Охотничьи рассказы

– У меня, мол, уже больше сотни будет, а Володи всё ещё нет.

А Пекур уже пенсионер, среднего роста и весь высох от работы и водки. Вот только мышцы на руках и какая-то природная выносливость, резвость и скорость в работе, и сила. Правда, и на ногах мышцы (у сапог все голяшки распороты ножом, голень не входит). Но вот к концу месяца он опять Василия обогнал по кубам. И подошёл ко мне:

– Ну так как уговор-то, в следующем месяце мы с тобой на охоту сходим аль нет?

– Да когда, Володя? Ты же опять дней 10 будешь пить, а после захочешь быть первым. Накопать больше всех.

– Э… да ты меня не знаешь. Я, конечно, пью горькую, и помногу, но это от безделья. Будет дело, я брошу и появлюсь в партии раньше. Без дела я не могу сидеть и жить, а копать больше, не закроют более потолка, а после и расценки срежут. Это я уже проходил, знаю. Ребята и так на меня обижаются, из-за меня расценки и резали.

Видимо, он вспомнил тот случай, когда задумал съездить на родину повидать мать. И тогда он накопал за месяц ни много ни мало, а сравнимо с трактором – 750 кубиков канав. И 120 погонных метров шурфов (что тоже норма на человека на месяц). Шурф – это яма 1,2 на 1,2 м и глубиной до коренных пород. В основном 2—3,5 м. Конечно, два раза прилетала комиссия, писали объяснительные и протоколы. Дело в том, что даже рабочим нельзя было платить больше 300 рублей в месяц. А ИТРы были на фиксированных окладах от 90 до 130 рублей. А он стоял на своём – платите, я заработал. В итоге и срезали расценки на кубик выкопанной канавы по горным породам. Ему тоже заплатили только какую-то часть. Мол, он придумал как-то подставить железный лист и не кидал лопатой, а прямо от кайлушки порода ползла по листу с канавы сама.

– Ну, если у тебя будет время, то я уже графики опережаю, точно сходим.

Он опять выехал домой 26-го, но появился пятого с собачкой и ружьишком. Вскоре мы сходили на охоту, но собачку он обманул, привязал возле канавы и кое-каких его вещей и продуктов. И нам повезло, я убил небольшого кабанчика.

И был у нас праздник. Кочкин снарядил двух рабочих в ближнее село – продать часть банок тушёнки, каш с мясом и купить водки. Вот мы и выпили вечером – раньше поуходив с работы. Но праздники редкость. А тут и необычная задачка подпёрла. Рудное тело уходило под большие осыпи. Я Валентину и говорю:

– Нужно бросить, не вскрывать, глубокая будет канава, метров шесть, а то и восемь. Да и руда-то хренова, один только разлом земной коры. Зачем его вскрывать?

– Ильич, ты не прав. Комиссии по приёмке полевых материалов ничего не докажешь. Я уже столько раз сдавал полевые материалы и отчёты, знаю. Скажут, вы зря потратили кучу народных денег и спокойно прошли мимо руды. А значит – мы с тобой дерьмо, а не геологи. И будет нам большой минус, оправданий наших не примут. А я, Валентин Кочкин, ещё за отчёты и полевые работы троек не имел. И в институте тоже троек не имел. А тут вообще полевые работы могут не принять, задробят всю нашу полевую работу. Там рудное тело и нужно опробовать – что в нём… Мы попадём в неё (зону) десятиметровкой.

– Да такую глубину нужно копать с двойным перебросом породы. С двумя полками, угол стенок 60 градусов – золотая канава по кубикам получится. И кто её пройдёт?

– А Володя Пекур же у нас работает, вот его и уговорим.

– А камешек может свалиться с выброса или с борта канавы, и нет нашего Пекура, голову пробило. Забыл ты жену Скипор. Так у неё был шанс отскочить в сторону, на дороге документировала обнажение. А с канавы куда отскочит, куда деваться?

Вечером пошли к Пекуру.

– Ну что, Володя, сможешь?

– Да, сложновато будет, да и ошибётесь, ещё метра два будете добавлять, я знаю. И глубина может и не 6 м, а больше быть. Хорошо, если в носок канавы добавлять будете, а если в пятку, там глубже будет. Да и неизвестно, шесть или больше получится? Когда уговаривают, всегда поменьше говорят. Я знаю…

– Да сочтёмся, Володя, не обидим тебя, но надо, для Родины надо… И пойми, за какой хрен мы здесь несём все лишения цивилизации, не из-за денег же. У нас же оклады знаешь. А тебе мы заплатим. Ты же паспорт таких канав знаешь?

– Знаю, конечно. Но и моё условие – закрывать наряд будете, как положено, по паспорту, а я выкопаю как знаю. И к концу третьего дня чтобы пришли принять, а то не постоит – завалится.

– Да, Володя, тебя же может камешком вернувшимся и убить, и стенками задавить. Стоит ли рисковать? – пытался вразумить его я.

– Ну, раз уж надо, то и сделаю, да и деньги мне дармовые не помешают – приписка будет.

Я столкнулся с этим впервые. Но к вечеру третьего дня пошёл с прибором опробовать. Скажу честно, мне было страшно в ней и жутко. Средняя глубина была восемь метров. А в пятке – девять. Полотно 65 см, а вверху ширина около трёх метров. Опробовал я её быстро прибором, наметил бороздовые пробы и вылез по суковатой макушке дерева, поставленного в угол канавы, с дрожью в теле и стучащим сердцем где-то в висках. Прибор вынес из канавы Пекур.

