Благодать

Будешь.

Волынщик перехватывает ее взгляд, когда она присматривается к монеткам у его ног. Делает вид, что изучает землю. Колени у него морщинисты, как и лицо, когда щеки сдуваются, кожа обрисовывает ему череп. Идет к прилавку лудильщицы, вертит в руках кружку, видит расплывчатый тусклый очерк самой себя, но бросает, когда лудильщица шумит на нее, чтоб убиралась отсюда. Прилавок торговца фруктами стережет дядька-полторак, вышиной с дерево, руки узловаты, глаза пучатся на нее, пока она смотрит на последние плоды осени, чей вкус чувствует, просто на них глядя. Знает, что голодна, и все же голодна недостаточно, чтоб рискнуть в тюрьму попасть. Вон полицейский наблюдает, а вон и второй. Наблюдают они за оголодавшими, какие скользят через площадь, как тени. Из толпы их выделяют по тому, как провеивают они всё. По их сторожким глазам. По их сторожким стопам. По тому, как медлят они вдоль по улице – дети, мужчины, женщины, – высматривают очистки и отбросы, мнутся возле чего-нибудь, что валяется на земле, подбирают пальцами ног. Или за теми, кто сидит с парадной стороны зданий, под навесами, на ступеньках, словно б едва-едва отражаясь в витринах. Как совершенно недвижимы они, словно это возможно, исчезнуть на глазах у всех, всё в них мертво, кроме бдительных глаз, глаз, что как волки, думает она, волки, сокрытые в человечьей одежде, на веревочках у них маски скверно вырисованных лиц. Волки, те выжидают, чтобы сцапать город зубами. Да только не волки это, думает она. Эти люди – овцы. Стоят у всех на виду и только попрошайничают.

Колли говорит, лучше не смотреться жалостно, лучше пройти мимо зримой, но незримой, лучше смотреться среди них довольной.

Она упражняется держать улыбку, безупречный вид ангела. Насвистывает, пусть мелодию вести и не умеет. Рада, что отцовы одежки не лохмотья. Колокол церкви сообщает, что кружит она по площади уже четверть часа. Все это время присматривается к джутовому мешку кормовых яблок, оставленному под носом у пегой. Есть способ добыть его так, чтоб никто не углядел. Она наблюдает, не наблюдая, улыбается, не улыбаясь. И вот тут замечает, что какой-то чужак следит за ней с дальнего края площади. Взгляд неподвижный, рассекает народ, загоняет ей сердце в самые уши. В страхе видит она, как рука у него выбирается из кармана. Рука теперь машет, а может, и предостерегает. Он исторгает крик и трогается к ней. Она стоит, укоренившись в растерянности, не замечает, как городской гомон уплощается до беззвучия, как все точки света вдруг сходятся на очерке этого человека, на том отвратительном присутствии, что надвигается на нее. Их взгляды в полном сопричастии, ум ее нашаривает факты, для нее непостижимые: кто этот человек и что у него за намерения, а что, если приближенье его вредоносно. И тут она все постигает. Этот человек засланец Боггза.

Колли орет, беги, тупая ты сучка.

И теперь она понимает. Ее вопиющая тупость, будто живет она с повязкой на глазах. Будто ей, пробившей Боггзу голову, можно от такого отвертеться. Будто можно просто удрать. Она подумывает о ноже, но рука ее не в силах за ним потянуться, а человек уже вот он, рядом.

Выкликает. Это ты, что ль?

Голос у него высокий, ничем не стесненный. Зубастая, как у осла, табачная улыбка. Руку держит высоко, приветствует, однако ж ноги у ней размякшие, а когда он щиплет ее за локоть, дыханье его долетает теплым, кислым и пропитанным виски.

Я по одному твоему виду понял, что ты Маркусов сынок. И одеяло это свернутое наготове. Пойдем-ка давай, а то другие ждут. Я им сказал, что ты явишься, полчаса назад. Чего так долго?

Мысли у нее врассыпную, и отвечает поэтому Колли. Нисколько не поспал. Всю ночь сова в дымоходе ухала.

Ослолицый ухает громким смехом и одновременно хмурится.

