Так это было

Мотивировал он это тем, что, если они попадут в плен, то фашисты будут глумиться над ними, могут отрезать груди и т. п. Но девочки не согласились. Они сказали, что идут в действующую армию добровольцами и пусть все знают, что евреи не отсиживаются в тылу, как часто говорят. Впоследствии эти документы помогли Зине при отъезде в Израиль, т. к. ей не верили, что она еврейка (не похожа), но документы это подтвердили.

На фронте у Мани открылся туберкулез легких и в 1944 г. она умерла в Вологодском госпитале. Зина тоже заболела туберкулезом и лечилась в госпитале. Потом она участвовала в боях и, со временем, вышла замуж за командира своей артиллерийской батареи Жору Соколинского. После войны у них родилась дочь Женя. Сейчас Зина с дочерью живет в Израиле, ей 82 года. Она перенесла инсульт, но сохраняет ясную память, и это она помогла восстановить трагическую историю своей семьи. Ниже приведен ответ Мемориала на письмо Зины о сохранении памяти её семьи, погибшей от рук фашистов.

Ответ Мемориала на письмо Зины Соколинской

7.3. Из воспоминаний Н. Н. Селихова

От редактора

Во время гражданской войны Н. Н. Селихов был начальником комендантского управления Юго-Западного фронта. После войны он работал управляющим делами народного комиссариата по делам национальностей (наркомнаца), руководимого И. В. Сталиным, а затем управделами Наркомпроса под руководством В. П. Потемкина. Николай Николаевич был близко знаком со многими интересными людьми: маршалом Советского Союза А. И. Егоровым, писателями А. Н. Толстым, А. А. Игнатьевым, В. Г. Финком, Т. Л. Щепкиной-Куперник, знаменитыми артистами и учеными. Он обладал красивым голосом и на дружеских вечерах пел дуэтом с Народной артисткой СССР Н. А. Обуховой. Стены его квартиры были увешаны фотографиями этих людей с дарственными надписями.

Воспоминания Николая Николаевича записаны на магнитофон и сохраняют особенности его устной речи. По мнению редактора, они представляют историческую ценность, передавая характерные черты того времени и его героев.

В. П. Потемкин

Вот смотрю я сейчас на фотографию Владимира Петровича Потемкина. На нем шлем, кожанная куртка. Между прочим, этот шлем я ему подарил в 1920 году, когда он был болен тифом. А познакомился я с ним так. В 1919 году я с последним эшелоном отступал от Орла: Козлов, Орел, Тульская губерния, станция Поточная. Штаб Южного фронта стоял как раз на этой станции в бывшем имении Гагарина.

Я был занят организацией отправки командования на фронт, формировал поезд, определяя, куда поставить какой вагон. И, вдруг, подходит ко мне человек в чеховском пенсне, бородка у него, и похож очень на учителя. Ну, в то время все как-то относились с некоторой осторожностью к появлению новых людей. Как-никак – 1919 год, белогвардейцы, шпионы всякие и прочее. Я на него подозрительно как-то посмотрел. А он мне говорит:

– "Моя фамилия Потемкин, мне нужен штаб Юго-Западного фронта. Как мне пройти?".

Ну, я тогда ему откозырял и говорю: – "Селихов Николай Николаевич меня зовут, из комендантского управления штаба фронта".

Вот так мы с ним познакомились. Он, оказывается, был назначен начальником Политуправления штаба Юго-Западного фронта. Ну, начальник Политуправления, это ясно, – большая, крупная фигура. У него была постоянная связь со всеми армиями Юг-Запа.

Ну, о Потемкине рассказывать мне надо очень много. Помимо того, что он управлял политической частью всех армий, которые подчинялись штабу Юго-Западного фронта, он еще выезжал в качестве председателя выездных трибуналов и наводил порядки в армиях. Ну вот, пожалуй, мне стоит напомнить одну поездку по армиям фронта.

В 1920 году были очень большие измены на Юго-Западном фронте. Не вспомню сразу, как там эти места назывались, но бандитизм был страшный. Тут и Махно, и Маруся какая-то, и «зеленые», и другие бандитские формирования. И вот начальник Политуправления фронта должен был возглавить поездку в качестве председателя Ревтрибунала, а для охраны взяты были в Харькове курсы политработников.

