Охотничьи рассказы

– Ну, часть-то осталась, да ещё и не вечер.

Мы проходим с километр, полтора, спускаемся пониже на борт ключа, слушаем, слушаем. И опять к перевалу. Так и продвигаемся на восток. Сварили чай в обед и опять такой же методикой тянем на восток, в верха ключа. Вот мы с водораздела спустились пониже к ключу. Их следов нет, ещё не подошли значит. Мы к водоразделу. Медленно идут и пасутся. И мы стоим, ждём… слушаем. И вот явный визг, драка.

– Слышал (песню)?

– Слышал.

Я беру азимут, направление, и быстро идём на крики. Вот и взвизги уже метрах в 250.

– Всё, Миша, пасёшь меня слева. Ветер нам в правый бок, тихонько, скрадом пойдём. Стрелять будем самого крупного, мелочь не трогать.

И мы разошлись. Немного я прошел и потерял его из вида. А с правой стороны, с востока, на меня идут чушки. Мелочь, прошлогодки и сеголетки. Я медленно опустился на одно колено и сижу не двигаюсь. Идут лавиной, метров от 25. Чмихают, фыркают, сопят, хрюкают, приостанавливаются, обходят подалее, слышат мой запах, но идут, не побежали. Штук 20 я видел неплохо. Я не стреляю. Ниже по склону ещё взвыл крупный кабан и слышны гики и драка, и резкие гулкие выдохи. Я дожидаюсь прохода последних поросят. Встаю и направляюсь на звуки. Вскоре я вышел на начало мелкого ключика. Трава, кочка, мелкий осинник. Дубняк и орешник расступились. Внизу в этой траве и кочке, метрах в 80 от меня, стоит боком крупная чушка. Вокруг неё ходит 5 крупных секачей. А сразу за её хвостом – секач повыше и подлиннее других. Он выше тех секачей и её сантиметров на 30. Всё, далековато, но двигаться нельзя, заметят сразу. Буду стрелять его. Он пытается запрыгнуть на чушку. Но другой секач вонзает ему клык в задницу. Он спрыгнул и ударил соперника. Тот с визгом отлетает в сторону. И альфа-самец опять занял место за хвостом чушки. Я взял его в прицел и выстрелил кировчанкой. Вся свадьба выскочила из кочки в орешник и встали. Остановился и стреляный, постоял с минуту и начал двигаться в мою сторону по густому молодому лесу и орешнику. Пройдёт метров 10—12 и стоит, слушает. Я уже не вижу других, но понимаю: все стоят, ничего не поняли. А стреляный неточно взял ориентировку. Пройдёт опять с десяток метров и стоит. Густой подрост осинника и кустарника не даёт мне чёткого просвета стрельнуть точно. Наконец я взял просвет примерно в 10—15 см. Выстрелил со второго ствола по левой лопатке. Он так же тихо пошёл и, пройдя с десяток метров, встал, слушает и втягивает воздух – где, ну где ты, вражина, покажись – разорву, давай сразимся…

А я медленно, спокойно перезаряжаю ружьё. Расстояние между нами метров 40, он обходил меня дугой. Уже явно почуяв мой запах, опять стал, уже смотрит на меня. Я поднял ружьё и выстрелил в очередной, как мне казалось, просвет. Он прошёл ещё десяток метров и встал. Теперь я у него как на ладони, заряжен ещё один ствол.

«Жди, Петро, видимо, выстрелы по молодому подросту его не задели, жди, не шелохнись. Тут кто кого, бог судья…»

Выстаиваю какое-то время, и кабан продолжил меня обходить. Может, чётко не вычислил меня. А может, ему было плохо, пуля хоть одна да всё-таки прошлась по нему. И вот уже он меня прошёл в 35—40 метрах. И метрах в 40 рванул на прыжках через мои следы. Птицей полетела эта туша, будто бы никто и никогда в него и не стрелял. Это уже позади меня, откуда я шёл. Я знал, где-то там Фадеич, и всё-таки прицельно выстрелил в прыжке (в полёте). Секач не сбавил темп бега, бежал уже в сторону, откуда пришёл. И весь крупняк стада развернулся и полетел назад. Я перезаряжал ружье, и весь шум бегущих утих… Вышел Фадеич.

