Благодать

Колли хочет знать, почему они гонят этих животных по прозимающим краям, когда пастись скоту есть мало на чем. Наглости спросить у нее нету. Целый час уходит в сумерках на то, чтобы найти хижину були, скрытую в дроке на холме. Саундпост отчитывает Клэктона. Это всё вы виноваты, задержали нас в городе так допоздна.

Хижина вполне крепкая, из камня, с дверью, что врезается в землю, когда ее открываешь. Склон огорожен каменной кладкой, чтоб удержать скотину. На отдых животные располагаются с пустыми глазами, изможденные. Саундпост таращится на нее и упирает руки в боки. Свят милуй! Страстотерпие! Она озирается по сторонам, ищет, чем бы заняться, и Уилсон показывает на корову, которую держат ради молока, и подмигивает.

Это твоя работа, подпасок.

Она отвязывает ведро со спины мула, смотрит, как мужики выходят из хижины, и пускает в дело пальцы. Уилсон встает у нее за спиной. Садится на корточки и перебирает траву, затем подается вперед и шепчет тихонько. Ох уж этот Саундпост! Будь здоров торопится пригнать этих мясных полукровок обратно в Ньютаун-Макнахер, или откуда он там родом. Некоторые беременные. До весны погодить не хочет. Вроде подумаешь, что крепкий крестьянин он был, если судить по тому, как держится, да вот только я слыхал, что он учится на стряпчего. Добыл этих коров за полшиша у какого бедолаги. Клятый он богатый хапуга, да и все.

Не упомнит, ела ли она когда-нибудь так хорошо. Оловянная кружка молока и толоконные лепешки, зажаренные до хрустящей черноты, за них Саундпост упрекает Клэктона. Свят милуй! Милуй! Вы ж не торф жарите, мистер Клэктон.

Клэктон оборачивается, черты лица его неподвижны. Наконец позвольте спросить, мистер Саундпост, говорит он, вам сколько лет от роду?

Мне восемнадцать и три четверти в этом месяце.

Колли говорит, а так-то вроде старый нескладеха.

Клэктон говорит, я вам так скажу, мистер Саундпост. Я эти толоконные лепешки жарил еще в ту пору, когда вы питались тугой титькой вашей кормилицы.

Она смотрит, как захлопывается рот и как затем втягивают верхнюю губу. Уилсон пытается задавить смешок. Вид у Саундпоста до того беспомощный, думает она, как у разозленного ребенка. Хватает фонарь, топает наружу и захлопывает дверь, оставляет их сиянью огня. Слышно, как он пересчитывает скотину, умолкает ненадолго, начинает заново. Клэктон и Уилсон обмениваются смешливыми взглядами.

Она кивает на дверь, говорит, он чудной или как?

Клэктон перестает улыбаться и уставляется на нее.

Она сидит довольная под одеялом, опершись о стену хижины, смакует послевкусие толоконной лепешки. Даже если они ее сейчас разоблачат, шепчет она, даже если объявится настоящий Тим, оно каждый миг стоило того.

Колли шепчет, как они разоблачат-то? Это ж Ослолицый тебя не за того принял, они тут дураки все – Уилсон этот с красными руками своими попросту гобдо[23 - Искаж. от ирл. gabhdаn (га?удан) – простофиля.], ему что хочешь скажи – и он поверит, а Клэктон этот – пьянчуга, потягивает джин, когда, как ему кажется, никто не смотрит, мы из-за него чуть не заблудились, вот как есть. Короче, если б я был главный, я б рисовал карты и учитывал бы…

Никак не может она перестать думать об Эмбери Саундпосте. Лицо доброе, если б не стыдный этот зуб. То, как он странно смотрит на нее. Не привыкла она, чтоб на нее смотрели.

Говорит, чудной он тип, Саундпост этот.

Колли ей, он в голове своей потерянный вечно, с этими его пометками да расчетами, он и не заподозрит…

В углу деревянной кровати Саундпост прекращает бормотать и поднимает взгляд. Клэктон и Уилсон спят на полу. На миг она видит очерк Саундпоста, фонарь на кровати накренен, чтоб подсветить ему тетрадку. Теперь тень его взлезает на стену, темная мерцающая другая ипостась, самость его более настоящая, думает она, сторона, которую он таит от остальных. Думает о байке, которую слыхала, о человеке, проигравшем свою тень лукавому, и какого лиха он потом натерпелся. Быстро повертывается, чтоб глянуть на свою тень, устроившуюся на стене. Ты свою тень потеряла давным-давно, думает она. Эта тень принадлежит Тиму.