В частности, я вспоминаю одного из курсантов, который потом стал моим товарищем, а тогда он был в охране выездного трибунала В. П. Потемкина.

Вот у меня сохранилась фотография. На ней мы видим маленького Цивлина, молоденького мальчика. Ну, было ему, может, 18 лет, он мой ровесник. Потом Петр Григорьевич вырос в большого человека, был управляющим громадных строительных трестов. Я принимал участие в его трудных положениях. Писал в ЦК в отношении некоторых неправильностей в строительном деле, о которых мне рассказывал Петр Григорьевич.

Между прочим, вот сейчас я его очень часто вспоминаю. Теперь, ведь, 1983 год (Петр Григорьевич умер в 1964 году, прим. ред.). Он говорил в свое время, что нельзя возить сырой лес на стройки, надо фасонные пилы, станки, сушилки, перенести в лес. Теперь это все делается, теперь на стройку привозят и готовые рамы, и двери, и полы, а раньше привозили сырой лес, и вся обработка производилась на стройке. И я, помню, написал в ЦК, что как-то странно, что не прислушиваются вот к такому замечательному указанию великолепного строителя.

Да! Так вот, выездные трибуналы – это очень интересно, конечно. Вот, передо мной фотография. На открытом воздухе собирали народ со всей окружающей местности, из городов и сел. Всех тех, кто пострадал от бандитов, грабивших, насиловавших и убивавших людей. И вот на этом, на открытом таком большом собрании был накрыт небольшой красный столик, за которым сидел Потемкин. Ну, охрана, конечно, здесь вокруг была и жителей очень много: – крестьян, рабочих.

И вот Потемкин, он не был юристом, но он удивительно подходил к каждому случаю разбора, если человек наказывался расстрелом. И, если после многократной проверки, расстрел все же назначался, то председатель трибунала обращался к народу и говорил:

– "Ну, как Вы считаете? Вот Вы – народ весь! Если мы постановим, что нужно его расстрелять, то, как Вы к этому отнесетесь?

Все поднимали руки и были даже выкрики женщин:

– "Обязательно нужно его расстрелять, он у меня сыновей убил!". Таким образом, это было широкое такое, народное решение. И преступление рассматривали здесь же на виду у всего народа.

Вот так, с помощью народа, именем народа и для народа вершился революционный суд над шпионами, предателями, бандитами и провокаторами".

Наркомнац

Я уже давно не открывал этот стол, где храняться документы о Народном комиссариате по делам национальностей, но это очень интересно. Вот на этой фотографии видно знамя, а перед ним группа работников Наркомнаца. Вот здесь ряд товарищей, которые Вам неизвестны, а я их хорошо помню. Вот и я тоже на фоне этого знамени стою. Дальше тут Стрельников, Брегман, Быкова, тут много, конечно, интересного. А вот на этом фото коллегия Наркомнаца – люди очень интересные. Вообще комиссариат был тем интересен, что здесь в одном здании можно было встретить все национальности, представляющие наш Советский Союз. Здесь два заместителя наркома по делам национальностей Сталина, самого Сталина здесь нет.

А вот сидят его заместители Бройде Григорий Исаакович и Клингер Густав Каспарович. Клингер это тот, который был в свое время управляющим делами Коминтерна. Потом представители Советских республик: Дагестана, Узбекистана, немцев Поволжья, Чувашии, в общем, все национальности здесь представлены. Они так и назывались представители. Сначала, правда, они себя называли “полномочные представители”.

Однажды, не знаю насколько это интересно, пришли ко мне представители, кажется Казахстана, и штамп на документе стоит: – “ Полномочный представитель”.

Ну, я, не отдавая себе отчет, возьми и зачеркни, слово “полномочный”. Говорю, что это значит – полномочный? Что это заграничное, что ли, представительство?

Но из-за этого вышла целая история. Этот представитель обратился в Совет национальностей с жалобой на меня, и председатель Совета национальностей вызвал меня через какое-то время, когда Совет национальностей рассматривал эту жалобу.

Тогда Совет национальностей был при народном комиссаре И. В. Сталине. Вот Сталин меня вызвал и говорит:

– "Знаете, на Вас жалоба поступила".

– "Какая жалоба, говорю, товарищ Сталин?".

– "А вот Вы зачеркнули слово «полномочный» на бланке представителя, а они пожаловались на Вас. Что же, зачем Вы это сделали? Я, ведь, Вас пригласил на организационно-хозяйственную работу, а Вы политикой начинаете заниматься?".

