Дурак на красивом холме

Причалив к берегу, он вытащил наполовину загруженный рыбой мокрый мешок и протащил его к костру. Вываленные на траву еще живые окуни, щуки, караси и карпы произвели необходимое и ожидаемое впечатление и восстановили непринужденную атмосферу общения.

Я предложил Пафнутию остаться с молодежью и сварить им свою фирменную тройную уху. Пусть они запомнят наше волшебное озеро!

Петру Федоровичу такое предложение пришлось по душе – он соскучился по общению с людьми.

Пообещав, что переодевшись попроще, мы вернёмся к ухе, я взял Веронику под локоть и повел по известной мне тропе в сторону дома. Людмила в своей природной непосредственности хотела нас проводить, но Вероника многозначительно жестким взглядом остановила её, давая понять, что это лишнее.

Когда мы пришли домой, я заправил канделябр тремя новыми свечами и пронес их в спальню. Вероника, молча наблюдавшая за моими действиями, выглядела уставшей от непонятного мне психоэмоционального напряжения. Я сам снимал с нее украшения, не подозревая, что они настоящие. На уху мы уже не пошли…

На следующий день Вероника посадила нас всех на цепь: Ральфа на настоящую, меня и Пафнутия на фигуральную. Для людей она придумывала всякие срочные неотложные работы и не отходила ни на шаг, помогая и контролируя исполнение.

За водой на родник она ходила сама, не выпуская нас за ворота.

Если Ральф в недоумении позволял себе возмущенно взлаивать, отвыкнув жить на цепи, то мы с Пафнутием покорно молчали в ожидании скорой амнистии за хорошее поведение.

Однако Вероника продолжала террор, нагружая нас новыми работами.

Поначалу нас это забавляло, потом стало раздражать, и, наконец, под вечер мы взбунтовались.

Пафнутий решительно отправился к своей лодке и стал ее подкачивать с независимым видом свободного человека. Глядя на него, я решил поддержать восстание, сняв Ральфа с цепи и отправившись с ним купаться.

Но было уже поздно. Туристы спешно снимались с лагеря, чтобы не опоздать на вечерний автобус, скоро уходивший на железнодорожную станцию.

Когда я подошёл к ним, погрустневшая Людмила гладила Ральфа по голове. На меня она не смотрела, видимо, обиженная.

– Я буду думать о тебе, – сказал я.

Она кивнула. Потом, не глядя, сунула мне кусочек картона. Это оказалась визитка: «Яструб Людмила Павловна» и телефон туроператора города Санкт-Петербург.

Проводить их до остановки я не решился – Вероника выглядывала из-за ворот.

Я взял Ральфа за ошейник и пошёл с ним к озеру.

Купаться расхотелось. Я сел на берег и обнял Ральфа за шею.

Сверху послышались шаги. Я узнал поступь Вероники и мысленно приуготовился к тому, что она меня сейчас чем-нибудь огреет. Но она села рядом, прижавшись боком ко мне и протянув свою руку у меня за спиной так, чтобы та легла кистью на мою, обнимающую Ральфа.

Голову она положила мне на плечо. Через минуту я почувствовал как на мою голую грудь закапали теплые слёзы…

На следующий день приехал Андрей Мордвин и привёз долгожданный сруб бани в виде новеньких пронумерованных сосновых брёвен. Пафнутий и Вероника отсутствовали, отправившись в деревню. Там, в назначенное время ожидалась машина с птицефабрики, чтобы реализовать заказанных цыплят, утят и гусят.

Я решил воспользоваться этим и задать Андрею несколько вопросов на волнительную для меня тему. Пафнутия я стеснялся расспрашивать, тем более что как некоренной житель, познания для разъяснения смутившей меня загадки он наверняка имел весьма поверхностные.

Андрею я доверял. Несмотря на природную разговорчивость, тайны он хранить умел.

Разгрузив брёвна, мы присели передохнуть. Андрей вытащил сигарету, но не мог найти спички – видимо, выронил при разгрузке. Я услужливо зажёг ему свою. Пару раз глубоко затянувшись, он иронически сощурился, глядя на меня.

– Ну, говори! Вижу пытать меня собираешься, да всё робеешь!

Я замялся, не зная как начать.

– Видишь ли…

– Не вижу! Говори конкретней и по-существу.

– Хорошо. У нас тут стояли табором туристы и среди них одна удивительная девушка – вся в белом и сама белокожая, но с тёмными волосами и тёмными персидскими глазами…

– Понятно! Быстро, ты однако, переориентировался: «Да, любил я девушку в белом, но теперь я люблю в голубом»? Только у тебя всё наоборот!

– Дело не в этом… Хотя, может и в этом! Короче, посмотри-ка вот это…

Я вынул из кармана визитку Арсинои и передавая, несколько растерянно сказал:

– Мистификация какая-то!

Андрей внимательно вгляделся в визитку. Ирония сошла с его лица. Оно стало серьёзным и как бы просветлённым.

– Это не мистификация. Она сама дала тебе визитку?

– Да.

– Тебе везёт как утопленнику.

– В смысле?

– Так… Поговорка такая. Притягиваешь к себе самых харизматичных женщин. И что они в тебе такого находят?!

– Не знаю. Лучше поясни – она на самом деле сестра Гриньки Ястреба?

– Да. Кстати, для расширения твоего кругозора: Ястреб по-украински звучит как Яструб. Правда, отец у нее был другой – армянин.

– Как это?

– Обычная история. Павел Иванович Яструб отбывал свой очередной срок, а его супруга, красавица Эвелина, не выдержала испытания на верность и понесла от заезжего брюнета. Армяне у нас тогда коровники строили и среди них оказался красавец-сердцеед, от которого все поселковые бабы чуть с ума не сошли. Ну и случилось то, что случилось.

– Как-то не верится, что такая милая и чистая девушка выросла в бандитской семье!

– Ну, во-первых, ты еще не знаешь какая у них семья. Это далеко не урки – они интеллигентнее любых интеллигентов. Я еще ни разу не слышал, чтобы кто-то из них произнес хоть одно ненормативное слово, что для сельской местности нонсенс. Во-вторых, дочь еще девочкой была отправлена в город, в училище-интернат, где при театре балерин изготовляют.

– Но она не балерина!

– Так они не все становятся балеринами, даже те, кто полностью отбывает свой срок. Яструбиха жаловалась, что с ними там обращаются почти, как Карабас-Барабас обращался со своими куклами. И некоторые не выдерживают, сходят с дистанции. А другие по окончании не хотят танцевать в кордебалете и идут учиться дальше. Вот и Люська по окончании училища поступила в университет и так и осталась в Ленинграде.

– Постой, так она не в новосибирском хореографией занималась?

– Сначала здесь, а потом перевелась в Ленинград. Я думаю, тут не обошлось без ее кровного отца. Между прочим, он с ней поддерживает очень тесную связь.

– А отчим ее не обижал?