Так это было

И здесь его девиз: "Для того, чтобы ценить настоящее, надо знать прошлое. Для того, чтобы верить в будущее, необходимо познать настоящее. 10 октября 1949 года".

А вторая книга вот с такой надписью (мне очки надо бы взять). Вот: – "Старому, верному другу Николаю Николаевичу Селихову от всегда высокопочитающего автора. Ваш Игнатьев".

Ну вот, эти две книжки. Они, конечно, напоминают мне встречи с Алексеем Алексеевичем. Познакомился я с ним, кстати, совсем недавно. Почему он называет меня старым другом? Не знаю. Ну, правда, мы с ним были, всё-таки, лет двадцать знакомы, конечно, после того, как он вернулся к нам, в Советскую Россию.

Он – очень интересный человек. Жена у него была известная артистка-балерина, Наташа Труханова. Она выступала почти голая, на определенном месте у нее был бант. И вот, ее забрасывали богачи деньгами и, в особенности купцы, фабриканты, когда она танцевала в Санкт-Петербурге. Звали её – Наталия Владимировна.

Наталия Владимировна была очень хороша собой в свое время, когда была молодой. А в наше уже время, когда я с ней познакомился в конце сороковых годах, она, вдруг, ставила меня в такое неудобное положение.

Помню как однажды на вечере у Потемкиных, он жил в свое время на… (вот забыл, вдруг, как эта улица называется). У них была великолепная квартира, не квартира – музей. Так же, как и квартира у Игнатьевых – тоже музей. Ведь, когда он переехал к нам в Советскую Россию, то ему разрешили перевезти все его личное имущество из Франции. Я у него бывал два или три раза, квартира была очень богато обставлена.

Был я у него, помню очень хорошо, с Людмилой Ильиничной Толстой – женой Алексея Николаевича Толстого.

Вот один вечер можно вспомнить, для того, чтобы показать, как он относился ко мне. Он, ведь, бывший военный, с великолепной выправкой. Вот эта книжка, которую он выпустил, называется "Пятьдесят лет в строю", и мы над ним подтрунивали, говоря, что пятьдесят лет в строю, но ни одного дня в бою. Потому, что он был в свое время, главным образом, гостиный кавалер – кавалерист или гусар, в общем, в этом духе. Ведь в детстве был он паж царицы Марии Федоровны.

Вот у меня есть его фотография. Великолепный костюм с этими жирными эполетами, держит свою каску, совершенно невероятная лента через плечо и надпись здесь такая: "А. А. Игнатьев, корнет кавалергардского полка, 1896 год. Н. Н. Селихову". Потом на второй фотографии, уже в наше время он в костюме нашего генерал-лейтенанта Советской Армии с надписью такой: "А. А. Игнатьев на память дорогому Н. Н. Селихову. 1941 год, гор. Куйбышев".

А вот он с женой Натальей Владимировной. Она уже, конечно, пожилая дама, но очень мила собой. Хотя я уже начал говорить, что она меня в гостиной ставила в ужасное положение. Я ей говорю, Наталья Владимировна, как Вы сегодня выглядите хорошо! А она мне, вдруг, говорит: "Какая хороша – накрашенная старая дура!". Она говорила с таким французским акцентом. "Ну, что же, Наталья Владимировна! Ну, как Вы такое можете говорить?!".

А вот еще ее портрет. На ней нарядное жабо с бриллиантами – очаровательная женщина. Мне рассказывали, не помню уже кто, что она была королевой бриллиантов России. И мы, как-то, задали ей вопрос с Алексеем Захаровичем Морозским – это муж Елены Петровны Потемкиной:

– "Наталья Владимировна! Скажите, пожалуйста, вот говорят, что Вы королевой бриллиантов были. Что же это, верно?".

– "Да, говорит, не знаю, конечно, как насчет королевы бриллиантов, но бриллиантов у меня была вот такая шкатулочка", – и показала на руках.

– "Я не хотела увозить из России эти бриллианты и, когда уезжала во Францию, сдала их на хранение в Государственный банк. Но, когда произошла Октябрьская революция, то все банки национализировали, и все мои бриллианты там и остались”.

