Так это было

Такой завод строится в нашей стране впервые и является очень сложным сооружением. Его строительство должны были консультировать американцы за один миллион долларов, но, вследствие ухудшения отношений при Трумэне, эти консультации сорвались, поэтому он просит меня взяться за строительство этого завода.

28 августа 1950 г. я прибыл в Гусь-Хрустальный, через два дня принял стройку и приступил к работе. Мне было поручено организовать трест «Техстеклострой» и я был назначен его управляющим.

Стройка была уникальной. От строителей требовалось обеспечить высокую точность в сооружении фундамента под конвейер, и другие сооружения. Длина фундамента – 250 м, ширина – 6 м на глубине до 4 м. Насосная для перекачки пульпы залегала на глубине 10 м, причем всё это сооружение строилось на болоте и требовало забивки свай на глубину до 16 м. Здания достигали длины 600 м при высоте 45 м. Стоимость работ 160 миллионов рублей.

К моему приезду состоялось третье по счету решение Совета Министров СССР, из которого следовало, что сдача конвейера под технологическую обкатку должно состояться 20 марта 1952 г. К этому моменту земляные работы по цеху конвейера были выполнены на 15–20 %. К остальным цехам, а их был большой список, вообще не приступали, хотя без них пустить конвейер было невозможно. Среди них были силовая и газогенераторная станции, ремонтно-механический, крокусный и столярный цеха, склад песка и т. д., не говоря уж о жилом поселке, коммунальных сооружениях и многом другом, что сопутствует строительству крупного завода.

Начинали строительство без американских консультантов и "Голос Америки" неоднократно передавал, что мы не справимся с поставленной задачей, т. к. для этого необходима высокая техника, большая культура строителей, которых у советских специалистов нет. Об этом писала и американская пресса.

К моему приезду на стройке не было ни одного дипломированного инженера. Незадолго до моего приезда прибыли молодые специалисты – участники войны, только что закончившие Гусевской и Воронежский техникумы, и эта стройка была для них первой. Среди них были Кистринов, Сапрыкин, Быков (ныне главный инженер Мытищинского комбината), Смирнов и др.

Главному механику треста Смирнову, закончившему Гусевской стекольный техникум, было всего 22 года. Вот с этими специалистами нам и предстояло выполнить задание Правительства по строительству первого в Союзе завода по автоматической шлифовке и полировке стекла, без чего невозможно было дальнейшее развитие отечественной автомобильной и авиационной промышленности.

Сооружение фундамента осложнялось еще и тем, что он должен был содержать десятки тысяч закладных частей: сотни километров кабеля высокого и низкого напряжения, проводки для масла, эмульсии, воды и т. п. Каждая деталь должна была укладываться точно, т. к. иначе это могло приводить к ломке и лишним работам. По окончании работ с фундаментом необходима была проверка точности его закладки. Эта работа не доверялась ни нам, ни монтажникам. Она была поручена Институту Геодезии СССР с использованием точных инструментов.

20 марта 1952 г. в 7 часов утра мы приступили к сдаче комплекса цехов конвейера шлифовки и полировки стекла. А вечером того же дня министр Юдин в моем присутствии докладывал о выполнении задания Правительству.

Вопреки предсказаниям американцев работы были выполнены настолько доброкачественно, что после пуска конвейера все сооружения работали без каких-либо осложнений на протяжении многих лет и вместо запроектированных 500000 кв. метров полированного стекла, выпускали вначале 750000, а затем и более миллиона кв. метров. Назначенная Правительством комиссия во главе с заместителем председателя СМ СССР, приняла все выполненные работы с оценкой "отлично".

Работая в Гусь-Хрустальном, я избирался депутатом городского Совета и членом пленума горкома КПСС.

Трест “Союзстеклострой”

К 1953 г. завод в Гусе-Хрустальном работал уже на полную мощность и приказом министра я был назначен управляющим трестом «Союзстеклострой» в Москве. Этот трест занимался строительством и ремонтом стекловаренных печей на стекольных заводах. Принял я его в июле 1953 г.

