Так это было

На второй день эти деньги были переведены и мы их получили от банка. По имеющимся процентовкам, мы восстановили оборотные средства и расплатились с заказчиком. Это явилось для него приятной неожиданностью.

После этого я поехал главному редактору "Строительной газеты" А. А. Мандругину. Александр Андреевич, был прогрессивный, неравнодушный ко всем строительным новинкам человек. Я ему рассказал, что у нас есть опыт создания и практического применения армопенобетона, о котором писала его газета, и пригласил его посетить наш завод. Он загорелся и тут же отправился со мной посмотреть новый завод.

В тот же вечер по собственной инициативе он рассказал о своих впечатлениях С. З. Гинзбургу. Тот возразил:

– "Позволь, ведь только три дня тому назад у меня был Цивлин и сказал, что готов построить такой завод, если ему будут переведены деньги, в любой заданный срок, а ты говоришь, что завод уже готов?"

Мандругин заверил, что только что, сам лично был на этом мощном, полностью механизированном заводе-полуавтомате и все видел своими собственными глазами.

На следующий день меня вызвал нарком. На вопрос, как следует понимать мое поведение, и когда же мы начали строить этот завод, я ответил, что начали тогда, когда нам отказали в помощи, так как были убеждены в его острой необходимости для строительной промышленности, и что не строить его, по моему мнению, было бы преступлением.

Но, так как я опасался, что ассигнования будут затянуты, а оборотные средства требовали срочного восстановления, то я вынужден был пойти на этот обман. Сейчас же, когда оборотные средства восстановлены, мне скрывать больше нечего. На это нарком ответил: – "За такие нарушения финансовой дисциплины судят, но дело Вы сделали замечательное!". Этот завод очень пригодился во время Великой отечественной войны. На нем изготавливались доты, пулеметные ячейки и т. п.

Оправдываю ли я свое поведение в то время? Конечно, нарушать государственную дисциплину, строя внеплановый, нефинансируемый завод – плохо. Но не строить его в той ситуации было бы еще хуже. Завод был остро необходим стране, он позволял сделать крупный технологический прорыв, повысить производительность труда, сэкономить сотни миллионов рублей и т. п.

Какая разница, по какой причине было отказано в строительстве: из-за плохого настроения, реорганизации, отсутствия в то время финансирования? Какой бы ни была эта причина, она мешала нужному делу и наносила ущерб интересам государства.

Поэтому я свое поведение оправдываю. В подобных ситуациях я всегда принимал такие решения, исходя, прежде всего, из государственных интересов, интересов народа, отбросив любые формальности. И никогда меня не останавливал страх наказания за такой проступок. Правда, такие действия нередко приносили мне неприятности, порой крупные, отражавшиеся на здоровье. Но так уж мы, коммунисты, были воспитаны партией – интересы государства, народа превыше любых соображений.

Кстати сказать, не было случая, чтобы меня привлекли к ответственности за такие нарушения, хотя попытки были. Но, в конце концов, вышестоящие руководители, видя, что сделанное мной продиктовано не личными, а государственными интересами, и направлено на преодоление бюрократических рогаток, всегда одобряли мои действия.

Конечно, мне везло на таких руководителей-коммунистов с широким государственным подходом, какими были нарком С. З. Гинзбург, его заместители Н. В. Бехтин, П. А. Юдин, начальник Главстроя В. И. Благирев и др. К сожалению, со временем многое изменилось и не в лучшую сторону.

Реконструкция авиационного завода № 22

В 1940 году Наркомстрой решил объединить возглавляемый мной трест № 15 с трестом «Техстеклострой». Наш трест выполнял план, не имел убытков, своевременно вводил в строй объекты. В чем была необходимость такого объединения, какие здесь действовали силы – не знаю. Мне предложили перейти в резерв Наркомстроя, и ждать постановления правительства об организации Всесоюзного треста механизации строительных работ.

Управление этим трестом нарком С. З. Гинзбург предлагал поручить мне, поскольку я много занимался этими вопросами и на первой отечественной выставке Наркомстроя для моих изобретений был отведен специальный стенд. Но решение правительства затягивалось. Прошло четыре месяца, как я находился в резерве Наркомстроя, получал зарплату управляющего и ничего не делал. Каждый день я приходил в приемную наркома, раскрывал газету или книгу и читал.

Нарком, приходя на работу, косился на меня, примерно раз в неделю приглашал в кабинет и говорил:

– "Ну, чего Вы тут торчите? Идите, поезжайте в дом отдыха, ведь Вам нужно отдохнуть. А, когда решится вопрос с трестом, мы Вас вызовем". На это я неизменно отвечал:

– "Не могу, Семен Захарович! Я получаю зарплату и ничего не делаю. Вот и буду здесь торчать, пока не понадоблюсь".