Вот так легко она отвечала на этот вопрос. Но вот на фотографии у нее эти бриллианты еще видны. А вот интересно, как познакомились Алексей Алексеевич с Натальей Владимировной. Как я говорил, Алексей Алексеевич был военным атташе царской России. Это был период войны 1914 года, когда они там были, и военный атташе должен был интересоваться всякими вопросами.

И вот он узнал, что в Булонском лесу есть особняк, в котором собираются вот эти самые богачи, Ротшильды и прочие. И что оттуда идут какие-то указания насчет боевых операций с Россией. Он узнал, что хозяйка дома, а она была в то время, очевидно, любовницей Ротшильда – это бывшая балерина императорских театров Наташа Труханова. И он решил познакомиться с ней. И так как Алексей Алексеевич был очень красив собой, ему удалось влюбить ее в себя. И, в конце концов, она стала его женой и работала в посольстве, нашем посольстве – уже советском, переводчицей и помощницей во всех его делах.

Интересно подчеркнуть, как относились белогвардейские эмигранты к Игнатьеву. Его всячески хотели заполучить в свои ряды белогвардейцы, так как он, как военный атташе, был хранителем всех богатств царской России во Франции. Он же отклонял всякие знакомства и, в конце концов, с ним перестали здороваться. Но он не хотел, чтобы эти богатства использовались против России, так как он любил свою Родину.

Когда же он переехал к нам, он спас и передал нашему государству 200 миллионов рублей золотом. Но сохранить эти деньги ему было очень трудно. Однако, он это сделал. Его, конечно, проверяли, но он стал советским человеком, генерал-лейтенантом Советской армии, а это говорит о многом. В книгах, которые он мне подарил, рассказано, как он передал все эти богатства Советскому Правительству, и как его встретили здесь, в частности, В. П. Потемкин, который был тогда послом СССР во Франции, и В. М. Молотов. И когда он попал на Октябрьский парад в форме советского генерала, он сказал, что это лучшая для него награда.

Нужно сказать, что также плохо, как белогвардейцы, к нему относились и в его семье. У христиан, в свое время, было принято, что если человек умирает (у него в это время умер брат), то старший брат должен читать молитву у гроба. Но семья его не допустила к гробу. Когда Алексей Алексеевич был уже, в Советской России мать передала ему через кого-то, что она должна скоро умереть и хочет, чтобы он похоронил ее в русской земле их имения (у них несколько имений было в подмосковье).

Алексей Алексеевич отнесся к этому желанию очень внимательно, добился разрешения Правительства, чтобы похоронить мать в ее имении. Но когда он сообщил матери, что получил необходимое разрешение, она сказала:

– "Да ты что, с ума сошел? Чтобы я согласилась на похороны в Советской России?! Ты пришли мне землю с нашего имения. Я хочу быть похороненной в русской земле, но ехать туда не хочу. Что ты!". Вот такой разговор был у них с матерью, то ли по телефону, то ли в письмах, я уже сказать не могу. И Алексей Алексеевич послал матери вагон земли в Париж, где его мать и была похоронена.

Был еще такой случай, когда Алексей Алексеевич обращался к нашему Правительству с просьбой перезахоронить его отца. Он был похоронен в Ленинграде в Алексадро-Невской лавре. Это бывший министр внутренних дел при царе, неприятный был человек. Он его перезахоронил и сделал на памятнике такую надпись:

"Его Высокопревосходительству генералу Алексею Михайловичу Игнатьеву от сына генерал-лейтенанта Советской Армии А. А. Игнатьева".

Т. Л. Щепкина-Куперник

Татьяна Львовна Щепкина-Куперник была известной писательницей, которую, конечно, хорошо помнит российская интеллигенция. Я был с ней в очень большой дружбе. Она обычно писала мне такие небольшие записочки, но в стихах. И вот попался мне на глаза последний ее стих перед смертью. Мы были у нее на дне рождения. Ну и она в нашем присутствии написала это стихотворение. Вот оно:

Когда подходим мы к концу своей дороги,
Когда к последнему все ближе рубежу,
Невольно прошлому подводим мы итоги,
Вот так сейчас и я их подвожу.

