Орущие жизни с цветами играют
из кафе беспросветно клубится Том Джонс
застывшие в камне голуби мира
терпимы к дерьму своих плотских собратьев.
Асмодей, старый гей – у нас все о'кей.
Бедлам. Атипичность.
Астрал. Кого ты нашел, того не искал
я повторяюсь. Мне не прорвать
завесу историй о цаплях
о дзэне
я тлеющий факел в двадцатом колене.
Крест на спине. С груди он туда
сам перешел
вероятно, пора.
Струи фонтана сносятся ветром
промок мой пиджак, набух документ
топор на плечо и рывком на пикник
надо попробовать.
Тону я, тону. Разделся по пояс
гляжу на луну
она появилась. Где-то не здесь.
«Сколько вам вишни?».
«Грамм триста отвесь».
«Вы как бы голый».
«Нет, нет. Не совсем.
Увидел тигрицу – увидишь гиен».
«Смысл не ясен».
«Понятен лишь царь
впервые лет в сорок открывший букварь».
«Здравые мысли…».
«Ждите – придут
уложат пред танком, закрепят хомут».
«Ангелы скажут…».
«Скорей, промолчат.
Намолят дубины, забьют всех подряд».
Виноваты, невиновны
бесноваты, задушевны
втыкать в себя шило – дурная примета.
Завшивленный странник мечтает покушать.
Выжить. Подумать. Изготовиться к счастью.
В запавших глазах – любовь
на согбенной спине – одиночество
сытый, мордатый упырь.
Вцепившись, затих
не отстанет.
Под ногами хрустят ноги, ноги
под копытами звезд хрустят наши ноги
грянул не гром. Взвился не сокол.
Русское поле, что тебя выжгло?
В стороне на спине с аппаратом в руке