Ким

Беннет взглянул на него с полным безучастием человека, исповедующего религию, которая подводит девять десятых обитателей мира под общее название «язычник».

– А каков конец твоих поисков? Какой дар принес тебе Красный Бык? – обратился лама к Киму.

– Он говорит: «Что будете вы делать?» – (Ким, в своих видах, принял на себя обязанность переводчика.)

Беннет со смущением смотрел на отца Виктора.

– Не понимаю, какое отношение имеет к мальчику этот факир, который или обманут им, или его сообщник, – начал Беннет. – Мы не можем позволить, чтобы английский мальчик… Если предположим, что он сын масона, то чем скорее он отправится в масонский сиротский приют, тем лучше.

– А! Таково ваше мнение, как секретаря полковой Ложи, – сказал отец Виктор, – но мы можем сказать старику, что мы собираемся делать. Он не похож на негодяя.

– Мой опыт говорит мне, что никогда нельзя понять душу обитателей Востока. Ну, Кимбалль, я хочу, чтобы ты передал этому человеку то, что я буду говорить, – слово в слово.

Ким, уловив значение нескольких фраз, начал так:

– Служитель Божий, тощий дуралей, похожий на верблюда, говорит, что я сын сахиба.

– Каким образом?

– Это правда. Я знал это с самого рождения, но он открыл это только тогда, когда снял амулет с моей шеи и прочел все бумаги. Он думает, что сахиб всегда остается сахибом, и оба они намереваются оставить меня в этом полку или послать в «мадрисса» (школу). Это пробовали сделать и прежде, но я всегда избегал этого. Толстый дурак одного мнения, а похожий на верблюда – другого. Но это ничего на значит. Я могу провести здесь одну-другую ночь. Это случалось и прежде. Потом я убегу и вернусь к тебе.

– Но скажи им, что ты мой ученик. Скажи им, как ты явился мне, когда я ослабел и смутился. Расскажи им о наших поисках, и они, наверно, отпустят тебя.

– Я уже сказал им. Они смеются и говорят о полиции.

– Что ты говоришь? – спросил мистер Беннет.

– Он говорит только, что, если вы не пустите меня, это помешает его делу – его безотлагательным делам. – Последние слова были воспоминанием о разговоре с одним клерком, но вызвали только улыбку, что смутило Кима. – А если бы вы знали, в чем состоит его дело, то не вмешивались бы с такой дурацкой поспешностью.

– Что же это за дело? – не без чувства сказал отец Виктор, наблюдая за лицом ламы.

– Есть река в этой стране, которую он очень хочет найти. Она появилась там, где упала стрела. – Ким нетерпеливо топнул, с трудом переводя в уме местное наречие на свой неуклюжий английский язык. – О, знаете, она была сотворена нашим Господом Богом Буддой, и если омыться в ее водах, то отмоешься от всех грехов и станешь бел, как хлопковая бумага (Ким в свое время слышал речи миссионеров). Я его ученик, и мы должны найти эту реку. Она так драгоценна для нас.

– Скажи еще раз, – сказал Беннет.

Ким повиновался, повторив рассказ с большими преувеличениями.

– Но это грубое кощунство! – вскрикнул представитель англиканской церкви.

– Тс! Тс! – сочувственно проговорил отец Виктор. – Много бы я дал, чтобы уметь говорить на местном наречии. Река, омывающая грехи! А как давно вы ищете ее?

– О, много дней. Теперь мы хотим идти опять искать ее. Ее здесь нет, как видите.

– Я вижу, – серьезно сказал отец Виктор. – Но ты не можешь идти с этим старым человеком. Другое дело, если бы ты не был сыном воина, Ким. Скажи ему, что полк будет заботиться о тебе и сделает из тебя такого же хорошего человека, как твой… лучшего, какой только может быть. Скажи ему, что если он верит в чудеса, то должен поверить, что…

– Не следует играть на его суеверии, – перебил Беннет.

– Я и не делаю этого. Он должен поверить, что, если мальчик добрался сюда, до своего полка, в поисках Красного Быка, что это есть своего рода чудо. Подумайте, что можно сказать против этого, Беннет. Бродя по всей Индии, этот мальчик встречается с нашим полком. Именно с ним одним из всех отправившихся в поход. Это было предопределено. Скажи ему, что это Кисмет. Понимаешь, Кисмет?

Он обернулся к ламе, которому с таким же успехом мог бы говорить о Месопотамии.

– Они говорят, – глаза старика загорелись, когда заговорил Ким, – они говорят, что теперь исполнилось предсказание, и так как я вернулся – хотя ты знаешь, что я пошел из любопытства, – к этим людям и их Красному Быку, то должен пойти в «мадрисса» и стать сахибом. Я притворюсь, что согласен, так как, в худшем случае, придется только несколько дней не разделить с тобой пищи. Потом я ускользну и пойду по дороге в Сахаруппор. Поэтому, святой человек, оставайся с женщиной из Кулу, ни в каком случае не удаляйся от ее повозки, пока я не вернусь. Без сомнения, мое знамение – знамение войны и вооруженных людей. Посмотри: они дали мне вина и усадили на почетное ложе! Мой отец был, должно быть, важным лицом. Поэтому, если они окажут мне почести, – хорошо. Если этого не будет – и то хорошо. Во всяком случае, я убегу к тебе, когда устану. Но оставайся с госпожой, а не то я потеряю твои следы… О, да, – сказал мальчик, – я передал ему все, что вы велели сказать.