Мне довелось дожить до старости преклонной.
Пришлось увидеть то, о чем мечтал поэт.
Увидеть, как в стране народ освобожденный
Старается забыть о рабстве прежних лет.
Я в жизни видела все то, что только может
Дать смысл и радости: – любовь, искусство, труд.
И редкий день был без труда мной прожит,
И до сих пор в труде все дни мои текут.

Я с благодарностью ушедших вспоминаю,
Оставшихся ценю теперь вдвойне.
И первый тост мой за тебя родная,
За все, что ты дала и что даешь ты мне.

Второй за тех, кто дарит мне хоть каплю чувства,
За тех, кем щедро жизнь украшена моя,
Тех, кто меня ведет в волшебные края,
Неся мне светлые сокровища искусства.

За жизнь, за мир, за труд, еще один бокал
За то, что в будущем, надеюсь я далеком,
Жизнь каждый проводил бы не с упреком,
И так, как я, за все спасибо ей сказал.

Вот это стихотворение было написано за праздничным столом вечером 25 января 1952 года в день рождения Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник.

Вот о Татьяне Львовне следует говорить много. Когда ей было сто лет (выделено ред.), я написал статью, которая была опубликована в газете "Советская культура". В этой статье я привожу некоторые данные о ее жизни, и письмо Колонтай Александры Михайловны, которое было в свое время написано. Когда Колонтай уже приехала из эмиграции, она остановилась на квартире у Татьяны Львовны в Ленинграде на Кирочной улице, дом я сейчас не помню. Ну, вот, она заканчивает это письмо таким образом:

– "Танечка! А ведь твоя квартира историческая, потому что в Октябрьские дни в ней проходило совещание, где было принято решение о начале вооруженного восстания!". На нем присутствовали Ленин, Свердлов, Колонтай и др.

Однажды я прочел вступительную статью к книге одного из работников литературного архива Ираклия Андронникова, где он пишет об очень интересных вещах, хранящихся в этом архиве, которые все еще не опубликованы. При этом он сделал ударение на одном из писем Колонтай к Щепкиной-Куперник. Вот в этой статье он и пишет о квартире Щепкиной-Куперник, где присутствовал Владимир Ильич Ленин.

7.4. Из воспоминаний И. П. Цивлина

Судьба семьи Землянских

В 1937 (или 1938) году И. И. Землянский был арестован, как "враг народа". Его жене, имевшей французское подданство, предложили покинуть страну, а квартиру отобрали. Она с дочками уехала во Францию, где вскоре умерла от разрыва сердца. В 1939 году Ивана Ивановича, который не признал за собой никакой вины, выпустили из тюрьмы, но он не нашел ни семьи, ни квартиры. В то время Петр Григорьевич уже работал в Москве на строительстве авиационного завода и как-то вечером к нам на квартиру пришел Иван Иванович. Человек большой силы воли, он плакал и спрашивал, за что ему такая судьба. Петр Григорьевич успокаивал его, как мог.

Иван Иванович написал В. М. Молотову письмо с просьбой помочь вернуть его дочерей в СССР. Нашему послу во Франции было дано указание разыскать его дочерей и отправить в Советский Союз. И, хотя в это время немцы вторглись уже во Францию, дочерям Ивана Ивановича удалось вернуться с нашим посольством через Турцию.

Но вскоре началась Отечественная война и немцы заняли Харьков. Землянский стал заниматься плотничьим промыслом в украинских селах, укрывая дочерей от немцев.

Как-то он с Надей ушел на промысел, а Юля осталась в селе, в которое нагрянули каратели. Ее выдали, и она погибла. После войны И. И. Землянский жил в Харькове с Надей, у которой развился костный туберкулез, и она многие годы лечилась в Крыму. Дальнейшая судьба семьи Землянских мне неизвестна.