Кочкин пошёл на канаву утром следующего дня и вниз не спускался. Просто светил в неё фонариком и рисовал, а Володя ему отбивал образцы пород и проводил нужные замеры, бороздовые пробы он отобрал ещё вечером после меня и вытащил их на поверхность. Канава начала заваливаться в конце их работы. Вечером я Кочкина спросил:

– Ну, побывал ты в той канаве?

– Да что я, дурак совсем?

– Всё-таки ты ловок, брат, чужими руками жар вынимать, – обвинил я его.

Вот таковы были Пекур Владимир и Кочкин Валентин. Я думаю, что и рабом на галере Володя работал бы легко, грёб веслом, не уставая и не унывая, раз надо для Родины.

В тот год экспедиция по основным трём показателям (прирост полезных ископаемых) заняла первое место по Союзу. И меня с Кочкиным отметили в приказе среди лучших работников. К нам в партию приезжал корреспондент. Брал у нас интервью. В итоге повесили наши портреты на доску почёта. И была статья в краевой газете и приказ по министерству. По которому мне и присвоили звание (заслуженный) работник.

Но вспомнил я всё это из-за секача. К тому времени я научился владеть ружьём неплохо. И пулелейку сделал к двадцать восьмому калибру, точную, до ста метров. Правда, попытки с 5—6-й, но это уже неважно. Поскольку наша промышленность к тому времени ничего лучшего и на 50 м не делала. Может, была такова установка сверху. И я неоднократно попадал в ситуации на охоте, скажем так, плохие и наносил вред и себе, и природе. Потому как два зимних отпуска охотился любителем по договору с коопзверопромхозом. И понял, что охотник должен быть хорошим стрелком и иметь точное оружие, прежде чем идти на охоту, а раз понял и решил, значит, я и работал над этим.

Но вот уже и жёлудь начал падать на землю. Наконец-то мы с Пекуром вышли на охоту. С нами пошёл его пёс (Дружок). Обычная дворняга. Я был против.

– Теперь уже поздно. Он ружьё увидел. Теперь он на цепи никому покоя не даст. Будет выть и рваться, а то и ошейник снимет и нас догонит. А мешать он нам не будет. У него болячка на левой передней лапе кровит, так что он, видишь, на трёх идёт. А прикажу, и он от меня никуда не отлучится. Будет идти сзади нас.

– Ну, тогда пусть идёт, – сказал я.

А пошли мы по конной тропе, особо не заморачиваясь куда идти. Дело в том, что охотник он был плоховат, но очень азартный. Он считал, что ни о чём на охоте думать не надо. Иди и смотри. Главное, нужно вовремя оказаться в нужном месте. А там уж не зевай, Фомка, пока ярмарка.

Прошли мы с ним около двух километров. И вдруг он занервничал. Снял рюкзак и начал его содержимое проверять. Я ему: чего случилось?

– Да курево, запас забыл, а в кисете уже одна пыль. Надо же, впервые. На столике оставил запас.

– Ну и ладно, поживёшь день без курева.

– Не смогу, пробовал, и часа не смогу. Петя, ты подожди с Дружком минут 10—15 от силы, и я прибегу. Ей-богу, долго ждать не придётся.

Он и работал, и ходил с этой «козьей ножкой» в зубах. Бросил рюкзак и ружьё и приказал Дружку стеречь.

– Не ходи, – говорю ему, – дурная примета возвращаться.

– Пойми, не могу без курева. Да ты не успеешь и отдохнуть, я прибегу.

И правда, он вскоре вернулся и опять завернул козью ножку толщиной в палец, и раскрасневшееся лицо засветилось радостью, не усталостью.

Эх, после я больше в своей жизни не видел такого пенсионера, чтобы так бегал, и, наверное, уже не увижу.

О его азарте и смелости я уже гораздо позднее слышал рассказ человека, работавшего вместе с ним в Береговой партии. Пошёл он на рыбалку вниз по р. Арму и захватил с собой ружьишко. Эта же двустволка двадцатого калибра, что и сейчас. Отошёл от партии километра три, если не более, до тополя, так называли место. И напоролся на свадьбу бурых медведей. Да и увидел-то поздновато, медведица уже встала на дыбы и пошла на него, как говорится, «на вы». Убегать в таких случаях – это верная гибель, как мышонка задавит.

Я думаю, что была бы у него в руках не двадцатка, а обычная рожна, он всё равно бы не отступил, а попёр бы на медведицу, как деды хаживали на берлоги. Он снял ружьё и выстрелил ей прямо в сердце почти в упор и с обоих стволов. Медведица рухнула, благодаря только тому, что вторая пуля задела позвоночник, в другом случае она бы успела его изломать, а другие медведи начали разбегаться. Два из убегавших забрались на разные тополя. Видимо, это были пестуны, но не сеголетки точно. Он, конечно, начал стрелять и их. Одного он сшиб сразу со второго выстрела. Ну а второго стрелял несколько раз, пока не закончились патроны. А медведь не падал. И это его привело в ступор. Он тут же побежал в партию, схватил патронташ и, выбегая, в дверях встретил рабочего, с которым жили.

– Ты куда это, такой заполошный с патронами?

– Да там, на тополях, медведи, – ответил Пекур и побежал.

Тот собрал ещё двух мужиков. Взяли ружьишки и пошли догонять Володю. Но пока они пришли, он уже заканчивал свежевать медведицу. Когда он подбежал к медведю, который не упал с тополя, он ещё раз в него пальнул. И только тогда понял, что медведь-то мёртв, но его заклинило между веток, и потому он не падал.

***

– Вот что, Володя, теперь ты пойдёшь впереди, потихоньку, как я шёл, заодно отдохнёшь и накуришься.

– Я не могу идти медленно, как ты. И всё от меня убегает.