Голодная луна

– Если Эндрю нормальный в этом смысле, то что тогда с ним не так?

– В каком смысле?

– Да во всех, помоги нам Господь. Он один из худших учеников в классе, хотя ваша подруга учительница немного его подтянула в этом году. За это ей можно сказать спасибо. А вне школы он еще хуже, путается у меня под ногами с утра до вечера и не ходит гулять, потому что никто не хочет с ним играть. Это и понятно, потому что он ведет себя не по возрасту. Лепечет что-то, как младенец.

– Может, если бы вы с ним чаще разговаривали…

– Чаще разговаривала! Господи Боже! Когда я провожу с ним выходные, у меня постоянно болит голова. Я с ужасом жду летних каникул, уж поверьте. Если бы вы провели с ним целый день, сомневаюсь, что вам после этого хотелось бы разговаривать с ним чаще.

– Я не против провести с ним целый день.

– Не стоит позволять ему портить нам вечер, – сказал Брайан, и Джун сжала губы. – Кто хочет посмотреть видео? У вас же дома нет такой штуки? Это должно вам понравиться.

Он достал неподписанную коробку с видеокассетой. Его внезапный энтузиазм и игривое настроение встревожило Джеральдину еще до того, как он сказал:

– Ничего хардкорного. Больше похоже на комедию.

– Я не против порнографии, – сказала Джун с натянутой улыбкой. – Если в ней не участвуют дети.

Джеральдина тихо вздохнула и взяла Джереми за руку. На экране появились начальные титры. Брайан захохотал, когда целью для игры в шарики оказалась чья-то вагина.

Джеральдина старалась на него не смотреть, хотя была уверена, что он уставился на нее, чтобы увидеть ее реакцию. Она ощущала свои длинные ноги и большую грудь и то, как жар распространяется по ее лицу в форме сердца и доходит до ее коротко стриженных серебристых волос, до кончиков ее слегка заостренных ушей. Она всем сердцем надеялась, что не покраснела.

– Вот что я называю игрой в шарики, – выпалил Брайан, когда победитель занялся с женщиной сексом в качестве преамбулы к оргии.

При появлении спермы в кадре Джереми прочистил горло:

– Думаю, нам надо пойти домой. Вдруг Эддингс нас не застанет.

– Еще рано, – запротестовал Брайан и вскочил. – Пойдемте сперва со мной, я хочу вам кое-что показать.

Джереми беспомощно посмотрел на Джеральдину и проследовал за Брайаном наверх. Она хотела предложить выключить видео, но Джун уставилась на экран с натянутой улыбкой, и стало понятно, что лучше к ней не обращаться. Над головой Джеральдина услышала жужжащий звук. Неужели это именно то, о чем она подумала? К тому времени, когда мужчины спустились, клубок плоти на экране казался ей чем-то абстрактным.

– Если захотите отдохнуть от Эндрю, можете приводить его к нам в любое время, – сказал Джереми небрежным тоном, давая понять, что вечер окончен. Он так же сильно хотел уйти отсюда, как и она. Джеральдина взяла его за руку, и они вышли в бархатистые сумерки.

Как только они вышли из калитки Биванов, Джереми пробормотал:

– Никогда не угадаешь, что он хотел мне показать.

Джеральдина с трудом сдерживала смех:

– Неужели вибратор?

– Именно. И огромную кровать. И намекал на игру, в которую мы могли бы вместе сыграть. Кажется, я догадываюсь, кто оказался бы призом.

– Это лишний раз показывает, что происходит за закрытой дверью.

– Я бы предпочел этого не знать. Хочешь прогуляться? Эддингс так поздно уже не придет. А если и придет, то пусть помучается для разнообразия. Я хочу тебе кое-что прочитать.

Они часто читали друг другу по вечерам. Она не осознавала, какое напряжение у нее вызвал визит к Биванам, пока не ступила на вересковую пустошь над городом. Холодный ветер налетел на нее из темноты. Более высокие склоны начали обретать очертания на фоне черного неба – обретать очертания, потому что в поле зрения появилось что-то еще, ненадежный белый выступ над хребтом, за которым находилась пещера. Она пыталась сохранить самообладание, хотя белый ободок казался слишком большим, а его очертания дрожали. Конечно, это была всего лишь луна, которая казалась больше из-за тумана. Она держала Джереми за руку и стояла на месте, пока дымка не рассеялась, и на ясном небе появилась луна. Вот как сильно Биваны действовали ей на нервы: даже неполная луна над пещерой стала причиной необъяснимой тревоги.