Вспыхивает воспоминание об одной байке про дивных, как молодую женщину увел с пути истинного некий темный гость – мужчина в черных одеждах, с ослиными острыми ушами под шляпой. Как заявился тот мужчина-пука в дом к женщине, говорилось в байке, поздним вечером, попросил помочь с лошадьми. А когда женщина отказала ему и в дом не пригласила, зашел по своей воле и забрал ее на семь лет в преисподнюю. Присматривается она к ушам Ослолицего, но те у него под шляпой. Он смугл, сутул, зубами обилен. Фризовое пальто на нем лишь там и сям малость заштопано. Но глаза дьявольски красные, а может, он выпивши.

Она думает, это каверза какая? Меня заколдовывают?

Колли ей, давай подружимся с этим нечистым.

Ослолицый хмурится. Что ты там говоришь?

Рука у ее локтя сама себе ответ и хозяин. Вот уж ее ведут рядом с ним, прочь от площади. Он спрашивает что-то про Маркуса, и рот ее кряхтит в ответ.

Колли говорит, сунь руку ему в карман.

Ее заводят на улицу, забитую темной скотиной. Ослолицый протискивается между животными, а она у себя в уме встречается с видением Боггза. Но на самом деле встречаются они с неким жилистым парнягой, тот сидит на ящике, сгорбившись по-священнически. И только тут видит она у него на коленях мушкетон, солнце играет на латуни.

Вот и все, думает она. Ловит себя на желании, чтоб все случилось поскорее.

Ослолицый говорит, смотрите, мистер Саундпост, я отыскал подпаска.

Саундпост, подымаясь, неловко хватается за ружье, едва не роняет его, краснея лицом, и Ослолицый подмигивает ей, а затем обращается к Саундпосту. Вы поосторожней, мистер Саундпост, обращайтесь с ружьем-то.

Она же видит только мула, груженного мешком толокна, сбоку приторочена маслобойка. Мальчик-муж, именуемый Саундпостом, лицом красен, и один зуб у него торчит. Если б не это, был бы почти пригож, думает она.

Саундпост говорит, скажите-ка, мистер Бойд, где же этот тип Клэктон? Хватается за золотые карманные часы на цепочке и прищуривается. Свят милуй-милуй. Куда время ушло?

Среди скотины появляется еще один парень. Лицо у него бурлит веснушками, волосы сполох рыжины. Миг она разглядывает его так, будто он ребенок Боггза. Лицо у него бывалое, старше его лет, и все-таки это мальчишка ее возраста. Ухмыляясь, оглядывает ее с головы до пят, и вокруг глаз его натягиваются противоестественные морщины. Ты на брата своего вообще не похож, произносит он. А затем подмигивает и подается к ней с шепотом. Ты, стало быть, знаком с Эмбери Саундпостом, а?

Она бормочет что-то неразличимое и наблюдает, как Саундпост разговаривает сам с собой. Свят милуй-милуй. И так уже слишком много времени потратили. Ну-ка, Уилсон, готовь того мула.

Значит, главный тут он, этот парняга Эмбери Саундпост, думает она. Эта худосочная черная скотина – его. Остальные тут у него на посылках.

Наблюдает, как он посасывает губу над своим торчащим зубом. Прикидывает, с чего состоятельному человеку утруждаться возней со скотиной. Ему не больше восемнадцати, жилист, как веревка, но цилиндр у него новенький и не затасканный, как почти у всех остальных. Волосы над глазами срезаны квадратом – как мысы его сапог.

Ослолицый повертывается и кланяется. Предоставлю вас, господа, вашему були[22 - Искаж. от ирл. buaile («место доения на летнем выпасе», «хижина пастуха»), здесь: кочующий пастух, живущий за счет молока и масла, получаемого со своего стада.]. Она смотрит, как он, не оборачиваясь, уходит вверх по улице, не обращая внимания на Саундпоста, который все еще выспрашивает о Клэктоне.

Затаивает дыхание и вновь оценивает взглядом мешок с толокном. Ум пытается нашарить в потемках, что там может быть впереди, ждет того мига, когда она сделает шаг в падение и неизбежный кавардак за ним. Воображает, как воет от смеха пука. Вот так они строят нам каверзы.

Уилсон подается к ней. Я со скотиной так далеко еще не забредал. А ты?

Она вытрясает трубку из кармана. Опускает голос до хрипа, как пес. Говорит, надеюсь, вы, ребятки, прихватили табаку, у меня-то весь вышел. Саундпост таращится на нее и не отвечает. Она повертывается, словно бы глянуть, что там на улице, но на самом деле чтоб скрыть, как она зарделась. Думает, если он явится – тот, вместо кого я вроде как, – сбегу в ту сторону или в эту. В уме перебирает имена остальных. Эмбери Саундпост. Уилсон. Некто Клэктон, еще не объявившийся. Ослолицый, именуемый мистером Бойдом, а может, он все-таки пука и теперь вернулся на улицу затевать бесовщину.

