«Постояльцы черных списков»

Внимательно смотря на бандитов, Полли Дженсен настороженно вглядывалась нет ли среди них известного на весь Колорадо Стена Уильямса. Прямого человека с непререкаемой умственной зрелостью – несведущего в методике снятии заговоров и хладнокровно убившего четырех-пяти шерифов.

Стена Уильямса среди преступников не оказалось.

«Полли, крошка, рыбка, уступка провидения, цветочек… ты где?!… извини за глупый вопрос… поскольку я рядом с тобой, ты рядом со мной»; небогатые фермеры катились вниз по песчаному косогору. Френк Дженсен задел головой большой беззвучный камень, и, догнав катившуюся чуть впереди Полли, сильно ударился лбом уже об нее.

Об ее голову.

Как в бильярде.

Поднявшись на ноги, они почти ничего не помнили: то, что они семейная пара, Дженсены не забыли, но не более – Френк растерянно молчит; безмятежность… скорая разлука. Теряющая реальные очертания надежда, сдержанная встреча нового вздоха-дня… преодоление супружеского долга, мотыга, суровость потомства; Полли вдохновенно вопиет:

– Я знаю, кто ты!

– Да откуда, – отмахнулся Френк.

– Ты – Стен Уильямс, – сказала Полли, – Божий бич для шерифов и не изживаемое бельмо на глазах всего, что ни есть святого!

Не поспешив ей возразить, Френк Дженсен озабоченно задумался: она произнесла знакомое имя – шерифы, одинокие ночи в холодных прериях, засохшая кровь на сапогах… знакомое имя… мое, наверное. Криво усмехнувшись, он уставился на свою жену Полли со снисходительным презрением.

Он же Стен Уильямс – что ему какая-то потрепанная баба.

– Мои извинения, крошка, – сказал он, – но дальше я как-нибудь один. У меня же на хвосте полштата: обуза ты для меня.

Ей не пристало с ним спорить.

– Твоя правда, Стен, обуза я для тебя, – вздохнула Полли. – Будь осторожен, поскольку награду за твою голову тут обещает каждый столб: живую или мертвую, не приведи, конечно…

– Не волнуйся, крошка, – перебил ее Френк. – Не о чем тебе волноваться: во-первых голова во мне не главное, а во-вторых где этим шакалам взять легендарного Стена Уильямса! Его и пулей с коня не собьешь…

– Тебя, – поправила Полли.

– Меня и пулей с коня не собьешь, и облавой с землей не сравняешь. Я же Стен Уильямс! Мне, бэби, приходилось ночевать и под стоявшей собакой!

Расстались они без объятий; Полли, разумеется, заплакала, но она проливала слезы вдалеке от истерики – она же жена Стена Уильямса, ей непременно следует быть ему под стать.

Бывай, крошка. Сходи в баню и грей постель. Увидимся, когда увидимся; безрезультатно вспоминая, куда же делся его конь, Френк Дженсен быстро зашагал к видневшимся в туманной дымке скалистым склонам.

Зачем он приближается к скалистым склонам, Френку Дженсену никто не сказал, однако он шел крайне уверенно, и вылетевший словно бы ниоткуда всадник ничуть не ослабил железную волю Дженсена, полнокровно заключавшуюся в легко исполнимом желании идти. Куда бы там ни было – главное, уверенно.

Иду один. Иду по родной земле. Иду уверенно, иду, иду, устаю идти, какой-то ад, к чертям, к чертям…

Френка Дженсена ничуть не унижала перспектива изъятия у всадника его коня; прихватив за узду пегую толстую лошадь, он уничижительно прошипел:

– Твою лошадь я забираю себе. А ты слезай и меня не задерживай. Сам знаешь, кто с тобой разговаривает.

Шипящий Френк Дженсен подавляет и бычится, но всадник исполнять его приказ не рвется – лишь удивленно разжимает потрескавшиеся губы и недоуменно поглаживает магазинную винтовку модели О. Ф. Винчестера.

– И с кем же я разговариваю? – спросил он.

– Ты разговариваешь с самим Стеном Уильямсом, – ответил Френк, – белым человеком с наичернейшими намерениями по твою душу. Тебе это имя что-нибудь говорит?

Всаднику это имя что-нибудь говорило – его рыжие волосы настолько встали дыбом, что даже шляпа слетела.

– Ты Стен Уильямс? – ошеломленно спросил он.

– Понял теперь с кем дело имеешь? – переспросил Френк. – А раз понял, то и нечего время тянуть. Слезай с лошади.

– Сейчас слезу… Стен, ты прости мне мое любопытство, но ты никак безоружен?

