– Поздно ты решил сделаться своим, Елизаров.
– Я всегда им был.
– Вмазать бы тебе.
– Валяй. Но представь сначала, что бывает за нарушение режима и пьянку.
– Пожурят и все.
– Ни в этот раз, Леша. Будут кадровые решения. Своим уходом ты здорово поможешь местным бездарям. На следующую стадию и без того пройдут не все, сам понимаешь. А дисциплина – это показатель надежности человека. Скажи, у вас ведь не только пьянка была, да?
– Пошел ты! – сложил руки на груди Бречкин.
– Думал ли ты когда-нибудь, что будешь делать, если хоккей уйдет из твоей жизни?
– Не пропаду. Есть вариант найти девчонку с богатыми предками и поебывать ее периодически.
– Хм, нестандартно для тебя.
– Половина Рублевки так живет.
– Знаешь, Бречкин, мне видится иной сценарий. Ты у нас хоккеист силовой – в твоих подкорках привычка каждый день выходить на лед и пахать, людей месить, голы забивать и с размахом победы праздновать. Целая зависимость. А в один момент все перечисленное возьмет и попросту исчезнет. Что тогда ты будешь делать? – что-то подобное промелькнуло в голове у Бречкина, когда в «Хамелеоне» на него направили пистолет. – Ты толком не учишься, интереса к знаниям не проявляешь. Ты продолжишь людей месить. И начнешь с собственной жены. Она не сможет долго тебя сдерживать. И бокс тебе не поможет. Кулаки в итоге тебя доведут: сначала до личика супруги, потом до условки, затем до бутылки, а там и уголовка. И будешь ты пахать на шпингалетном заводе при колонии. Может, тебя и тюремная психушка дождется.
– Психушка как раз по тебе плачет.
– Только после тебя, Алексей, – я достал спичку из коробка. – Сотрудничать будешь?
– Ты несешь ахинею, Елизаров!
– Тебе ли не знать, что разрушенные по глупости судьбы хоккеистов – это не сказки, а практика.
– Мне это не грозит.
– Уверен? Я забыл упомянуть твой скверный характер, непризнание авторитетов, маниакальная…
– Неплохо ты нас изучил за два месяца.
– Я и не на такое способен. Все для вашего же блага.
– Нет, все это лишь иллюзии для твоей надобности, чтоб не ощущать себя никчемной сутулой ерундой. Твоя общественная работа кончится быстрее моей блистательной карьеры.
– Твоя карьера будет не дольше моей, – я чиркнул спичкой. Зажегся оранжевый огонек. – Знаешь, почему я постоянно прошу всех вас смотреть мне прямо в глаза? Потому что только в них правда, – я поднял руку со спичкой на уровень глаз – как раз между мной и Бречкиным. – Смотри на огонь и отвечай: где вы были?
– Воздухом выходили подышать.
– На огонь смотри, – я не спускал взгляда с безразличных Лешиных глаз, пытаясь заглянуть в душу тафгаю и разгадать, во что вляпались хоккеисты. – Где вы были и что делали?
– Я тебе уже сказал, – его спокойствие выводит меня из равновесия.
– Ты врешь, а я хочу правду, – пламя на спичке медленно пожирает древесину. – Что у вас там стряслось?
– Ничего!
– Врешь, партизан! Почему вы ослушались тренера? Это как-то связано с пацаном, который приходил?
Бречкин дунул на спичку – огонь погас.
– Надоело мне!
– Ты пил.
– Нет.
– То, что это вранье, я и без спички чувствую.
– Прекращай уже свои нелепые игры, – Бречкин собрался уходить.
– Позови следующего.
– Надеюсь, тебе сломают нос, – Леша исчез в коридоре.
Пацанам Бречкин заявил, что «доминировал в разговоре и не позволил очкарику ничего разузнать», а также рекомендовал всем «ровняться на лидера». Правда, остальные, впечатленные пережитыми событиями, прекрасно понимали: произошедшее просто так от них не отлипнет.
Довольный Бречкин потянулся и похлопал себя любимого по груди. И тут его сердце замерло. Фамильный медальон исчез. Тафгай с выпученными глазами вылетел из номера и побежал к себе. Заперто. Неча принялся изо всех сил барабанить в дверь. Вскоре ему открыл заспанный Богатырев. Леха отодвинул Серегу и в прыжке подлетел к своей кровати.
– Вернулись? – успел спросить Богатырев.
Вместо ответа Алексей принялся переворачивать свои вещи в темноте, причем так, что не сразу заметил Глыбу, который спал на Лешиной кровати.
– Серега, епрст, что здесь этот истукан забыл?! Пусть съебывает отсюда!
Богатырев уже перешел в горизонт и не ответил, видимо, силясь вспомнить.
Леша сильно разозлился оттого, что так и не нашел семейную ценность. Сразу же вспомнилось, что он сегодня поведал о ней Арсению.
– Да, Арсен, это подло, – прошептал Леша.
– Чего?
– Мне-то где спать, Серега?
– Могу предположить, что лежак Никитоса свободен.
– Ясно. Но сначала одно дельце, – Бречкин желал поговорить с Арсом по душам, предполагая, что пропажа медальона – что-то вроде мести за вечерний плевок в лицо.
Не успел Леха выйти из комнаты, как разглядел на койке у двери спящего с разинутой пастью Филиппова, связанного ремнями по рукам и ногам.
– Серега, – недоумевал Бречкин, – а что тут делает этот нытик?