К этому времени трест выполнял годовую программу на 35 миллионов рублей, имея для этого 1600 рабочих. Для ремонта и строительства печей на вооружении треста были кирка, кувалда, лом и носилки. Когда предстоял ремонт печи стоимостью до 3 миллионов рублей, на этот ремонт направлялись 250–300 печников высокой квалификации, завод выделял 400–500 подсобных рабочих, изготавливал 500 штук носилок и начинались разборка и ремонт печи. Тут же производились рубка, теска и пригонка фасонного огнеупора.

На ремонт такой печи уходило 40–50 суток при работе в две смены. Никакой механизации при ремонте и сооружении печей не использовалось, и почему-то считалась, что в этом случае она неприменима. С этим я согласиться не мог, и предложил разработать типовой проект организации работ при ремонте и строительстве печей.

Такой проект, разработанный за три месяца, представлял собой солидную папку чертежей и инструкций, предусматривающих все процессы работ: – расположение материалов с предварительной их заготовкой за месяц до остановки печи, механизацию всех процессов от складирования материалов до укладки огнеупоров в печь.

Для заготовки огнеупоров было предложено использование пневматики и много другого. Но так как в действительности таких механизмов не было, мы сократили 20 сотрудников треста и создали вместо них конструкторский отдел, который и занялся конструированием этих механизмов. Сюда вошли уникальные транспортеры, монорельсы, подъемники, инструмент, канатная дорога и т. п.

С помощью министра все это в короткие сроки было создано на заводах министерства. Типовой проект работ был обязателен для исполнения, и никто не имел права его нарушить. Были созданы управления в Сибири, на Украине и Брянщине, во Владимире и Москве с мощными базами для ремонта и изготовления оборудования и механизмов с таким расчетом, чтобы обеспечить любой ремонт и строительство печи в кратчайшие сроки. В результате трест получил возможность сократить 400 человек рабочих, т. к. теперь на ремонт печи стоимостью до 3 миллионов рублей требовалось максимум 100 печников и 50 подсобных рабочих. При этом время ремонта с момента остановки печи заняло 10–12 суток вместо 40 суток ранее.

На всесоюзном совещании строителей в Кремле. В 1-ом ряду министр промышленности стройматериалов П. А. Юдин, рядом слева от него – П. Г. Цивлин

Если до этого трест приносил убытки до 7 миллионов рублей в год, то теперь он стал приносить прибыль до 15 миллионов рублей в год. Годовая программа увеличилась до 170 миллионов рублей. Срок службы печей, благодаря более точной пригонке огнеупоров возрос.

Тресту была поручена футеровка цементных печей. До этого срок футеровки составлял 25–30 суток. Мы добились сокращения срока до 5 суток, обеспечив при этом высокое качество работ. Следует заметить, что стекловаренная печь выпускает до 30 тысяч квадратных метров стекла в сутки, поэтому сокращение срока ремонта печи с 40 до 10–12 суток давало значительный прирост выпускаемой продукции. Цементная печь выпускает до 20 тонн клинкера в час. Сокращение срока футировки печи на 25 суток давало дополнительно более 12 тысяч тонн клинкера. В этом тресте я проработал до сентября 1957 г.

Глава 6. Эпилог

Вскоре Министерство стройматериалов было расформировано и трест «Союзстеклострой» передали Министерству строительства, которое сочло необходимым его ликвидировать. В это время я тяжело заболел, мне была установлена персональная пенсия, и я оставил работу, но ненадолго. В этот период выполнял отдельные задания Госплана, Совнархоза и др., а в 1963 г. был назначен на должность главного технолога треста «Стальмонтаж». Мне было поручено изготовление металлоконструкций для строительства высотных объектов в Москве, в том числе для гостиницы Россия.

За все время работы я считал своим долгом выполнять любые задания партии. Никогда не выбирал и не высказывал желания ехать в тот или иной пункт или на избранный мной объект, и не жалею об этом. Обычно это приводило к тому, что мне доставались хотя и трудные, но очень интересные объекты. А трудности закаляли меня, сближали с людьми, учили жить, в результате – моя жизнь всегда была интересной.