– Я, глупое ты создание, на то и Стен Уильямс, чтобы хозяиничать на темных дорогах и без оружия. И тебе бы стоило со мной не препираться…

Попеременно подергивая уголками рта, Френк Дженсен смотрит на него с немилосердной хмуростью, но всадник, он же Стен Уильямс, убийца пяти шерифов и властитель умов молоденьких шлюх от Денвера до верховий Рио-Гранде, перебивает Френка на полуслове раскатистым смехом.

Нарастая, смех выходит у Стена из-под контроля. Достигнув непозволительного апогея, он сбрасывает Уильямса с лошади. Не ожидая такого поворота событий, испуганная лошадь Люсиль вздымается на дыбы и стоит так недолго – опускаясь, она касается Уильямса по голове стальной подковой, и хрипло вскрикнувший Стен частично лишается памяти: не полностью, а процентов на девяносто.

Стен Уильямс лежит на спине, давясь густой рвотой. Френк Дженсен забирается ему на спину и уже оттуда запрыгивает на лошадь, но сразу не уезжает; намеренно задержавшись, он не без удовлетворения вслушивается в жалкие стоны: он же Стен Уильямс, жестокое отродье.

– Красиво ты, глупое создание, стонешь, – сказал Френк, – почти как охочая женщина, когда я в нее с размаху вхожу. Как звать-то тебя, глупец?

– Не помню, – чуть слышно пробормотал Стен Уильямс. – Ничего не помню… Помню, что кольт в кобуре, но зачем он мне… Не помню…

Френк Дженсен высокомерно кашляет; раз, два, контакт, неплохо… можно повторить; по памяти Френка проходит что-то наподобие электрического разряда – дыхание учащается. Глаза наливаются непроизвольным знанием.

– А я ведь знаю тебя, глупое ты создание, – сказал Френк, – ты же Френк Дженсен, ничтожный фермер из Монтроза, где с тобой не здороваются даже бродячие коты! А ну-ка давай сюда свой кольт. Винчестер тоже давай. – Нагнувшись к Стену Уильямсу, Френк чуть было не вывалился из седла. – Или снова станешь характер показывать, больших людей озлобляя?

– Куда уж мне, – со стоном ответил Стен, – я же Френк Дженсен, полное ничтожество из какого-то непонятного Монтроза… Забирайте.

– Мудрое решение, Френк, – усмехнулся Френк Дженсен, – даст бог, поживешь еще. Я вот уже дал, теперь дело за Ним. Ну, привет от Стена Уильямса!

– Стена Уильямса? Гмм… Что-то знакомое…

– Еще бы, Френк. Весь Колорадо трепещет!

Домашнему виноделу-почечнику Алексею Фепланову, входящему в стобняк от органной музыки и нередко приглашавшему Мартынова на свою дачу под Дмитровом, такое практически не снится. Когда Алексей думает о себе, у него обязательно стоит. На кладбище ему не так одиноко, как на ночной дискотеке.

Алексей Фепланов не осуществляет гортанных посягательств на всемирную славу Пласидо Доминго и седьмой месяц живет с одной женщиной.

И он, и она – Алексей Фепланов и человечная, симпатичная позитивистка Анастасия Шаркинская, не ассоциировавшая слово «Эммануэль» с названием резвой шхуны безжалостных ямайских пиратов, довольно немолоды, и хотя галерея их тесных встреч включала в себя потертые лики целого ряда ворчливо проковылявших годов, ее это не успокаивало: Анастасии Шаркинской, как и любой женщине, достигшей высокого положения во времени, хотелось определенности.

Верно, правильно, законно, увы; Фепланов не делал ей предложения и даже не удосуживался познакомить ее со своими родителями. Живыми, неживыми, являлось для Анастасии Шаркинской несущественным – лишь бы зашел разговор. К тому же, если бы родители Фепланова уже сошли с суетливой орбиты, он мог бы, по меньшей мере, намекнуть об этом формальным упоминанием вскользь.

С надеждой полюбить. По кромке нищеты.

Кого и как убить? Опять о бренном сны.

Алексею Фепланову почему-то больше нравилось прикасаться к другим составляющим их совместного на словах будущего, и его избирательная сдержанность вынудила Анастасию Шаркинскую пойти на затрагивание интересующей ее темы по избегаемой ей ранее прямой.

– Я не скажу, что мне с тобой хорошо, – созналась она, – но все же лучше, чем без тебя. Никто не раскисает, не разваливается, никто никого не теснит, много ли мне мало?… по делу ли трясутся мои поджилки? Забыли, оставили, я о другом – почему ты не знакомишь меня со своими родителями?