Но ждать дальше я уже не мог. Дело в том, что руководители Наркомата авиационной промышленности уже давно просили меня перейти к ним для реконструкции авиационных заводов.

В это время наши отношения с Германией обострились и, хотя мы продолжали отправлять эшелоны с зерном, и внешне демонстрировалась дружба, в воздухе пахло войной. Между тем, база для производства разработанных в то время новейших пикирующих бомбардировщиков отсутствовала, и был поставлен вопрос о реконструкции с этой целью авиационных заводов № 22 и № 24. Вот мне и предложили приступить к реконструкции завода № 22 на Филях.

Стройку я принял в декабре 1940 года. Срок реконструкции был установлен один год. Я начал готовить проект организации работ с учетом этого срока, но не успел его закончить, как срок сократили до восьми месяцев, а через несколько дней нам сообщили, что окончательно установлен срок – шесть месяцев, хотя объем работ выходил далеко за 100 миллионов рублей.

Стройка находилась под контролем Московского горкома партии, и для постоянной связи на завод № 22 был выделен секретарь МК по авиации Афанасьев (был такой секретарь, с которым мы встречались ежедневно), а на завод № 24 – секретарь МК Попов. Крайне жесткие сроки строительства требовали высокой оперативности, хорошего предвидения, полного использования резервов и, главное, слаженности в работе коллектива от подсобника до начальника строительства. Времени для споров, разногласий не оставалось. Счет шел на минуты. Помню, как в плохую погоду, ночью, когда шел снег с дождем, при сильном ветре монтажники вели монтаж металлоконструкций, проявляя настоящий героизм.

Понимая важность порученной работы и необходимость оперативного решения вопросов в крайне сжатые сроки, мы решили выполнять все работы без субподрядчиков. На этой стройке я впервые разработал и внедрил метод прогрева бетона через трубки, вложенные в тело бетона, как при монолитном бетонировании, так и при сборном бетоне. Для этого, по изготовленной мной дома механической модели, был изготовлен паровой котел из половины 250 мм металлической бочки, заделанной в печь. Первое время котел вел себя хорошо и успешно прогревал бетон на строительстве складских помещений, но в один субботний вечер случилась беда.

На дежурство у котла был поставлен молодой парень, который, проработав до 9 часов вечера и убедившись, что вблизи начальства нет, решил пойти в клуб. Чтобы не погасла топка котла, он завалил ее сухим топливом и, перекрыв все вентили, ушел. Топливо вспыхнуло и давление в котле с расчетного значения 0,7 атмосферы поднялось до 14 атмосфер, в результате котел взорвался, высадив перегородку и ранив пять рабочих, трудившихся невдалеке.

Шума этот взрыв наделал много. Меня обвиняли в вечных выдумках, которые к добру не приводят.

Но, хотя обвинений было много, никто не мог доказать, что метод плох: – бетон прогревался в течение 15–20 часов, не требуя ни тепляков, ни других громоздких сооружений.

Чтобы ускорить сооружение цехов мы применили, как и на заводе № 233, сборные железобетонные конструкции, которые готовили тут же у будущих цехов. Для прогрева сборного железобетона я сконструировал передвижной котелок, который перемещался на двух колесах одним человеком.

Стройка шла зимой, а зимы 1940–41 г.г. были очень суровые, поэтому земля была глубоко проморожена. Для того, чтобы в этих условиях копать котлован под башмаки, мы на ночь ломом пробивали в грунте дыру глубиной до 1,5 м и заделывали в нее шланг с паром от передвижного котелка с одним дежурным истопником. Стоило утром воткнуть лопату в землю, как из нее вырывались клубы пара, а через час без особых усилий котлован был готов.

Далее, несмотря на мороз, в котлован устанавливалась опалубка, укладывался бетон с трубками для прогрева, через которые пропускался пар от передвижного котелка, а к вечеру бетон тоже был готов.

Здесь же в опалубках моей конструкции на открытом воздухе при сильных морозах бетонировались колонны, ригеля, балки и другие конструкции с использованием того же котелка и трубок, позволивших сократить время изготовления и число рабочих.

Этот способ бетонирования также вызвал немало споров в ученом мире. Научно-исследовательский институт «Оргстрой» утверждал (как и раньше при электропрогреве, который я ввел на заводе № 233), что вокруг трубок бетон будет резко высушиваться и вследствие этого терять прочность.

Но эти ученые споры не влияли на темпы наших работ. Мы продолжали работать, прогревая бетон этим способом не только зимой, но и весной, которая к тому времени уже наступила. Ряд цехов вчерне уже были закончены.

