Ким

– Силы тьмы! – сказал отец Виктор. Опытный исповедник, он услышал боль в каждой фразе.

– Я вижу теперь, что знак Красного Быка был столько же знамением для меня, как и для тебя. Всякое желание красно и дурно. Я наложу на себя епитимью и найду один мою реку.

– По крайней мере, поди к той женщине из Кулу, – сказал Ким, – иначе ты потеряешься на дорогах. Она будет кормить тебя до тех пор, пока я вернусь.

Лама махнул рукой, чтобы показать, что он окончательно решил это дело.

– А теперь, – тон его совершенно изменился, когда он снова заговорил с Кимом, – что они с тобой сделают? По крайней мере, я, может быть, могу загладить дурное.

– Сделают меня сахибом – так они думают. Я вернусь послезавтра. Не печалься.

– Каким? Как этот или тот человек? – Он указал на отца Виктора. – Или таким, каких я видел сегодня – людей, носящих сабли и тяжело ступающих?

– Может быть.

– Это не хорошо. Эти люди следуют желанию и приходят к пустоте. Ты не должен быть одним из них.

– Жрец в Умбалле сказал, что моя звезда – война, – перебил его Ким. – Я спрошу этих дураков – но, право, в этом нет необходимости. Я убегу сегодня ночью, ведь я хотел только увидеть что-нибудь новое.

Ким задал отцу Виктору два-три вопроса на английском языке, переводя его ответы на местный язык для ламы.

– Он говорит: «Вы берете его от меня и не можете сказать, что вы из него сделаете». Он говорит: «Скажите мне прежде, чем я уйду, потому что это не пустяк, что станется с ребенком».

– Тебя пошлют в школу. Потом увидим… Кимбалль, я полагаю, ты хотел бы быть солдатом?

– Белого народа? Не-ет! Не-ет! – Ким яростно потряс головой. Дисциплина и рутина были совершенно несвойственны его натуре. – Я не хочу быть солдатом.

– Будешь тем, кем тебе прикажут быть, – сказал Беннет, – и должен быть благодарен за то, что мы хотим помочь тебе.

Ким сострадательно улыбнулся. Если люди настолько заблуждаются, что считают его способным исполнить то, что не нравится ему, тем лучше.

Наступило новое продолжительное молчание. Беннет нетерпеливо ерзал на стуле и предложил позвать часового, чтобы увести «факира».

– Что, среди сахибов преподают учение даром или продают его? Спроси их, – сказал лама. Ким перевел его слова.

– Они говорят, что учителю платят, но что полк дает эти деньги. К чему? Ведь это только на одну ночь.

– И чем больше дают денег, тем лучше учение? – Лама не обращал внимания на планы близкого бегства, о котором говорил Ким. – Нет ничего дурного в плате за ученье. Помогать невежде стать умным всегда составляет услугу. – Четки яростно стучали, словно счеты. Потом лама обернулся к своим притеснителям.

– Спроси их, за какое количество денег они дают мудрое и должное ученье и в каком городе дается это ученье?

– Ну, – сказал отец Виктор по-английски, когда Ким перевел слова ламы, – смотря как полк будет платить за тебя все время, что ты будешь в приюте для детей военных. Ты мог бы попасть и в список Пенджабского масонского приюта для сирот (ни он, ни ты не поймете, что это значит), но лучшая школа для мальчиков в Индии, конечно, св. Ксаверия «in Partibus» в Лукнове. – Перевод несколько замедлился, так как Беннет хотел было прервать его.

– Он желает знать сколько, – спокойно сказал Ким.

– Двести или триста рупий в год. – Отец Виктор давно уже перестал удивляться. Беннет горел нетерпением окончить разговор и ничего не понимал.

– Он говорит: «Напишите это название и деньги на бумаге и дайте ее ему». И он говорит, что внизу вы должны написать свое имя, потому что он напишет вам письмо через несколько дней. Он говорит, вы хороший человек. Он говорит, что другой – дурак. Он уходит.

Лама внезапно встал.

– Я иду продолжать мои искания! – воскликнул он и ушел.

– Он попадет прямо на часовых! – крикнул отец Виктор, вскакивая, когда лама величественно вышел из палатки. – Но я не могу оставить мальчика. – Ким сделал было быстрое движение, чтобы броситься за ламой, но удержался. Снаружи не доносилось никакого шума. Лама исчез.