Думает, как так они меня перепутали?

Повертывается обратно, Саундпост все еще разглядывает ее. Говорит, что у тебя за вид такой для подпаска? Сошел бы за курицу в мешке. Хочется понадеяться, что цирюльники у нас с тобой разные.

Она слышит, как слова вылетают у нее изо рта еще до того, как она их подумала. Не ее это слова, а все равно звучат ее голосом.

Кто там помер, чтоб такое надгробие во рту досталось?

Рот у Саундпоста разинут, а вот голос исчез. Губа накрывает зуб. Уилсон хлопает ее по спине. Хо! Быстрый ты на язык, Тим. Не обращайте на него внимания, мистер Саундпост. Странные они ребята, двоюродные эти. Братец его… гляньте, вот и Клэктон.

Она ждет, что Саундпост ее прогонит, но тот повертывается и зло вперяется в этого парнягу по фамилии Клэктон. Кричит ему, что же вы, мистер Клэктон, нами пренебрегаете. И так-то не располагаем мы роскошью времени, чтоб его терять.

Глаза ее смотрят внутрь, на новую ее ипостась, на то, что в имени этом.

Произносит его беззвучно, трогает языком ощущение во рту.

Слыхал, Колли? Меня зовут Тим.

Дорога превращается в воющую реку скота, топчущего канавы. Их печальная и тяжкая поступь, к которой добавляется мычанье, пока небеса не заполняются громом и плачем. Стадо подминает под себя проезжую дорогу за городом и все на ней, и кареты, и коляски, и тачки, и отряд драгунов, безликих в кровавых мундирах, высоко верхом на лошадях.

Люди останавливаются поглядеть проход були, два пса тявкают и кружат. Она теперь знает, что это собаки Уилсона, две сестры, черные колли. Обе в белых носочках и с ослепительно-белыми мордами. Саундпост повякивает в хвосте, мушкетон болтается на плече. Уилсон с его негромкими «тпру» и посвистом. Ходит он с дубиной в руке, на спине у него сумка и мелодеон. Клэктон в твиде – впереди, хотя она его толком и не видела. Человек, судя по всему, немногословный, зачесанные назад волосы намаслены и изжелта-белы. Ружье привольно висит у него за плечом.

Рот держи на замке и делай свое дело, думает она. Может, даже монетку за это получишь.

Колли ей, за Уилсоном смотри, вот за кем, он самородок насчет скотины – делай руками, как он, покрикивай, как он.

Она сует пальцы в рот и пробует Уилсонов свист, но никакого звука не получается. И все же, думает она, все довольно просто: держать скотину вместе и не давать ей разбредаться. И все ж глазом моргнуть не успевает, как та шарахается и разбредается. Едва выбрались из города, как одна корова ведет еще трех в зимние овсы. Она бежит за ними сквозь мягкий кисейный дождь, а за нею высокий и необаятельный голос Саундпоста.

Свят милуй! Милуй! Гони их обратно!

Она машет руками, но скотина смотрит мимо нее, словно она не более чем птица, что-то там угольно-черное плещет заполошными крыльями. На выручку ей бросаются колли. Они окружают беглую скотину, а там уж и Уилсон с его ручищами оказывается рядом. Она наблюдает, как скотина шагает обратно.

Думает, Уилсон этот чары на них накладывает. Теперь-то меня точно разоблачат.

Саундпост глазеет на нее. Свят-свят. Страстотерпие! Я-то думал, ты со скотиной умеешь.

После дождя блестящие макушки деревьев. Незлобивая сияющая зима, словно мир наблюдаем сквозь стекло. Равнины остаются позади, работа это неспешная – вести стадо вверх по холмистым дорогам, эк желают животные бродить среди елей или щипать мох. Она смотрит на Клэктона, видит, когда тот повертывается выдать указания Уилсону, шрам, что сечет угол его рта. Клэктон средних размеров, чисто выбрит, с легкими кулаками. Рядом с ним Саундпост смотрится мужем-мальчиком, каковой он на деле и есть. Никакого интереса разговаривать с ней Клэктон не выказывает. По ходу движения иногда кратко отхлебывает из фляжки.