Может показаться удивительным, что поставленные задачи, как правило, мне удавалось успешно решать. Что способствовало этому?

На мой взгляд, прежде всего люди, с которыми мне приходилось работать. Я всегда стремился к тому, чтобы они осознавали себя главными действующими лицами, которые могут всё и от которых всё зависит. Внушению профессиональной гордости исполнителям я всегда, где бы не работал, придавал первостепенное значение. И такой подход меня никогда не подводил, наоборот выручал в самых неблагоприятных ситуациях. Это помогло и на стройке в Гусь-Хрустальном, которой американцы сулили провал.

Обычно я придерживался правила, что на стройке должно быть не более 80 % рабочих от полагающихся по норме. Это обеспечивало высокую загрузку каждого человека, но вместе с тем вынуждало ценить каждого работника, думать о технологии и четкой организации труда.

На поручаемых мне строительных объектах никогда не было носилок. Создавались и применялись механические подъемники и другие сооружения, облегчающие труд и повышающие его производительность, что обеспечивало перевыполнение норм и повышение заработка рабочих.

В 30-е годы было принято считать, что промышленное строительство не может иметь технологии, вследствие, якобы, анархичности этого производства. Именно поэтому я считал необходимой тщательную разработку технологических процессов для каждого объекта и учил этому молодежь. По моему мнению анархичность не являлась характерной чертой этой промышленности, она была результатом расхлябанности руководителей, пытающихся тем самым оправдать свою бездеятельность.

Я всегда был противником многолюдных совещаний, на которые приглашается почти повседневно весь линейный аппарат, и считал, что место прораба, десятника и начальника участка в течении рабочего дня на строительном объекте. Проведение «пятиминуток», которые длятся по 2–3 часа, где, как правило, подвергается критике один из исполнителей, а остальные зевают и с нетерпением ждут конца заседания, я считал нецелесообразным.

Мои правила, выработанные с самого начала, сводились к следующему. В течение рабочего дня все руководители участков должны находиться на своих объектах. Если стройка начинала рабочий день в 8 часов утра, то я начинал обход участков в 7 часов. Обход начинался с автопарка, бетонного узла, механической и слесарной мастерских. Здесь я узнавал, как обеспечены участки транспортом, бетонораствором, столяркой, механизмами и металлоизделиями, конструкциями, которые должны прибыть на объект до начала рабочего дня и от которых будет зависеть его продуктивность. С 8-ми утра я приходил на первый по пути объект, причем каждый прораб, начальник участка и, иногда, бригадир, точно знали время моего прихода и готовили вопросы. Обсудив их, мы находили решения. При этом, даже зная это решение, я никогда не сообщал его первым, а выслушивал мнение подчиненного.

Нередко оказывалось, что предложенное им решение не хуже моего, а иногда, совмещая оба решения, мы находили еще лучшее. Я всегда старался дать понять, что решения предложены при непосредственном участии руководителя участка и его помощников. Если решения были значительными, о них сообщалось в приказах по тресту или стройке, а иногда собирались совещания по обмену опытом, где основным докладчиком был линейный работник – автор предложения. Это приносило свои плоды. Я мог бы привести множество примеров, когда бригады по двое-трое суток не покидали лесов, чтобы воплотить принятые ими решения. При этом крепло взаимное доверие руководителя и исполнителей, что и позволяло решать поставленные задачи, как бы тяжелы они не были.

За всё время моей трудовой деятельности на меня не было написано ни одной жалобы от рабочих, независимо от условий, в которых приходилось работать. Вместе с тем, не было случая, чтобы мы сорвали сроки строительства или не выполнили работу, хотя не было также ни одного случая, чтобы мы не изменили проект. И, несмотря на протесты проектировщиков, это всегда заканчивалось нашей победой.