Продолжает разглядывать Саундпоста в полутьме, взгляд его уперт в тетрадку. Без сомненья, каждую минуту описывает в подробностях. Он каждое животное в своем стаде уже знает до последнего копыта. Когда какая-нибудь корова забредала в заросли в близких потемках, он знал об этом первым. Стоял, глядя в сумерки, стискивая руки. Теперь она понимает, почему они вооружены. Саундпост мушкетоном, Клэктон ружьем, Уилсон помахивает дубиной, какая способна пролить свет человеку во тьму черепа. До чего весь напрягся Саундпост, когда Клэктон чуть было не повел их через большую деревню. Как прямиком двинул он к Клэктону. Мы договорились держаться подальше, идти проселками. Не надо нам оказываться на виду. Клэктон непроницаем, маслит руку о желто-белые волосы, глаза говорят одно, а рот другое. Никак не попасть нам туда, куда мы идем, в обход жилья. Времена «Белых ребят»[24 - «Белые ребята» (англ. The Whiteboys, ирл. na Buachaill? Bаna) – система тайных крестьянских объединений, действовавшая в Ирландии с 1760-х и вплоть до конца XIX в.; «Белые ребята» боролись против национального и социального угнетения (действовали обычно ночью, надевая поверх одежды белые рубашки) и защищали права крестьян-арендаторов. В ответ на захват английскими землевладельцами общинных угодий, сгон крестьян-арендаторов с земли и увеличение ренты совершали налеты на поместья, чинили самосуд.], что прячутся по изгородям, давно миновали.

Прямо сейчас Клэктон не то что храпит, рычит. Словно во сне сменил он обличье, обернулся чудищем и пытается с этим освоиться. Саундпост погружает хижину во тьму. Она слышит его долгий покойный вздох. Возится, пока не устраивается удобно. Она пытается уснуть, но не может, прислушивается к звукам мира после дождя, деревья медленно высвобождают капли свои, как оно похоже на ливень, который премного замедлили. Плюх каждой бусины дождя, когда падает она на спящих коров, и на камни, и на землю, звон каждой бусины неповторим. А если слушать достаточно внимательно, можно едва ли не расчислить расстояние между любыми двумя каплями.

Колли шепчет, этот Клэктон – есть в нем что-то от пса, тебе не кажется, а Саундпост со всеми этими подсчетами похож на кота.

Мгновенье она молчит, а потом говорит: не пес ли съел кота?

Просыпается она от мужского гомона и топота животных. Видение Сары, возвращающейся в обтекаемость грезы, словно дождевая вода, что впитывается в землю. Уилсон снаружи воплями гонит стадо. А затем лицо Клэктона луною восходит над ней, и она смотрит на шрам в углу рта, на скорбь, вырезанную ножом. Клэктон корчит рожу, хватает ее запястье, плюхает ей в ладонь лепешку, до того горячую, что она с трудом не роняет ее. Говорит, ешь давай, малец-подпасок, да пошевеливайся.

Тот сон про маму. Она чувствует, что мать пытается что-то сказать ей. Вчера она ее ненавидела, а сегодня во сне мама сплошь любовь и утеха. До чего же способен сон тебя разбередить.

Все, что в природе дрожит, кажется замершим в инее. Далекая птица не летит, а онемело висит под натужным солнцем. Она скатывает одеяло, затем бросает и подвязывает его плащом. Саундпост проходит мимо нее с мушкетоном, вычитывает что-то из своей тетрадки. Вдруг спотыкается, падает ниц, миг этого падения словно бы замедляется до неподвижности, умы всех ожидают, что ружье выстрелит. Далее Саундпост ничком и исторгает стон. Поднимает подбородок и мгновенье смотрит незряче, словно не в силах постичь, что случилось. Уилсон стоит с расческой, застывшей у него в волосах, затем разражается смехом. Клэктон тянет к Саундпосту руку и вздергивает его на ноги. Говорит, повезло, что это ружье вам мозги не вышибло. Саундпост неистово отряхивается, ищет глазами свою тетрадку. Пинает землю, что свалила его с ног. Сухой древесный корень как предостерегающий палец. Набрасывается на нее, принимается орать. Свят милуй! Милуй! Шевелись, подпасок.

