Антиваксеры. Книга 1. Грустный праздник

– Забыл он, ты и про мать так же потом забудешь! У меня из-за тебя давление поднялось, двести сорок! Я лежу, умираю, а он видите-ли забыл!

Людмила Сергеевна в свое время притащила домой из поликлиники неисправный электронный тонометр, который показывал давление больше реального, аж на сто единиц. Выяснил это Олег случайно. Однажды, когда матери не было дома, он хотел измерить с похмелья давление, но, увидев ужасные цифры на дисплее, чуть не помер со страху и трясущимися руками тут же вызвал себе скорую. Приехавший фельдшер даже не ругал Олега, а только долго смеялся, параллельно дав пациенту совет, в какое место ему можно засунуть свой тонометр. Но сын, конечно же, не сказал матери, что узнал ее тайну.

Людмила Сергеевна была ярой антиваксершей. Поэтому вопрос вакцинации для Олега никогда не стоял. Мать бы такой подлости ему не простила. Будучи активным, хотя и рядовым членом партии антиваксеров, она ходила на все митинги, попутно таская с собой несчастного сына, неустанно вела пропаганду среди знакомых, а также целыми днями репостила в соцсетях ролики о вреде вакцины. Соседи и подруги стали избегать ее, настолько она извела всех своим антиваксерским фанатизмом. Всю нерастраченную энергию мать выплескивала на Олега, а тот, хоть и привык за долгие годы жить под звуки ее бесконечного монолога, но в последнее время начал потихоньку (да что тут врать, со страшной скоростью) спиваться. Годы и нервы похоже начинали брать свое.

Два дня назад, в воскресенье, Людмила Сергеевна потащила сына на мероприятие, организованное партией в качестве тренировки к предстоящему протестному митингу на День вакцинации. Олег пошел, хоть и мучался с очередного похмелья. На площади торжеств он неожиданно встретил свою шапочную знакомую, кассиршу из ближайшей Пятерочки, куда часто заходил за продуктами. Олег знал ее имя (по бейджику на груди), и всегда здоровался с ней в магазине. Случайная встреча была для обоих приятной неожиданностью. Кассирша Наташа за пять минут рассказала ему, что разведена, живет одна, на Весенней, что у нее есть женатый взрослый сын, а называть ее можно просто Наташкой, и за эти пять минут неожиданно успела привести Олега в какое-то непонятное, но приятное замешательство. А Людмила Сергеевна как на грех куда-то отлучилась и не смогла помешать их разговору.

И тут Кузнецов услышал клич главы партии с призывом залезть на памятник Первым вакцинаторам и толкнуть оттуда написанную на бумажке речь. За это Троцкий обещал восемьдесят пять рублей (больше у него с собой не было). Олег быстро сообразил, что на такую сумму можно опохмелиться, а попутно еще и произвести впечатление на Наташку, ведь он хорошо знал, как подняться на монумент. А на трехметровый постамент его легко подсадят товарищи по партии. И он откликнулся на призыв Троцкого. Вот только это спонтанное решение привело в итоге к таким страшным последствиям, что теперь Олег никак не мог понять, что ему делать дальше. А мать все продолжала монолог.

– Ладно хоть из полиции тебя выпустили. А ты и рад бы в камере сидеть, пока мать дома подыхает. Тебе плевать, что у меня давление двести сорок, ты на принудительных работах прохлаждаешься. И сегодня еще телефон дома забыл. А я ночей не спала, растила тебя одна, думала надежда и опора мне будет в старости, а ты и стакана воды мне не подашь, неблагодарный…

И так продолжалось каждый день, уже неимоверное количество бесконечных лет, без перерывов и выходных.

Глава 14. Неблагодарный сын

(среда, 0:00, трое суток до Дня вакцинации)

В полумраке кухни, где сидел сейчас Олег с кружкой пива в руке, было тихо. Мать наконец-то уснула, а он пытался хоть немного привести в порядок свои мысли, но без особого успеха. Ведь мысли Олега, вопреки его желанию, унеслись куда-то очень далеко, бесконечной холодной волной закружили над ним, и, непонятно почему, вдруг начали проматывать у него в голове, как в проекторе, старые и полузабытые слайды воспоминаний.

Сколько Олег помнил себя, мать всегда осуществляла тотальный контроль над его жизнью. Но если в дошкольном возрасте это было можно еще как-то объяснить, то к пятому классу фигура Людмилы Сергеевны, неизменно ожидающая сына после уроков второй смены, чтобы отвести домой, стала предметом ежедневных издевательств со стороны одноклассников. Ведь от школы до дома Олега надо было пройти всего метров триста по улице, да перейти одну дорогу. Но неумолимая мать не сдавалась – мало ли какие ужасы могут ждать ребенка на страшных темных улицах, и она за руку вела его домой. А если сын учился в первую смену, то мать провожала его в школу.