– И я не вижу, зачем ему еще оставаться, – сказал Беннет, роясь в кармане брюк. – Подробности он может узнать впоследствии, а я дам ему ру…

– Дайте ему время. Может быть, он привязан к мальчику, – сказал отец Виктор, протягивая руку, чтобы удержать Беннета.

Лама вынул четки и надвинул на глаза свою широкополую шляпу.

– Что ему нужно?

– Он говорит, – Ким поднял руку. – Он говорит: «Замолчите, потише!» Он хочет поговорить со мной. Ведь вы не понимаете ни одного его слова, и я думаю, что, если вы будете говорить, он может сильно проклясть вас. Видите, когда он берет четки вот так, то, значит, хочет, чтобы его оставили в покое.

Англичане сели в подавленном настроении, но взгляд Беннета обещал мало хорошего для Кима, в случае если он попадется в его руки.

– Сахиб и сын сахиба, – голос ламы звучал резко от душевной боли. – Но ни один белый человек не знает здешней страны и ее обычаев, как ты. Как может это быть верным?

– Не все ли равно, святой человек: помни, что это только на одну-две ночи. Вспомни, как быстро я могу изменяться. Буду тем, чем был, когда я в первый раз говорил с тобой из-под зам-заммаха, большой пушки.

– Мальчиком в одежде белых людей – когда я в первый раз пошел в Дом Чудес. А во второй раз ты явился индусом. Каково будет третье воплощение? – Он мрачно усмехнулся. – Ах, чела, ты обидел старика, потому что мое сердце отдалось тебе.

– А мое тебе. Но как я мог знать, что Красный Бык приведет меня к этому?

Лама снова надвинул шляпу и стал нервно перебирать четки. Ким присел на корточки рядом с ним и ухватился за полу его одежды.

– Значит, теперь известно, что мальчик сахиб? – продолжал лама глухим голосом. – Такой сахиб, как тот, что хранит изображения в Доме Чудес. – Знания ламы о белых людях были очень ограниченны. Он словно повторял урок. – Поэтому ему неприлично поступать иначе, чем сахибы. Он должен вернуться к своему народу.

– На день, ночь и другой день, – умоляюще проговорил Ким.

– Нет, не уйдешь! – Отец Виктор увидел, что Ким пробирается к двери, и загородил ему путь своей сильной ногой.

– Я не понимаю обычаев белых людей. Священнослужитель изображений в Доме Чудес в Лагоре был любезнее этого худого. Этого мальчика возьмут от меня. Из моего ученика сделают сахиба. Горе мне! Как я найду мою реку! Разве у них нет учеников? Спроси.

– Он говорит, что очень жалеет, что не сможет один найти реки. Он говорит – почему у вас нет своих учеников и вы останавливаете его, причиняете ему затруднения? Он желает омыться от грехов.

Ни у Беннета, ни у отца Виктора не нашлось ответа.

Ким, огорченный отчаянием ламы, сказал по-английски:

– Я думаю, если вы отпустите нас, мы уйдем тихо и ничего не украдем. Мы будем искать реку, как прежде, раньше, чем меня поймали. Мне хотелось бы, чтобы я не приходил сюда отыскивать Красного Быка и все остальное. Мне не нужно ничего этого.

– Это лучшее из всего того, что ты когда-либо сделал для себя, молодой человек, – сказал Беннет.

– Боже мой, я не знаю, чем бы утешить его, – сказал отец Виктор, пристально наблюдая за ламой. – Он не может взять мальчика с собой, а между тем он хороший человек, я уверен, что он хороший человек, Беннет, и, если вы дадите ему эту рупию, он проклянет вас и ваших потомков во всех коленах.

Настала такая тишина, что каждому слышно было дыхание других. Так прошло целых пять минут. Наконец, лама поднял глаза и взглянул поверх очков вдаль.

– И я считал себя идущим по Пути, – с горечью проговорил он. – Я грешен, и вот мне наказание. Я представил себе, будто ты послан помочь мне в моем искании. И сердце мое обратилось к тебе, когда я увидел твое милосердие, твою любезность и мудрость в таком юном возрасте. Но те, кто идут по Пути, не должны допускать искры желания или привязанности, потому что все это иллюзия. Как говорит… – Он привел старый-старый китайский текст, дополнил его другим и завершил оба третьим. – Я отступил от Пути, мой чела. Это не твоя вина. Я восхищался при виде новой жизни, новых людей на дорогах и твоей радости при этих встречах. Я был доволен тобой, считая, что ты должен думать о моем искании, и только о моем искании. Теперь я опечален тем, что тебя берут от меня и что моя река далеко от меня. Я нарушил закон.