Ким спокойно уселся на койке капеллана. Лама, по крайней мере, обещал, что он пойдет с женщиной из Кулу, а остальное не имело ни малейшего значения. Ему нравилось, что патеры были, очевидно, сильно взволнованы. Они долго говорили шепотом, причем отец Виктор настаивал на каком-то плане, к которому мистер Беннет относился недоверчиво. Все это было очень ново и увлекательно, но Киму хотелось спать. Они позвали в палатку нескольких людей (один из них был полковник, как предсказывал отец Кима), и те задавали ему множество вопросов, в особенности о женщине, присматривавшей за ним. Ким на все отвечал правдиво. Все думали, по-видимому, что эта женщина недостаточно хорошо охраняла его.

Во всяком случае, это было самое новое из его приключений. Рано или поздно, если ему захочется, он может бежать в большую, серую, бесформенную Индию, далеко от всяких палаток, патеров и полковников. А теперь, если нужно произвести впечатление на сахибов, он произведет его во что бы то ни стало. Ведь он тоже белый человек.

После долгого разговора, которого он не понял, его передали сержанту со строгим приказанием не дать ему бежать. Полк должен был идти в Кимбаллу, а Кима решили отослать за счет Ложи, а частью на деньги, собранные по подписке, в место, носившее название Санавар.

– Это нечто непостижимо чудесное, полковник, – сказал отец Виктор, проговорив без остановки минут десять. – Его друг, буддист, ушел, записав мой адрес и имя. Не могу хорошенько понять, заплатит ли он за образование мальчика, или он готовит какие-нибудь волшебные чары. Потом он обратился к Киму:

– Ты доживешь до того, что будешь благодарен своему другу Красному Быку. Мы сделаем в Санаваре из тебя человека хотя бы и ценой того, что ты станешь протестантом.

– Конечно, конечно, – сказал Беннет.

– Но ведь вы не поедете в Санавар? – сказал Ким.

– Мы поедем в Санавар, мой маленький. Это приказание командира, который несколько поважнее сына О'Хары.

– Вы не поедете в Санавар. Вы поедете на войну.

Все присутствовавшие в палатке разразились громким смехом.

– Когда ты немного побольше познакомишься со своим полком, ты не станешь смешивать приготовлений к войне с обыкновенным ученьем. Впрочем, мы надеемся, что со временем пойдем на войну.

– О, знаю я все это.

Ким снова пустил стрелу наудачу. Если они не отправлялись на войну, то не знали еще того, что он узнал из разговора на веранде в Умбалле.

– Я знаю, что теперь вы не на войне, но я говорю вам, что, как только вы доберетесь до Умбаллы, вас пошлют на войну – на новую войну. Это война восьми тысяч человек, не считая пушек.

– Это чрезвычайно точно. Что, дар пророчества принадлежит к числу других твоих талантов? Возьми его отсюда, сержант. Возьми для него одежду у барабанщиков и смотри, чтобы он не ускользнул у тебя из рук. Кто скажет, что прошел век чудес? Я думаю, я пойду спать. Мой бедный ум слабеет.

Час спустя Ким, чисто вымытый, в ужасной одежде, которая врезалась ему в руки и в ноги, сидел молча, словно дикий зверь, в дальнем конце лагеря.

– Самая удивительная птица, – сказал сержант. – Он является с желтоватым браминским жрецом со свидетельствами из Ложи на шее и говорит Бог знает что о каком-то Красном Быке. Брамин исчезает без объяснений, а мальчик сидит, скрестив ноги, на кровати капеллана и предсказывает кровавую войну всем нам. Индия – дикая страна для богобоязненного человека. Я привяжу его за ногу к жерди палатки, чтобы он не ушел через крышу. Что такое ты говоришь про войну?

– Восемь тысяч людей, кроме пушек, – сказал Ким. – Увидите очень скоро.

– Удивительный дьяволенок! Ложись с барабанщиками и засыпай. Два мальчика, которые лежат рядом с тобой, будут сторожить твой сон.

Глава шестая

Приходят на память собратья,

Скитальцы по дальним морям,