Никогда, ни при каких обстоятельствах я не считал возможным унижать достоинство исполнителя, кто бы он ни был – от подсобного рабочего до инженера. На стройке в Гусь-Хрустальном было около 65 % рабочих, имевших судимость по уголовным делам, но не было ни одного случая, чтобы эти рабочие когда-нибудь подвели. На самых опасных участках, на большой высоте, в болотах, при сильном морозе они добросовестно выполняли свои обязанности (а лихости им было не занимать), и я никогда не имел оснований в чем-либо их упрекнуть, и не позволял никому напоминать им о прошлом. Это укрепляло их в сознании своей полноценности, многие обзавелись семьями и стали оседлыми рабочими, окончательно порвав со своим прошлым.

Должен заметить на основании всего моего жизненного опыта, что существует общая закономерность: – простые люди, рабочие, служащие, когда они понимают, что от них зависит решение задачи, и когда они чувствуют к себе доверие, справедливое и доброжелательное отношение, способны на любое самопожертвование, как бы трудно не приходилось.

Но высокомерие, хамство, равнодушие к людям всегда порождают враждебную ответную реакцию и тут уж успехов не жди. Кстати это всегда понимали настоящие коммунисты, воспитанные революцией, поэтому народ их поддержал.

К сожалению, в наше время всё изменилось. В номенклатурную обойму вошли люди, убежденные в том, что вместе с правом управлять они приобрели умение руководить, необходимый опыт и знания. На самом деле, как правило, это зазнайки, опирающиеся не на знания, а на умение угождать вышестоящему начальству, преследующие, во всем, прежде всего личные интересы. Они всегда громче всех кричат о преданности партии и советской власти, об интересах коллектива, но всегда ставят себя выше коллектива и наносят неисчислимый вред этой власти, дискредитируя ее на деле.

К сожалению, в последнее время число таких руководителей бурно растет, в результате чего миллионы идей, изобретений и предложений наших замечательных людей – инженеров, техников, рабочих, наталкиваются на их тупое упорство и противодействие, на корыстные попытки примазаться в соавторы, без чего, как правило, эти идеи и изобретения не увидят света, а автор не получит возможности творить и трудиться. Так попирается гордость и достоинство творческого человека, являющиеся основой движения вперед.

Особенно тяжелым является положение, при котором в печати и в выступлениях на все голоса восхваляется гениальность руководства. Эта тенденция, возникшая при Сталине, нынче не только не уменьшается, но и возрастает.

Бо?льший вред для страны, чем приносит эта тенденция, трудно придумать. Она порождает лицемерие, неискренность, подхалимство, обман и т. п., и способствует закреплению на руководящих должностях бездарностей, так как порядочный человек на такое огульное восхваление не пойдет, а это означает, что места в руководящей элите ему никогда не будет.

Вред такого положения заключается и в том, что такой руководитель действительно начинает верить в свою гениальность, незаменимость, безнаказанность. Отсюда нетерпимость, волюнтаризм, произвол, при которых говорить о прогрессе в науке, производстве и социальной сфере уже не приходиться. Отсюда же и бесконечные привилегии в строительстве особняков, дач, спецполиклиник и спецснабжения и, как результат, полный отрыв от интересов простых людей.

В настоящее время у нас ничего не делается, чтобы изменить это недопустимое положение. Для этих людей нет ничего святого. Они работают по принципу "чего изволите". За хорошо прожитую личную жизнь, за довольство в быту они не задумаются предать интересы народа. Им, в общем, всё равно, кто у власти, кому она служит, чего добивается, было бы ему тепло и жирно.

Как правило, эти люди пришли в партию после революции, на готовенькое, и их много сегодня. Таким ничего давать не нужно – сами возьмут и малым не удовольствуются. А если и поделятся, то только для того, чтобы урвать еще побольше. Если бы ни их трусливые натуры, они бы превзошли любого заокеанского, самого заядлого эксплуататора и дельца. Боязнь наказания пока еще сдерживает.