Глава четвертая

– Еще один звонок, – пообещала Хейзел родителям, листая лежавшую у нее на коленях телефонную книгу в поисках имени, которое она еще не отметила. Она набрала номер и произнесла официальным тоном: – Мистер Флетчер? Меня зовут Хейзел Эддингс, и я звоню вам от имени «Пикс Секьюрити». Вы уверены, что в ваш дом никогда не заберется грабитель?

– А вот и Бенедикт, – резко сказала ее мать, Вера, но слишком поздно, чтобы прервать звонок.

Муж Хейзел просунул свое лицо с заостренным подбородком в дверь комнаты:

– Не буду тебе мешать, – крикнул он, пытаясь поправить манжеты и галстук-бабочку одновременно.

– У тебя точно не получится, – упрекнула его Вера. – Давай я помогу.

Она пошла за ним в прихожую, поэтому только Крейг увидел, как Хейзел с оскорбленным видом отвернулась от телефона.

– Совсем необязательно употреблять такие выражения, – пробормотала она и уронила трубку на рычаг, словно ей стало противно держать ее в руке.

– Что он сказал, золотце? – спросил Крейг. От уязвимости дочери у него сжималось сердце, как пятнадцать лет назад, когда она впервые надела вечернее платье. Но она моргнула и улыбнулась, словно ничего не произошло.

– Все в порядке, папочка, – сказала она и вышла в прихожую.

В таком платье она еще больше походила на свою мать. Черные волосы, убранные в высокую прическу над длинной белой шеей, подчеркивали ее карие глаза и тонкие кости, как у Веры. Крейг взял Веру под руку, и почувствовал, что она слышала окончание телефонного разговора, но решил, что лучше сейчас ничего не комментировать. Бенедикт открыл входную дверь и подождал, пока все не выйдут, чтобы включить сигнализацию.

– Возможно, мне придется уйти по делам после ужина, – сказал он. – Если хочешь, Крейг, можешь пойти со мной.

Эддингсы жили на вересковой пустоши, недалеко от Мунвелла, в коттедже с голубыми ставнями и побеленными стенами. Первые несколько сотен ярдов по направлению к городу не были освещены, и Крейг крепко держал Веру за руку. Он поскользнулся на листе, прилипшем к дороге под дождем, и почувствовал, что его заносит в темноту.

Первые фонари появились у церкви. Свет растягивал тени ив, роняя их на бугристое кладбище, полное надгробий, а на церковной стене отпечаталась тень дуба. Крейг увидел, что маленькое крыльцо, увенчанное остроконечным козырьком, освещено.

– Я возьму бюллетень, – сказал Бенедикт. – А вы можете зайти внутрь, если хотите.

Небольшие размытые горгульи высовывали головы из толстых стен под высокой покатой крышей. Свет струился на сверкающую траву через высокие узкие арочные окна, каждое из которых украшал витраж с тремя фигурами, расположенными так тесно, что они почти сливались в одну – действительно, в детстве Крейг думал, что это трехголовое чудовище. Это воспоминание заставило его неожиданно почувствовать себя ребенком, и он последовал за Верой в церковь.

Под остроконечными сводчатыми арками неф казался спокойным и приветливым. Неверующим тоже рады, думал он, пока Вера листала книгу посетителей.

– Жаль, что сюда ходит не так много людей. Это красивая церковь. Хотя в этом году прихожан стало больше, – сказала она и охнула. – О боже.

Хейзел взглянула через плечо матери и вскрикнула от отвращения. Кто-то нацарапал «Валите отсюда» поперек страницы, полной подписей, датированных тем же месяцем. Прежде чем Крейг успел что-либо сказать, Хейзел воскликнула:

– Вот что происходит, когда люди перестают верить. Они ничего не уважают, даже Бога.

– Полагаю, Бог простит их, миссис Эддингс, – сказал священник, появившийся из-за высокой дубовой кафедры. Это был приземистый мужчина с пивным брюшком, жизнерадостным красным лицом и растрепанными волосами. – Меня больше волнует, что вас это оскорбляет. Думаю, это и есть грех.

Хейзел открыла рот от удивления и уставилась на него.

– То есть, по-вашему, оскорбление Господа грехом не является?

– Не уверен, что автор этой идиотской надписи думал о Боге. Скорее, он хотел шокировать тех, кто ее прочитает. В конце концов, эта церковь стоит здесь уже без малого восемьсот лет, а ее фундамент и того дольше. Вы же чувствуете это, правда? А для Бога эти несколько столетий длились меньше секунды. Только подумайте, насколько незначительна подобная детская выходка.