Покрикивая, они ведут стадо по болотистым склонам размеренным маршем. Коровы стенают в хоровой скорби, но затем притихают, когда открываются им все-небеса болот. Земля поблизости безлесна, и как же разгоняет она мысли во все стороны. Небо словно пытается зеркально отобразить их перегон: тень-облака подобны громадным животным, что пасутся на бурых склонах. Стоит корове остановиться отведать болотных осок, Грейс ее толкает. Ловит себя на том, что вдумывается в мертвое время болот, эк кажется, что здесь давным-давно разразилось великое зверство, воображает, как истребил эту землю огонь.

Место это как Блэкмаунтин, думает она. Тишь, и как она здесь держится. В дальней дали различает она лачугу. Оттяжку торфяного дыма. Человек снаружи лишь очерк и движенье. Она думает, это место могло б быть домом. Человек тот мамой. Видит, как идет к тому дому, как входит, как ускоряется сердце навстречу Брану и Финбару. Песни, какие она с ними пела. А затем удивляется, как могла забыть. А может, и не забыла ты. Ребенок уж родился теперь. Девочка по имени Касси – или, например, Конн, если мальчик.

Говорит, знаешь что, Колли? Я выскользнула из своей жизни. Потеряла себя, какой была. Я тупая, как эта скотина.

Колли ей, я тебе скажу, кто ты, ты Тим – а теперь давай-ка раздобудь мне покурить.

Он теперь ноет, как наглый щенок. Говорит, у меня во рту жуть как болит, Грейс, ты слушаешь?

Угу.

Все кругом курят трубки на ходу, не могу я дальше идти, пока ты с Саундпоста табаку не стребуешь.

Мне уже дали щепотку.

Он тебе и больше даст, ей-ей.

Свят милуй! Милуй! Вот что он скажет. И как же он смотрит, когда у него просишь что-нибудь. С ума с ним сойдешь.

Если так, чего ты на него тогда пялишься?

Я пялюсь на тот надгробный зуб.

Да ты его жрешь глазами, вот и сейчас, ей-ей.

Как Саундпост полуулыбается, когда она подкатывается к нему, однако взгляд в глазах у него ледяной. Свят милуй! Милуй! Из кожаного кисета вытягивает он две щепоти, затем набивает сперва свою трубку. Говорит, мой табачник в Ньютаунбатлере ввозит его особо.

Она набивает себе трубку, не знает, как тут отозваться. Говорит, он мягче прессованного, ей-ей.

Саундпост не улыбается, но говорит, правдивей не скажешь.

Он кивает на Уилсона. Тот парняга разницы б не уловил.

Уилсон оборачивается и чешет подмышку. Бакун есть бакун, говорит он.

Она учится зеркалить повадки Уилсона – его беспечность, его легкий смех и размашистый шаг. Как он сидит на корточках, обняв колени руками. Его общую уверенность с животными. Она уже освоила его свист – два пальца в рот, достаточно громко, чтобы повелевать собаками, хотя те пока не отзываются.

Изучает она и Клэктона, идет, посасывая трубку, бо у него это получается лучше всех: трубка на губах у него легка, он покрикивает стаду, не шевеля ртом, помахивая ясеневой хворостиной. Она выдувает в небо безукоризненное дымное колечко.

Колли говорит, я не хуже умею.

Покажи.

Эк скотина никогда не устает мычать, однако ж есть в том и покой. В трепещущем месте ее самой открылся просвет. Это тишь, какой не слыхала она давно. Все равно что быть на миг нигде, каждый шаг как шаг в некое неприсутствие. Все равно что держать в сомкнутых чашках ладоней успокоенье перепуганной птицы.

Саундпост кричит, чтоб сгоняли стадо. Показывает на подветренную сторону заросшего вереском холма, где удерживается немного солнца. Грубый круг валунов, на них можно посидеть. Уилсон свистит и кричит собакам, ходу, ходу, в самый раз. Клэктон яростно чешется, бормочет так, чтобы всем было слышно: скотина кормиться болотной осокой не может. После утреннего броска Уилсон, как обычно, разражается болтовней. Треп его беззаботен, пока Саундпост с Клэктоном не принимаются вновь шумно препираться, на сей раз по какому-то политическому поводу насчет Короны, разговоры в газетах о грядущей подмоге. Уилсон бросает на них насмешливый взгляд.

Саундпост говорит, нехватка продовольствия – не моего ума дело.