Старый дом под черепичной крышей

– Я скажу на это лишь то, что мы с вами, дорогой художник, отвлеклись. Давайте вернёмся к нашим баранам, – и он кивнул на игрушечного баранчика. – Вы красиво сказали об антиискусстве, Семён Ваганович, этак вдохновенно,… я вам верю. И верю не потому, что ваш слог прекрасен, а потому, что каждое ваше слово находит поддержку в моём сердце, оно искренно. Ум ещё не успел оценить сказанное, разложить по составляющим, а душа уже приняла без всякой мозговой экспертизы… Хотите, я добавлю к вашему мнению, насчёт игрушки ещё один штришок.

– Да-да… я слушаю, профессор.

– Мы сошлись во мнении, что изделие делалось специально под старину. И я этому приведу ещё одно доказательство. Видите, штампиковые углубления подкрашены не гуашевыми красками, а коричневой глиной.

– У вас хороший глаз, профессор, насыщенности действительно нет.

– Рука одна делала, Семён Ваганович, что барашка, что конька.

– Разрешите с вами решительно не согласиться, – сказал Крокыч. – В этом деле у меня глаз более натренирован, чем у вас. Игрушки делали разные люди, а вот стиль один и тот же.

– Что вы этим хотите сказать?

– А то, что такие вещи происходят, когда делает учитель и ученик. Ученик, чаще всего копирует учителя. Вот и здесь, конька явно лепил учитель, а баранчика – ученик. И скажу вам – неплохой ученик.

Профессор ещё раз осмотрел обе игрушки и сказал:

– Убедили, Семён Ваганович, вы тонкий художник, такое увидеть не каждому дано.

– Я смотрю – вы радуетесь просто как ребёнок, хотя сами говорите, что игрушка современная, – заметил Крокыч.

– Я радуюсь тому, что всё-таки нашёлся мастер, пожелавший лепить старую игрушку. Традиции, оказывается, не умирают. Только как, среди явно ученических поделок, оказались конёк и барашек – это загадка?

– Может быть, эти игрушки подбросили, чтобы Симу с толку сбить? – сказал Крокыч.

– Это уже из разряда криминальной фантастики, – ответил профессор. – Если в таком плане рассуждать, то вскоре нарисуется целая криминально-детективная история, с целью – заполучить изделие в свои руки любой ценой с перестрелками, захватом заложников, ликвидациями свидетелей и в центре событий обязательно будет стоять криминальный синдикат с далеко идущими планами и иностранным партнёрством. Нет… нет… нет,… дорогой Семён Ваганович, не будем тратить наше серое вещество на эти нелепости, я учёный, а не голливудский сценарист низкопробных сюжетов. Меня от этих фантазий увольте.

– Как знать,… как знать, – проговорил Крокыч. Я просто в своей гипотезе отталкиваюсь от простой логики и не витаю в облаках, в которых летают создатели книг о криминале. Моя логика проста – если есть силы действия, ищущие игрушку с целью наживы, то почему бы и не быть силам противодействия, тоже ищущих игрушку, но только с целью её спасения?

– Вы, что, на себя и меня намекаете?

– Хотя бы и так.

– Что-то на грозную силу мы не совсем тянем, – улыбнулся Вениамин Павлович, – разве что к любому выброшенному шедевру мы географически находимся ближе других.

– Жаль, что в нашей среде нет ни одного сыщика, – сказал художник, – приживалы замолчали. Каждый стал думать о своём, потом понемногу опять разговорились, Вениамин Павлович стал вспоминать давнюю встречу с одним энтузиастом, преподавателем из какой-то детской организации, хотевший восстановить игрушку, он приходил к профессору за консультацией. В голове у более экспрессивного Крокыча появлялись иные картинки, а точнее, вырисовывался целый сценарий детективного плана. Так, думая и тихо переговариваясь, Крокыч и профессор не заметили, как кто-то подошёл к их хибарке.

– А вот воровать, господа бомики, как-то неприлично! – проговорил Сима, распахивая дверь и вырастая на пороге. – Кого хотели между пальцами провести! – Я же вам говорил, что у Симы всё схвачено. Вы не успели до своей вонючей хибарки дойти, а я уже знаю, что и как? Решили Симу обмануть. Что, профессор, не удалось!? Мне принесли, то есть подкинули, что не надо, а у вас, смотрю, на столе стоит не фуфло.

С этими словами, он взял со стола Конька и баранчика, сунул их в карман и вышел, пообещав сделать за это приживалам козью морду. На языке Симы это означало предать художника и профессора опале. Если сказать совсем понятно, то до этого им было не сладко, а станет ещё хуже.