Я и говорю: – "Ну, что Вы, какой политикой?".

– "Да вот, видите, была жалоба такая. Правда, Совет национальности решил, что слово «полномочный» не нужно, потому что это действительно не заграничное представительство, а наше, советское, и это постановление было нами принято. Но это же наше дело, а не Ваше. Надо быть дипломатичнее" и так далее.

Я ему сказал, что избегаю говорить неправду. А он говорит:

– “ Это, что такое, почему? ”

– “Да, говорю, что такое дипломатия? Дипломатия – это сплошное вранье”… Ну, вот, на этом все и закончилось.

После того, как Совет национальностей при Наркомнаце был ликвидирован, на его базе была создана вторая палата – Совет Национальностей Верховного Совета СССР.

В народном комиссариате по делам национальностей я начал работать после окончания гражданской войны. Это было в 1921 году и, будучи военным, распоряжением народного комиссара по делам национальностей был оставлен на гражданской службе.

Расскажу подробнее о народном комиссариате по делам национальностей (Наркомнаце). О нем можно многое рассказать. Вот, например, интересна организация институтов и учебных заведений, которыми ведал Наркомнац совместно с Наркомпросом. Мы имели такие институты как Институт имени Нариманова, Институт востоковедения, затем КУТВ – Коммунистический универсистет трудящихся востока, затем Среднеазиатский институт, потом, значит, был рабфак северных народностей, на базе которого вырос Институт северных народностей. Это были очень интересные учебные заведения.

Между прочим, когда меня командировали в Ленинград для помощи в работе Института живых восточных языков, он был имени Енукидзе, этот институт. Ну, потом, имя Енукидзе было снято. Там создали мы рабфак северных народностей. Мне пришлось организовывать, некоторую часть его, главным образом, конечно, хозяйство. Ну, этот рабфак был в Детском селе – бывшее Царское село. Туда приехала масса, интересных национальностей, сейчас я не могу их всех перечислить: ну и чукчи, и якуты, и нагайцы, ну, в общем, много.

Нужно бы взять мою статью, опубликованную. Мне приходилось контролировать, между прочим, работу этого рабфака. У меня сохранился один "Акт проверки" работы этого рабфака северных народностей.

Ну что же, это был такой народ, который не знал, конечно, европейских городов и не бывал в них. Все они были неграмотными. Были случаи, когда слушатели, приехавшие на учебу, не зная назначения унитазов в мужских туалетах, использовали их для умывания. Это теперь Якутия колоссальная, интересная очень республика, в которой много очень бывших нацменов, получивших высшее образование у нас в Институте востоковедения, в Институте северных народностей. Сейчас, оказывается, один из председателей исполкома Якутии – это воспитанник одного из наших институтов.

Ну, трудно так сейчас мне, знаете, говорить, ведь эта запись ведется экспромтом, надо же все-таки подготовиться: взять свой материал, взять мои статьи, которые были в свое время опубликованы. Скажу в каких газетах они были опубликованы: – в "Учительской газете", в журнале «Москва», в "Ленинградской газете", потом были, значит, в книжках разных. Вот, надо же все это держать возле себя, чтобы можно было рассказывать. Да, а так, все на память, мне трудно, поэтому я, конечно, начинаю уставать. Потому что мне вчера, нет, не вчера, а в день Парижской Коммуны, исполнилось 86 лет, а это было позавчера.

Граф А. А. Игнатьев

А, вот, знаете ли, попалась мне книжка. Это книжка "Пятьдесят лет в строю". Автор Алексей Алексеевич Игнатьев. Это бывший граф, который был сыном министра.

Очень неприятный министр был, Игнатьев, при царе. Это его сын. Он был военным атташе царской России во Франции в свое время. И вот он написал книжку. Между прочим, он долго собирался писать, не верил в свои способности. И надо сказать, что помог ему в этом деле Виктор Григорьевич Финк.

Виктор Григорьевич уверял его, что он может писать, что он должен писать, и он написал хорошую книгу. Сначала она была в нескольких частях, а затем перешла в настоящую, большую книгу. Он мне подарил две книги с такими надписями: "Старому другу, Николаю Николаевичу Селихову на добрую память от автора. А. А. Игнатьев".