К шестому классу она кое-как смирилась, что Олег и в одиночку сможет добраться домой из школы живым и здоровым. Однако, не дай бог ему было задержаться с пацанами после уроков и опоздать хотя бы на десять минут. Его тут-же ждала выволочка от матери, которая заводила свой бесконечный, отшлифованный с годами монолог. При этом, как ни странно, мать совершенно не интересовали оценки сына. Лишь бы он все время сидел дома.

Олег не помнил отчима, отца сводной сестры, но с возрастом прекрасно стал понимать причину его исчезновения из семьи. Выжить с такой женой не смог бы никто. А мать в свою очередь предупредила детей, что проклянет их, если они посмеют общаться с ее незадачливым мужем. Впрочем, Олег никогда и не стремился поддерживать связь с отчимом, тем более что из Шахтинска тот давно уехал.

А сестра его, Оксана, до поры до времени молча сносила все закидоны матери, никогда с ней не спорила, но, едва закончила школу, сразу же поступила в какой-то институт, находящийся почти за тысячу километров от родного города. Ни истерики матери, ни ее мольбы, ни бесконечные монологи – не помогло ничего. Оксана, не успев получить аттестат зрелости, испарилась из Шахтинска, и никогда больше в нем не появлялась. Мать, до которой в конце концов дошло, что дочь тоже потеряна навсегда, прокляла ее, за компанию с бывшим мужем. А Олегу под страхом смерти запрещено было общаться и с сестрой, и с отчимом.

К тому времени Олег уже закончил местное училище по специальности сварщика. После школы он собрался было поступать в политехнический университет в Новосибирске, больше, конечно, за компанию с одноклассниками, чем ради какой-то конкретной цели, но мать, разумеется, не допустила этого. Смекнув, что она останется дома совсем одна, Людмила Сергеевна с удвоенной силой начала рассказывать о святых Мадоннах, положивших всю жизнь на алтарь материнства, о неблагодарных детях, мечтающих свести в гроб этих Мадонн, об алчных бабах сучках, которые спят и видят, как бы сбить с пути истинного наивных простачков студентов, и далее по списку. Олег в итоге никуда не поехал, а поступил в местное ПТУ и продолжил свой привычный образ жизни.

Глубоко в душе Олег понимал, что причиной всему происходящему является совсем не его властная мать, а всего лишь его собственный безвольный и слабый характер. Однако сделать с собой Кузнецов ничего не мог. Он отчаянно завидовал Оксане, которая нашла в себе силы свалить из дома и зажить собственной жизнью. Завидовал, да только сам никаких действий в этом направлении не предпринимал. Брат правда изредка созванивался со сводной сестрой (она с оказией передала ему свой номер телефона), но узнай об этих разговорах мать, Олегу даже страшно было представить ее реакцию.

Неожиданно для самого себя, Олегу очень понравилось сварочное дело. Он достаточно быстро освоил непростую профессию и научился варить то, за что мало кто брался – и тонкостенные трубки от гидравлики, и ответственные швы в слепых зонах и многое другое. Причем варил Кузнецов красиво и качественно. Сварочное дело оказалось настоящим его призванием, и даже хорошо, что он стал классным сварщиком, а не превратился в очередного никчемного и никому не нужного инженера. Если бы не одно но…

Олега после ПТУ с руками и ногами забрали работать на местный механический завод. И до поры до времени все шло хорошо, но тут как на грех в народ массово пошли сотовые телефоны, а Людмила Сергеевна вышла на пенсию и обрела кучу свободного времени, которое надо было чем-то заполнять. И мать теперь не могла прожить больше одного часа без того, чтобы не доложить сыну о своем здоровье, и не узнать, чем он там занимается на заводе (вдруг знакомится с какими-нибудь бабами).

Если Олег в течение пяти минут не отвечал на звонок, у матери поднималось давление, сердце, ноги и руки попеременно начинали отказывать, а Смерть с косой назойливо стучалась в ее дверь. И Людмиле Сергеевне бесполезно было что-то объяснять. Пропущенный сыном вызов автоматически становился ее личным вызовом. А отключенный им сотовый был изощренным способом свести ее в могилу.

После того, как Олег под истошный звон лежащего в кармане телефона загубил пару ответственных деталей, его вызвал к себе начальник цеха. Он не ругал своего сварщика, ведь хорошо знал и его, и Людмилу Сергеевну – город то маленький.