Глава 38. Опалённые жизнью

Каково же было удивление Смуглянки и Белянки, когда они увидели невесть откуда появившегося белого пуделя, но ещё большее их удивление было от того, что с ним пришёл Васёк и почему-то он был совсем не такой, как прежде. На вид он был совсем красный, как и некоторые другие игрушки у мамушки в доме, например Заступник, или Катерина.

– Что с тобой произошло? – спросили они разом.

– В костёр попал. – Почему-то весело, но серьёзно ответил Василий. Таким его ни овечка, ни козочка никогда не видели. А он, – и Василий кивнул на белого пуделя, – мой и ваш друг. Он меня спасал от синеволосой Зины.

– Он же её пудель, – недоверчиво сказала Смуглянка, – я его в квартире видела.

– Правильно, – сказал Василий, – жилец, но не единомышленник, понятно? а это две большие разницы, надо эти понятия различать.

«Верно мамушка говорила, пока Васю жизнь не опалит и пламенем не вылижет, толку от него не будет, – подумала Белянка. – Только он теперь стал такой серьёзный, вон как рассуждает…»

– Эх, ты,… неудачник… хорошо, что вовсе не сгорел. Как это тебя угораздило? – спросила озабоченно Смуглянка, боясь, что Васёк обжёгся.

– А я даже рад, что со мной всё это произошло, – ответил Василий.

– Я его в клумбе нашёл, его Зина, моя хозяйка, в костёр бросила – сказал пудель.

– Видишь, от любви чуть не сгорел, – съехидничала Белянка, зная о недавней привязанности Василия к синеволосой и, понимая, что Ваську костёр послужил хорошей огненной купелью.

– Оставь его, – сказала Смуглянка, – не видишь – человек преобразился.

– Мамушка, когда читала толстую книгу, то часто говорила Никите, что человек станет новой тварью, обновится. Может и наш Вася так обновился?

– Нет, подруга, мамушка говорила о конце света. А сейчас разве конец? – сказала Смуглянка. – Днём солнышко светит, Волга блестит, ночью звёзды горят. Нет, не то. У Василия сознание изменилось. Его не костёр опалил, а жизнь опалила. От костра только красными становятся, а он и красный, и умный.

– А почему ты его Василием называешь? Раньше всё Васьком звала… – сказала Белянка.

– Раньше ему то имя подходило, а теперь не подходит. – Заметила Смуглянка. – Васёк – это что-то такое ветреное…–

– Знаете. Я действительно стал по-другому думать. – Тихо сказал Василий. А опалило меня – это верно. Только не один огонь может опалить. Могут опалить и мысли и слова и философия. Так вот раньше я надеялся на Батиста, а оказалось – зря надеялся. Батист оказался тесно связан с одним неприятным гражданином, который и ко мне, и к нашей мамушке, и к дворнику, и, ко всем, кто живёт в нашем городе относится пренебрежительно. Это меня обожгло сильнее огня. Я даже рад, что попал в этот костёр. Иначе я бы и сейчас думал о том, что во всём виновата роковая случайность…

– Не будем об этом вспоминать, – проговорила Смуглянка и тут же стала рассказывать Василию и пуделю, как они нашли бело-серый порошок и как от него у них зажили ножки.

– А у меня гармонь что-то не срастается, сказал Василий, глядя на лопину на гармошке.

– А это потому, что ты сделан из другой глины, – проговорили подруги вместе. Пойдёмте искать и твою землю.

– А может быть пойдём домой, вон там далеко- далеко должны быть журавли? Там наш дом – проговорил Василий грустно.

– Мы не можем вернуться домой с покалеченной гармошкой, – сказал пудель.

– Над нами и так все будут смеяться – проговорила Белянка, – Мы ведь сами напросились на счастливую жизнь, а что получилось, вернулись с разбитой гармошкой. Понимаешь, какой будет хохот в мамушкином доме.

– Ты не расстраивайся, – сказала Смуглянка, погладив Василия по вздрагивающей спине. – Мамушка говорила, «что бог не делает – всё к лучшему». А мамушка у нас была самая честная, справедливая, бесконечно добрая, а значит и самая умная женщина на свете. Ведь это так?

– Правильно, – сказал пудель, – самые умные – это те, кто самые добрые. А те, что весьма умные, но не добрые, по сути, и не умные вовсе, потому что им ума не достаёт быть добрыми, доброта выше ума, – проговорил пудель.

– Смотри-ка, ещё один философ в нашем глиняном королевстве появился, то-то обрадуется Мурлотик, теперь ему будет с кем пофилософствовать, – удивлённо и восторженно сказала Белянка.

– Это так, – кивнул Василий. – Только я сейчас очень хочу к мамушке на могилку…

– И мы хотим, только где она находится, знает один Никита.

– Давайте поищем глину, из которой был сделан наш Василий, – предложил пудель, – надо же починить гармошку.