– Ну что, завалил крупного, вот то-то же. Чего не стрелял, когда чушва возле тебя шла? Я всё видел. Нужно было брать, что бог давал… Я стал за дерево и решил, делай, что хочешь, а я мешать не буду, чтобы и виноватым не быть. Теперь оближемся…

– Рановато ты черту подводишь. Всё-таки я три выстрела прицельно сделал, четвёртый влёт, в просвет, не понять. Но идём, всё, что на снегу написано, прочтём, а после уже выводы делать будем.

– Я специально не стал тебе мешать, твоё «не бей мелочь»… Ну, тогда и бей сам, решил я, как знаешь. Ну и терпение у тебя, если б не видел, никому бы не поверил. Столько мяса мимо тебя шло, а ты не стрелял.

– Да ладно тебе стонать, ещё ничего не ясно. И нечего жалеть, мы же с тобой их не откармливали, убежали, значит были не наши.

Я положил ветки по направлениям выстрелов, и пошли осматривать, как пошла первая пуля. Ясности – ноль. Шерсть и там, и там лежит клочками, крови капли кругом, а от пули – ноль. И капли крови, видимо, от драк за первенство, но не от пули. Вторая и третья пули задели вначале кусты, а после и вообще плутать по осинкам.

– Видишь, как оно… – зудит Михаил. – Ни капли с него не капнуло, вот… явно не тронуло его.

– Идём четвёртый выстрел смотреть. Вот тот просвет, в который я стрелял. Прыжок был явный через просвет, видимости.

И опять ни крови, ни шерсти, ни следов пули. И уже хотели пройтись по убегавшему следу, но я всё-таки заметил в полутора метрах от следа на метровой высоте плевок крови на орешине.

– Смотри, Фадеич, это же пуля «плюнула», пролетев сквозь тело?

– Да разве же это кровь после 12-го калибра? Нет, это вовсе не кровь, а так, и не понять что…

– Да не будем спорить, пойдём тропить, искать, пока всё не станет ясно до конца.

Трудна работа траппера, смотри всё и объясняй причину увиденному. Все следы нужно прочитать и не двигаться дальше, пока не прочтёшь. А их тут много. Стадо шло сюда, и побежал крупняк обратно. Крови нет и через 200 м. Но я всё-таки верил в себя, ружьё и пулю-кировчанку. На сотню метров она сохраняет энергию, почти не садится к земле и летит точно. А вот дырочка мелкая, и из сального зверя кровь редко идёт… Зверь наконец-то вышел на нетоптаный снег и пошёл шагом.

– Смотри, Фадеич, за стадом не пошёл и тихо пошёл. Может, разойдёмся на десяток метров? Где-то рядом, может залечь.

– Да уж, жди, так летел, а сейчас ляжет.

И мы потянули по следу внаглую. И спугнули с лёжки секача, метров 400 тропили. По времени долго. Лежал он на левом боку. Хорошая лужа крови под ним, и, видимо, с двух пробоин кровь шла. Пробоины рядом, в 6 сантиметрах одна от другой. Видимо, в районе печени. После оказалось, первая пуля не вышла из зверя, застряла в шкуре на выходе. А вторая прошла навылет. За собой вытянула «плевок» крови.

– Ну что, Фадеич, пойдём за ним. Будет идти до конца и не подпустит на выстрел. Нужно дать ему время успокоиться и покориться судьбе. Заляжет, затяжелеет, тогда и подпустит. Нужно чай варить.

Посидели у костерка, чай попили. Миша уже ни слова не говорил, только раскраснелся у костра. Солнышко уже пошло к земле. И мы разошлись на 25—30 метров и пошли скрадом. Я по следу, а он правее от меня. Ружья в руках, взведены и сняты с предохранителей. На -товсь, как говорится. И я что-то засмотрелся, слышу выстрел Фадеича. Куда, где, почём – лихорадочно смотрю по сторонам. Ничто нигде не побежало, вон и Фадеич стоит. А, вона и туша лежит, точно, это кабан. Просто лежит на брюхе, к земле прижался. Я ещё прохожу с десяток метров к секачу. Вижу, он смотрит на Михаила, меня не замечает. Я готов его добить в голову, в нём ещё много сил. А Кайдалов идёт к нему беспечно и поближе.

– Не порть патроны, Петро, я добил его.

Я тоже шагнул к зверю поближе. И вижу, секач готовится к последней схватке.