– Слушай, Кузнецов, а тебе сколько уже лет? – спросил начальник цеха.

– Тридцать три, – ответил Олег (разговор происходил двенадцать лет назад).

– И ты всю жизнь так и планируешь жить с мамой? А заводить свою семью, детей, съезжать от матери вообще не собираешься?

Олег чуть не разревелся. Еще в училище, он познакомился с Мариной, девушкой с параллельного потока, осваивающей профессию повара. У них как-то внезапно все завертелось и закружилось в бешеном ритме, впрочем, возможно потому, что это были первые чувства у будущего сварщика (а насчет Марины история тут умалчивала).

Отношения стремительно развивались, но Людмила Сергеевна, узнав о коварном предательстве сына, пресекла их решительно и бесповоротно. В ход пошло все – и угрозы и увещевания, и резко обострившиеся смертельные болезни… перспектива остаться одной в пустой квартире очень испугала мать, и она даже нанесла визит родителям Марины. Слава богу те оказались адекватными людьми и, отойдя от шока знакомства с Людмилой Сергеевной, объяснили дочери, что семейная жизнь с такой свекровью будет сродни изощренному самоубийству. Умная Марина все поняла, и нашла себе новый объект для страсти. А Олег… а он больше и не делал никогда попыток выйти из-под контроля матери, понимая их полную бесперспективность. И сейчас ему нечего было ответить начальнику цеха. Людмила Сергеевна после неудавшегося знакомства очень строго следила за моральным обликом сына и никогда больше не допустила бы никаких баб в его жизнь.

А еще примерно через шесть лет Олег, которому вконец надоело каждый час отвечать на звонки матери, просто перестал ходить на работу. Руководство завода предприняло несколько попыток вразумить его, но в конце концов махнуло рукой и уволило сварщика за прогулы. Зато мать была очень счастлива. Ее пенсии вполне хватало на совместную с сыном непритязательную жизнь, да и Олег теперь всегда сидел рядом. Изредка по старой памяти Кузнецов порой делал кое какие сварные халтуры, но скорее просто для того, чтобы отвлечься и ненадолго выбраться из дома, чем ради заработка.

В последнее время мать порой начинала фальшиво сокрушаться, сколько мол можно сыну жить бобылем, давно пора ему завести семью, а ей хочется на старости лет понянчить внуков. Но Олег пропускал эти слова Людмилы Сергеевны мимо ушей – он прекрасно знал им цену.

А сегодня утром Кузнецов на принудительных работах неожиданно снова встретил Наташку. Ее оказывается тоже задержали в воскресенье на митинге, когда она пыталась написать мелом неприличное слово на асфальте возле памятника. В наказание ее заставили отмывать постамент от всех имеющихся надписей. Олег, оставшийся без работы, так как полиция не договорилась пока с арендой автовышки, а вручную срезать скобы было невозможно, вызвался помочь. И они весь день весело проболтали за работой о всякой ерунде. Наташка уже называла его Олежкой, и в конце дня написала напарнику на бумажке свой номер. узнав и его телефон. Ее, как и Олега, отпустили домой после принудительных работ. Ведь полиция по распоряжению Главы города затеяла массовые задержания на митинге лишь для того, чтобы получить бесплатную рабочую силу по подготовке площади торжеств к Дню вакцинации. И тратить лишние деньги на содержание осужденных в камерах никто не собирался.

Вечером Кузнецов простился с Наташкой, но не пошел домой, а до условленной встречи со Штыком долго бродил по знакомым тихим улицам. В нем одновременно бурлили внезапно нахлынувшие чувства и страх перед будущей операцией устрашения. И вот теперь, после произошедшего двумя часами раньше в квартире Бабушкина, несчастный киллер сидел за кухонным столом, и совершенно не понимал, что ему делать дальше. Но внезапно мысли Олега, до этого беспорядочно болтающиеся в голове, вдруг сами собой сложились в ровную и стройную цепочку дальнейших действий. Кузнецову все стало понятно.

«Завтра утром позвоню следователю», – подумал повеселевший убийца и вспомнил, что его сотовый до сих пор лежит в комнате отключенным. Он включил телефон и увидел на экране несколько сообщений о звонках с неизвестного номера. И тут-же с этого номера вновь позвонили. Олег ответил, пару минут поговорил и отбился. А потом пошел в кладовку, взял из ящика с инструментами старый увесистый молоток и тихо, чтобы не разбудить мать, оделся и вышел из дома в ночь.

Глава 15. Обычное утро в партии

(среда, 10:00, трое суток до Дня вакцинации)

В темном подвальном помещении, где располагался штаб партии антиваксеров, было тихо. Тишину нарушал лишь голос Смирнитского, который о чем-то увлеченно рассказывал внимательно слушающему его Вострикову.