Вместо тяжелых ферм мы и здесь применили прутковые прогоны. Был использован принцип одновременного монтажа разных частей здания и оборудования, что позволило существенно ускорить ввод цехов в эксплуатацию.

Секретарь МК Г. Афанасьев приходил обычно в 9–10 часов утра и спрашивал: – "Когда же Вы успеваете? Вчера еще не было стен, а сегодня уже крыша и станки стоят!".

И действительно, работы шли очень продуктивно. Без преувеличения скажу, спал я в течение шести месяцев не более 3–4 часов в сутки. Однажды, когда я проходил мимо одного из цехов, с крыши свалилась тяжелая болванка. Она ободрала кожу виска и раздробила кость большого пальца правой ноги. Ходить я не мог. Поэтому меня ежедневно привозили в контору на машине, клали на стол и так, в лежа, я руководил стройкой недели три, пока срослась кость.

Весь коллектив строителей трудился самоотверженно. Многие бригады не уходили с лесов по двое суток, пока не выполняли задание, которое принимали свободно, без нажима. Понимали – иначе нельзя!

За все это время я ни разу не видел на лицах рабочих недовольства. Выходных дней мы не имели, кроме одного в месяц. В этот день мы устраивали вылазку в лес, куда приглашали весь коллектив, всех рабочих с семьями. За счет стройки угощали рабочих легкой закуской и небольшим количеством спиртного. На этих массовках обсуждалось сделанное за месяц, очередные планы, делились опытом. Разговоры носили дружеский характер, пели песни, танцевали.

Не обошлось без инцидента. Мой начальник – человек трусливый, узнав, что мы выезжаем в лес с выпивкой и закуской, сообщил об этом инструктору МК партии, чтобы оградить себя от недоразумений. И вот, однажды, когда мы расположились в лесу, мне сообщили, что приехал секретарь МК ВКП(б) Афанасьев, который обходит группы отдыхающих рабочих.

Я, секретарь парторганизации и председатель постройкома не пошли ему навстречу, сделав вид, что его не замечаем. Когда же он, наконец, подошел к нам, мы поздоровались и предложили ему выпить с нами рюмку водки.

Сначала он отказался, а потом, учитывая обстановку, принял приглашение, сообщив, что получил «сигнал» будто я спаиваю рабочих. Но, обойдя все группы, он убедился, что люди полноценно отдыхают на природе после беспрерывной работы в течение месяца, ведут непринужденные беседы и все больше о деле. Так оно и было.

Реконструкция завода № 22 была завершена 13 июня 1941 года, а 22 июня началась война. Многих рабочих послали под Ельню на строительство укреплений. Была поставлена задача эвакуации завода, то есть произошло то, о чем предупреждал итальянец Вирджили в 1934 году.

Глава 5. На строительстве объектов во время и после войны

Авиамоторный завод № 16 в Казани

В начале войны я был назначен заместителем директора завода № 16 по капитальному строительству в г. Казани, где была поставлена задача обеспечить за шесть месяцев выпуск авиационных моторов. Цеха завода не отапливались, хотя стояли сильные морозы. Рабочие у станков работали по 12 часов, подростки по 8 часов в день.

Токаря и фрезеровщики трудились в перчатках, так как иначе руки примерзали к металлу станка и сдиралась кожа. В тех местах, где цеха еще не были возведены, рабочие работали зимой под открытым небом, а в это время клались фундаменты, строились стены и над их головами возводились перекрытия. На стройке же в основном работали заключенные.

В течение этих шести месяцев я выполнял функции заказчика, как заместитель директора завода по строительству. Это было мне несвойственно и непривычно, так как в такой роли я никогда не выступал. Многое из того, что делали строители, мне не нравилось, но повлиять я, практически, не мог, так как это право подрядчика строить так, как он считает нужным. В результате я попросил директора отпустить меня в Наркомстрой. В Москве я встретился с заместителем наркома П. А. Юдиным, который устроил мне выволочку, обвинив меня в том, что, будучи чистым строителем, я оторвался от Наркомстроя и предложил мне вернуться в Наркомат, что я и сделал.

На строительстве нефтепровода Астрахань-Саратов

Через две недели я был назначен на строительство нефтепровода Астрахань – Саратов начальником особого строительно – монтажного управления (ОСМУ-8).

Строительство этого нефтепровода имело важное военно-стратегическое значение (1943 г.), т. к. с его помощью фронт обеспечивался горючим. Каждое управление должно было построить 100 км. нефтепровода, емкости, поселок, насосную станцию и много других сооружений. На пути были реки и озера. Свой район мы закончили через 6 месяцев и сдали с отличной оценкой, не потеряв ни одного человека, несмотря на очень тяжелые условия, связанные с войной.

После завершения этой стройки я был награжден орденом Трудового Красного Знамени "за образцовое выполнение задания Правительства".