– Миша, он тебе сейчас покажет, как ты его добил. Стреляй ещё!

– Тогда погоди, не порть кировчанку, я сейчас найду, тут у меня есть старый заряд, кругляш на такой случай.

И он раскрыл ружьё и вынул со стволов оба патрона. Глаза опустил на патронташ, начал копаться в нём. Достал нужный патрон, зарядил один ствол. Прицелился. Курок щёлкнул по капсюлю, но выстрел не громыхнул. Секач взлетает и чёрной торпедой летит к Фадеичу. Я вскинул ружьё и навскидку выстрелил в голову вепря. Секач рухнул замертво. Миша стоял бледный как мел, ружьё опущено в руках. С минуту молчал. После заговорил:

– Хорошо, что ты стрельнул, попал.

Я сорвался, напомнил ему, что он не у тёщи на блинах и не в своём сарае хряка забивает. И что не мог попасть первым выстрелом, ружьё не зарядил как следует. Расклячился, как корова на льду. А побелел-то как, проснись, всё уже прошло. Везунчик…

– Да я тогда в голову метил, чтобы мясо не портить. И рядом же было, а так получилось.

– Получилось, что получилось. А вот патроны зачем такие днями таскаешь, жмот ты старый, давно их повыбрасывать надо было. Я же и ружьё опустил, когда ты сказал, что сам добьёшь. Еле успел стрельнуть. В рубашонке ты, Миша, родился. И чего подходил к нему так близко, он же на твой первый выстрел никак не отреагировал.

– Я потому и пошёл к нему, думал, всё, мёртв.

А пуля только шерсти немного сбрила со лба секача. И он повернул только голову на Фадеича.

Пока мы разделали тушу, сложили мясо на настил, который тут же и соорудили, 1,5-м высоты лабаз, накрыли мясо шкурой, стало почти темно. И Миша заныл: и где мы теперь, и ночлег не готовили, и дров тута почти нету, замёрзнем с твоей охотой.

– У костра ночевать не будем, не боись, сил у нас много. Разделывали, чай пили и ели. Сухую осину на надью искать поздно, и балаган делать некогда. И лапника тут нет. Так что потянем в свой центральный барачек. Ну, пусть в одиннадцать ночи, но доползём до нар и печки. Пока по компасу напрямик, а там волок буровиков, и без света узнаем, не перейдём. По нему и без фонарика в тайгу не свернёшь, радуйся, что жив и ноги целы.

Сейчас я не стал бы стрелять такого секача-великана. Оставил бы на племя – это щит стада. Жира на нём не было. Ляжки в сплошных порезах. Только что мяса было много. Природа мудрее нас. Когда нету недостатка в кормах, тогда и рождаются, и вырастают крупные экземпляры.

Трофейный секач

В тот год охотсезон начинался нескладно. Василий не пошёл, работал. Кормов уродилось на участке мало, и жёлудя только по низинам, возле ключей. Маньчжурский орех – редко. А кедровой шишки и вовсе не было. Кабаны ушли искать лучшие места откорма. А Василий заказал: добудь мне голову трофейного секача. Тебе всё равно добывать, лицензию выкупил. Я тогда поддался на похвалы и лесть и ляпнул, что обязательно добуду, слово даю. А слово не воробей, выпустил – не поймаешь. Хмелёк испарился, понял, что прихвастнул. Но сказал, значит буду стараться сдержать.

Время охоты шло, а я вообще не мог найти и следов кабанов. И уже и гон у них начался. Две-три «свадьбы» пробежало через участок, но тогда, когда выезжал домой в баню. На зимних школьных каникулах напросились на участок сыновья Илья и Сергей.

– Поводи их, Фадеич, по капканным тропам, а я поищу секача. Старые, должно быть, уже гоняться за матками бросили, нагулялись, встали на постоянное гайно. Может, найду хоть следок хороший.