– Нет, ты представляешь, – возбужденно говорил Вилен Егорович, – ни с того ни с сего, завалились ко мне в музей с проверкой, типа, в полицию поступила информация, что у нас незаконно хранится боевое оружие.

– Подонки! – закивал головой доцент.

– Да не говори, я столько лет здесь работаю, никогда нас внезапно не проверяли. А тут целой толпой неожиданно нагрянули, человек пять. Хорошо еще, что я не успел взять ТТ из запасников. Я же должен был вчера его Штыку дать.

Пистолет ТТ, о котором шла речь, появился в музее еще в пятидесятых годах прошлого века. Тогдашний директор местного эрмитажа попросил у начальника городской милиции какое-нибудь оружие для экспозиции, посвященной героям Революции. А силовики в то время как раз массово переходили с Токаревых на Макаровы, поэтому милицейский начальник, недолго думая, распорядился деактивировать старый пистолет и передать его в музей.

Солидный вороненый ТТ украшал экспозицию лет десять, до тех пор, пока один дотошный старшеклассник не подошел к экскурсоводу и не спросил, а с какого собственно перепугу герои Революции ходят с пистолетом, поступившим на вооружение только через двадцать лет после показываемых событий? ТТ быстро убрали в запасники, заменив каким-то ржавым наганом, а любознательный школьник по имени Вилен спустя несколько лет закончил областной институт культуры и навсегда связал свою дальнейшую жизнь с родным музеем.

Кроме Смирнитского, старую историю про пистолет никто уже не знал, а о наличии в запасниках ТТ никому не было известно, за исключением Вилена Егоровича, много лет служившего бессменным хранителем фондов. Поэтому он спокойно выносил пистолет из музея по требованию партии (Иван Иванович как-то обратился к Смирнитскому с просьбой найти в запасниках какой-нибудь муляж оружия, получил требуемое, и теперь частенько использовал музейный экспонат для своих шуток). Но вчерашняя проверка полиции стала для старого хранителя полной неожиданностью.

– И они ведь не просто так пришли, – продолжал Смирнитский свой рассказ, – а сразу же потребовали предъявить именно этот ТТ!

– Подонки, – снова сказал Востриков, – ну а ты что?

– А что я? У меня все фонды в порядке. Комар носу не подточит. Принес я им музейную карточку, а там и письмо директора музея в РОВД, и ответ начальника милиции, и заключение экспертизы, что данный экземпляр не является боевым оружием, и акт передачи пистолета. Короче, не придерешься! Да и сам ТТ слава богу оказался на месте.

– Ну а они что? – спросил нетерпеливо доцент.

– Да ничего, потыкались, и ушли. Документы то все в порядке. Правда пистолет изъяли, сказали, еще раз экспертизу сделают. Не верят акту семидесятилетней давности.

– Нет, ну какие подонки, – возмутился Востриков.

– Надо, наверное, Ивану Ивановичу рассказать об этом, как ты думаешь? – спросил Вилен Егорович, – странно мне, с чего их вдруг заинтересовал этот несчастный ТТ? Да еще именно в тот день, когда он понадобился для партии.

Но доцент лишь пренебрежительно махнул рукой.

– Да мало ли что этим подонкам в голову взбредет. У Ивана Ивановича и поважнее дела есть!

Смирнитский с сомнением пожал плечами, однако спорить не стал. И тут из своей комнаты в общее помещение вышел сам секретарь партии.

Антиваксеры располагались в первом каменном здании Шахтинска – в старинном особняке местного купца Степана Николаевича Пьянова, правда занимали они лишь подвал этого исторического дома. Очень давно, еще при царе, оборотистый купец сколотил немалое состояние на городских питейных заведениях, а потом сгинул где-то в страшной пучине революционных лет. Советская власть коварно отомстила Пьянову, передав его дом местному Обществу трезвости. И в течение семидесяти лет несчастный Степан Николаевич оставался главным жупелом этого самого Общества. Никого не волновало, что Пьянов был известным коннозаводчиком, его кони гремели на всю Россию, он за свой счет построил церковь, до сих пор исправно функционирующую, открыл первую в городе больницу и сделал еще много хороших и нужных для своих земляков дел. Любой местный житель, и стар, и млад, знал купца лишь как алчного паука, спаивающего рабочий класс. В свое время Вилен Егорович подробно изучил архивные материалы по Пьянову и попытался обелить его память, однако наткнулся на вежливый, но решительный отказ со стороны властей. Общественное мнение о Степане Николаевиче было сложено, утверждено, и не подлежало никакому изменению.