Но инстинкт собственников столь силен, что они, обходя законы и вовлекая в свою орбиту «авторитетное» начальство, льстя, угождая и усыпляя бдительность всяческими подношениями, ухитряются приобретать для себя такие дома и дачи, такие машины и убранства, что доходов капиталистов на Западе не всегда хватило бы.

Сегодня их много и, нечего греха таить, они сильны. Но не потому, что такова натура людей, а потому, что развитая при Сталине система привилегий, не имеющая ничего общего с коммунистическими принципами, привела их в условия нового буржуазного общества, оторванного от основного населения страны. Эти люди, где бы они не работали, – в ЦК, в Правительстве, в Министерствах, пользуясь закрытыми распределителями, ателье, школами, получая дополнительную зарплату, не облагаемую налогами, вынуждены скрывать все это от окружающих, и селиться в отдельных кварталах. Это, порождает у них комплекс враждебности к низкооплачиваемым, т. е. к настоящим труженикам, создающим реальные ценности.

Создана каста неприкасаемых. Нет в них ничего коммунистического, нет ни скромности, ни преданности делу коммунизма. Наоборот, получив огромные привилегии, почуяв вкус наживы, им захотелось еще большего. Отсюда воровство, стяжательство, подношения и взятки. И эти люди называют себя ленинцами! При Ленине было не так. Все было по плечу молодым хозяевам страны. Не помню случая, чтобы какой-либо руководитель оскандалился, залез в государственный карман. Наоборот, все руководители, в том числе специалисты, работали, довольствуясь лишь самым необходимым, забывая о еде и сне. Не было и разговоров о наградах, премиях и т.п. Хотя в этом никто бы и не отказал. Но разве хозяин сам себя премирует?

Такое настроение было повсеместным. Мы были горды, но во взаимотношениях руководителей с рабочими, связи отличались простотой и доступностью. Если же случалось, что кто-нибудь попутал государственный карман со своим, – пощады не было, особенно если это был коммунист. О его проступке и наказании сообщалось широким массам и, прежде всего коллективу, где он работал. Поэтому такие случаи были очень редки.

Не могу не остановиться ещё на одном вопросе. С началом революции и установлением Советской власти партия рассматривала антисемитизм, как один из худших видов контрреволюции, возрождающих национальную вражду между народами страны. И вплоть до начала второй мировой войны антисемитизма в нашей стране не было. Возрождение антисемитизма, являвшегося основой идеологии фашизма, совпало с вторжением гитлеровцев на территорию нашей страны. После этого идеология Гитлера, начала укреплять свои позиции, благодаря трусливой государственной политике, проводимой Сталиным, как уступке черносотенным настроениям. И в дальнейшем никто из руководителей партии, именующих себя ленинцами, так и не рискнул повторить слова Ленина об антисемитизме, как о худшем виде контрреволюции.

Евреев не допускали в партийное и государственное руководство, был ограничен прием в Вузы и научно-исследовательские институты (по типу процентной нормы, которая устанавливалась при царе). Не было школ на еврейском языке (которые были даже при царизме), не было разгромленного при Сталине еврейского театра, еврейских журналов и газет. Но зато начали публиковаться книги откровенно антисемитского содержания. Так, в августе 1963 года, с ведома ЦК КПСС Украины, была издана книга автора Кичко "Иудаизм без прикрас", содержанию которой могли бы позавидовать Геббельс и Розенберг. Книга призывала к проведению погромов с августа 1963 г. по апрель 1964 г. и продавалась в киосках страны. Она была вывезена за границу.

Лишь после того, как передовые ученые всего мира и компартии многих зарубежных стран, в том числе Франции, Англии, Америки, Бельгии, заявили протест по поводу этой антисемитской книжки, идеологическая комиссия ЦК КПСС сделала беззубое заявление в газете «Правда» о том, что в книге Кичко дано неверное истолкование еврейской религии и она может вызывать антисемитские толки. При этом автора Кичко комиссия называет товарищем, в то время, как по Ленину, он – контрреволюционер и подлежит суду за преступление против Советского строя. И это – ленинизм?