Учёный встал и пошёл к двери:
– Буду ждать вашего решения.
– Я хочу уйти, – сказал Паша нерешительно. Видимо, последняя информация подбила его.
– Жаль… Но лучше подумай ещё. Обсудите вместе. Время есть, – сказал Слава и вышел в коридор.
Через несколько секунд к нам подошёл один из охранников:
– Пойдём. Я проведу вас в жилой отсек, – сказал высокий мужчина в тёмной защитной одежде. – Там можно будет помыться.
Мы встали и побрели за охранником к выходу из комнаты.
– У вас есть вода? – спросил Паша.
– С перебоями, но да, – спокойно ответил охранник. Он закрыл за нами дверь и пошёл вперёд: – Сюда.
Мы прошли дальше по коридору, вдоль бетонных светлых стен – он неожиданно кончился за поворотом винтовой лестницей, которая уходила вверх и вниз. Охранник о чём-то болтал всю дорогу с Пашей, но я не слышал их – в голове всё ещё вертелась информация, которую сказал Слава.
«Странно, что он ничего не спросил о нас. Сказал же, что хотел… Видимо, это не имеет значения. Но зачем же тогда он нас с Пашей оставил? Зачем всё рассказал? Он едва нас знает… Или он потом спросит?..»
Через несколько десятков ступенек, поворотов и минут, мы оказались за невысокой аркой, где вдоль стен были металлические двери с номерками.
– Ваш блок – 236А и Б. Это дальше по коридору, в самом конце. Приятно было познакомиться, – охранник протянул огромную пятерню. – У нас давно не было новых лиц.
– И нам, – ответил Паша с улыбкой, которая исчезла, как только мы развернулись и пошли вдоль коридора. Он спросил у меня: – Что думаешь?
Я устало вздохнул. Мне совсем не хотел сейчас разговаривать. На часах был полдень. Здесь же казалось, что глубокая ночь.
– Хочу отдохнуть. Просто упасть в кровать и спать, – ответил я.
– Понимаю… – кивнул Паша. – Сейчас придём.
Я кивнул. Дальше мы шли молча. Через минуту зашли в наш блок: внутри он делился на ещё четыре комнаты и душ с туалетом. Паша пошёл к остальным, рассказывать им, что мы узнали, а я – в самую крайнюю комнату, которая казалась свободной.
В свете из коридора увидел, что на кровати уже лежали, аккуратно сложенные, светлые спортивные штаны и чёрная майка. Взял их в охапку и пошёл в душ – там было тепло и влажно – кто-то совсем недавно мылся.
Наверное, душ и все блага цивилизации, которые здесь были, должны были меня обрадовать, но сейчас было абсолютно всё равно. Всё это, конечно, уже успело стать непривычно чужим, но сейчас будто не мог этого понять.
Закрыл за собой дверь и начал снимать одежду. Было такое ощущение, будто по телу проехал каток, а в голове неприятно гудело.
«Будь аккуратнее. Мне здесь не нравится».
– Тебе всё не нравится, – сказал я.
«Я серьёзно. Как-то всё очень складно… Не может быть такого».
Оставив всю одежду на полу, вступил в душевую кабинку – кафель на полу был неприятно влажным и уже успел остыть.
– Посмотрим. Пусть Паша решает.
«Тебе всё равно?»
Я слегка покрутил кран, из шлейки потекла сначала прохладная вода, но она с каждой секундой становилась всё теплее, растекаясь по всему телу, проникая в каждую измученную клетку.
– Отстань, – я сделал напор сильнее, пытаясь смыть с себя всё, что накопилось не только внешне, но и внутри, и не заметил, как начал плакать. Слёзы смешивались с водой, и я перестал замечать всё вокруг, с каждой секундой всё больше выплёскивая накопившуюся боли наружу.
Через какое-то время вышел из душа и надел чистую одежду. Я не знал куда убирать грязную, а разбираться сейчас не хотелось – поэтому оставил её на полу, и просто пошёл в комнату, выключив свет. В коридоре, к счастью, было пусто, и я проскользнул незамеченным. За одной из дверей раздался Женин смех – звучный, полный жизни.
Зашёл в неосвещённую комнату и, даже не включая свет, просто забрался под одеяло. Хотелось, чтобы этот день просто поскорее кончился.
* * *
На следующее утро меня разбудил один из охранников – он отвёл нас всех в небольшой, но длинный зал, где с одной стороны была конвейерная лента с едой, а с другой – с отходами и грязной посудой. Посередине были длинные пластиковые столы. Охранник сказал подойти к нему, после того как мы закончим есть.
Давали небольшую порцию бледно-жёлтого пюре с консервированными овощами.
«Питательно, насколько позволяет запас», – сказала с улыбкой светловолосая женщина средних лет – одна из поваров.
На вкус оказалось лучше, чем на вид.
Паша спорил с Катрин, стоит ли оставаться. Только теперь всё упёрлось в то, что она хотела остаться, а брат не хотел оставлять людей. Говорил он уже не так уверенно, и даже в последние минуты почти сдался – по его виду было ясно, что он не спал почти всю ночь. Женя выглядела заметно лучше. Никита был всё так же молчалив и мрачен, как и всегда – он быстро расправился с едой и потом просто сидел.
«Мы с ним были не такие уж и разные, если подумать – у него тоже есть глубокая рана, которая никогда не заживёт».
После небольшого завтрака мы вышли в коридор, где наш охранник разговаривал ещё с одним:
–… да они так и сказали, – проговорил он тихо, а затем заметил нас: – Кто у вас главный?
– В смысле? – спросила Катрин.
– В коромысле, – грубо ответил охранник. – Мне сказали, привести вашего главного – что неясного?
– Наверное, это я, – сказал Паша. – Я за них отвечаю.
– Тогда пойдём за мной, – охранник пошёл вперёд.
Я стоял, не понимая, что ему нужно. Никто не понимал. Всё вышло быстро, без объяснений.
– А остальные? – спросил Паша.
– Они могут делать, что хотят, – ответил охранник, и они скрылись за поворотом бетонной кишки-коридора. – Только выходить за пределы жилого блока нельзя.
Посмотрел на остальных – никто не знал, что ему делать сейчас. Там, наверху, ты редко находишься без дела: выживание забирает почти всё время – иногда даже не остаётся времени просто передохнуть. Конечно, если станет скучно, можно начать убирать убежище, или, к примеру, заняться сортировкой, но этого почти никогда не случается. Здесь же снова чувствовались те невидимые социальные верёвки, что связывали не просто действия, а сами побуждения. Встречающиеся везде камеры тоже добавляли напряжения.
Первым решил уйти Никита – он просто молча развернулся и ушёл в сторону жилых отсеков. Через несколько секунд за ним последовала Катрин.
– Только мы с тобой остались? – спросила Женя. Без Паши её лицо снова лишилось улыбки. Её ярко-зелёные глаза устало выглядывали из-под небольшой светлой чёлки – в них читалась скрытая тоска.