И я пошёл в поиск на лыжах один. К вечеру я уже повернул на барачек, подсёк след крупного секача. Я уже и подустал, и настроение уже упало. А главное, дневной ветерок стихал, еле отклонял дымок с подожжённого клочка ваты. Но я решил тянуть за собой лыжи и попробовать подойти на верный выстрел. Он меня вычислил. И метров 100, ближе не подпустил, отбежал, я только силуэт и повидал. Мне не верилось, что он так быстро успокоился и стал продолжать пастись. Я сделал ещё одну попытку подойти, но зверь и не убегал, и держал меня на чутье. И снег был глубок, и я быстро уставал без лыж. И солнце садилось, мороз крепчал. Удача копится, говорят. И тогда она, видимо, не накопилась. Я бросил и потянул к тропе. Доплёлся до тропы ещё по сумеркам. А в барачек пришёл уже по хорошей темноте. Но доволен, нашёл, значит добуду. На второй день я пошёл по своей лыжне туда, где бросил секача. Много времени ушло на поиск его гайна. Да, я не ошибся, он уже несколько ночей ночевал в одной лёжке. Гайно мягкое, тёплое, и кругом всё в следах разного времени. Но истоптанный снег хрустит под ногой, как ты её осторожно не ставь. И ветерок слабенький, и секач уже пуганый. В общем, не подпустил. Два раза я отрывал его от скудной кормёжки. Несколько раз его наблюдал, но всё далее 100 м и в кустах или за ними. А после третьего он решил уйти от меня подальше, бросить своё жильё и идти искать новое место. Это я тоже понял. И я опять потянул в зимовье, как говорится, несолоно хлебавши. Следующий день предвещал быть ещё сложнее. Но я не намерен был сдаваться просто так. Я решил с самого утра застать его в новом гайне. Спит он в такую пору морозов часов до 11. Мне нужно найти новую лёжку и подойти пораньше. Я взял с собой Сергея, и мы вышли на лыжах на следующее утро на рассвете. Протропили новую лыжню напрямик и по старому профилю геофизиков. Дошли до места, где кабан вчера начал успокаиваться и пастись.

– Ну всё, – сказал я, – он где-то недалеко. Теперь я пойду один пешком. А ты иди на лыжах по моему следу, отставай на 100—150 м. Увидел мою спину, стой, жди. Видишь меня, стой, жди. И за собой тяни мои лыжи.

Я начал (обрезать) вчерашнюю пастьбу с подветра, со всякой осторожностью от шума. Использовал всё что мог, чтобы не выдать себя. Часто останавливался, осматривал всё, что было впереди и по бокам. Вылазил на пеньки и валёжины. Опускался на колени и смотрел по низам. Так лучше видимость в лесу, где есть подрост. Да и зверь видит над снегом. И как я ни старался, секач, видимо, услышал и встал прямо в гайне метрах в 90. Стоял он градусов под 120—130, не боком (под 90). И смотрел уже в обратную сторону. Но, я всё понял, услыхал. Всё, ни шагу больше. Зверь настороже. Нужно стрелять, далековато для ружья, и видимость плохая, и кустарник может отклонить пулю. Но это шанс. Я пару раз брал его в прицел на мушку. Но чёткой видимости нет. Над зверем и вокруг него зимой почти всегда небольшая туманность. Контуры зверя видны нечётко. Но с третьей попытки я выстрелил. Кабан резко стал боком ко мне, и я тут же стрельнул второй раз. Секач развернулся и полетел ко мне. Я ожидал это, патрон ещё был у меня в левой руке. Я быстро перезарядил один ствол и успел закрыть ружьё. Для таких охот я пришиваю на левую грудь место под два патрона, как газыри у черкеса или казака. Я успел и замереть, и поднять ружьё. И он ошибся, метрах в 5—7 пробежал мимо меня далее и застыл в трёх метрах от меня. Я понял, что сейчас он не видит меня и стоит, вычисляет. Стоит не шелохнувшись, и я стою. И слышу, как в нём заклокотала с шумом кровь в груди. С таким шумом, будто бы кто-то льёт в него воду из ведра. «Всё, парень, – решил я, – ты стоишь, но мёртв. Достреливать тебя не надо». И вдруг где-то рядом (сзади меня) выстрел. Следом второй. Я видел попадания кабану в голову. А он стоит не шелохнувшись. Я понял, это Сергей подбежал и стреляет. И кабан его слышал и отвлёкся от меня.

– Не стреляй, – крикнул, – он стоит мёртв, просто не падает. Подождём, пока обмякнет.

Минуты три секач ещё стоял парализован, а после начал медленно заваливаться наперёд и правый бок. Но он уже ничего не видел и не слышал. Такое я уже видел с сохатым.