Большой Умахан. Дошамилевская эпоха Дагестана

– О-о! Это уже ближе к мудрым изречениям древних философов, – заметил кто-то.

– Эта мысль вполне достойна первого духовного лица страны, – раздался еще чей-то голос.

– Братья-дагестанцы! – уже в другом, печально-назидательном и по-богословски отчужденном тоне продолжил свою речь имам. – Конечно, Аллах запретил мусульманам вино. И когда вино пьют фасики – простые, невежественные мусульмане, Аллах не сильно гневается на них, ибо невежественны они. Но когда вино пьют алимы, знающие язык Корана, и правители, знающие законы шариата, гнев Аллаха сокрушает небеса и земли! Ведь многие пьющие… и меру-то свою не знают. И когда я вижу осоловевших Жават-хана, Эрпели-хаджи или Дибирали-ага, – те аж замерли за столами, услышав свои имена, – то сердце мое переполняется стыдом за них! Эти ханы и беки претендуют на высокое звание ученых людей, знатоков шариата…

Кто-то при этих словах одобрительно рассмеялся, кто-то начал разговаривать о чем-то своем. Послышались даже шутливые упреки в адрес пьющих вино, их, мол, нельзя допускать в мечеть.

– Ты что, Басир-хаджи, – перебил его Нуцал сдержанно и даже несколько шутливо, – пользуясь случаем, когда весь Дагестан в Хунзахе, хочешь отвоевать у меня жирный кусок власти?

Опять пирующие взорвались хохотом, кто-то даже укатывался вдоль длинного стола, едва не проваливаясь под него. Нуцал же продолжил в том же непринужденном духе:

– Проповеди следует читать в мечети во время джума-намаза, а на праздниках нужно произносить речи, приличествующие уму и духу…

Басир-хаджи смущенно замолчал и тут же покинул пир.

Через некоторое время в тронный зал явились рабыни в разноцветных шелках, внесли в зал на больших серебряных подносах рыбу, так искусно приготовленную нуцальским поваром, что ее запахи перебили запахи шашлыков и вареного мяса. У славных мужей за столами вновь разыгрался аппетит, и они с удовольствием стали есть жареную рыбу.

– Скажи-ка, мой славный родич Юсуп-Шамхал, много ли еще в Каспии осталось форели, а то она мне так понравилась, что хочу приказать своему искусному повару приготовить ее на Уразу-Байрам?

Правитель Тарковского шамхальства громко рассмеялся и ответил:

– Форель, конечно, рыба вкусная, но, сколько себя помню, в Каспии она не водится. На Уразу-Байрам я пришлю тебе осетра и черную икру…

– Спасибо, родич, я непременно поем рыбу из моря, – поблагодарил Нуцал Шамхала и, метнув в своего визиря острый колющий взгляд, поманил к себе пальцем. Когда тот подошел и наклонился к нему, Нуцал шепнул на ухо: – Немедленно отправляйся в подземелье и выбери себе самую темную келью! Абурахим мгновенно побледнел, глаза его словно потухли. Он шепнул обязательное «повинуюсь» и удалился с высочайшего пира. Следом затопал в больших зашнурованных чарыках стражник, которому Нуцал подал непонятный для гостей знак.

– А послушай-ка, родич Мухаммад-Нуцал, – обратился таркинский правитель, – ты не хочешь купить корабль и держать в порту малоногого[29 - Малоногим царем, согласно некоторым более поздним биографам великого русского реформатора, кавказцы называли Петра Первого, который из-за короткой ступни ног плохо удерживал свое двухметровое тело, ходил, опираясь на трость.] царя своих рыбаков? Это прибыльное дело, хочу тебе заметить…

– Корабль? Зачем он мне? – пожал Нуцал плечами. – Вот если бы ты предложил мне хорошую землю для пастбища, без солончаков, я бы не отказался.

Резонность шутки оценили за столами.

– Я говорю тебе это потому, что ссыльные моряки, которые отбывали срок наказания в порту, как на каторге, возвращаются к себе на родину, на север. У них там, в Санкт-Петербурге, недавно скончалась императрица Елизавета, дочь того самого малоногого царя, который при моем деде Махмуд-Шамхале высаживался с моря на нашем берегу с полчищами своих солдат… И если корабль покупать сейчас, пока нет других ссыльных моряков, то обойдется очень дешево. Всего каких-то две сотни серебром…

– Хорошо, родич, я подумаю над этим. А кто у урусов теперь на Престоле?

– Петр Третий, внук того самого царя, будь он неладен. У них, у русских, у каждого правителя свои ссыльные…

– Они могут себе это позволить, – вставил уцмий Кайтага. – У них много земель и многочисленный народ, счет которому только Аллаху ведом. А нам лучше держаться от моря подальше…

– Почему же, Светлейший? – искренне рассмеялся лакский правитель. – Море – это богатство и легкая дорога…

– Потому, Светлейший, – так же искренне отвечал ему уцмий, – что мы, горцы, едва управляемся тут, на земле. Наших белоканских и закатальских братьев все больше начинают притеснять каджары и грузины. Сперва надо укрепить свои границы на наших южных землях, а море от нас никуда не утечет. Морем владели наши предки испокон веков, так будет и впредь, если крепче встанем на земле…

– А скажи-ка, Светлейший, – подал свой голос джунгутайский хан, – что нам нужно, чтобы мы хорошо управлялись на земле и на южных границах?

– Алимы нужны хорошие, знающие, – не раздумывая, ответил Ханмухаммад-уцмий. – Не такие, как в медресе, которые из года в год только и делают, что твердят о молитвах, а сами в рот заглядывают бекам и ханам, не много ли они выпили вина, запрещенного Аллахом. Нет, молитвы тоже нужны, конечно, но народ наш и так умеет молиться. А вот делать хорошие ружья наши кузнецы, скажу я вам честно, пусть никто не обижается, еще не научились. И порох у наших мастеров получается дорогой, а потому и стреляют до сих пор наши уздени стрелами из лука. Большинство, я имею в виду. А посмотрите вы на наши пушки! У нас они и поменьше, и потоньше, а значит, и стреляют недалеко, и не очень сильно. Другое дело, пушки урусов, персов, турков! Да-да.

А вы думаете, что персы уже отстали от нас навсегда? Не заблуждайтесь! Они не успокоятся, пока не навяжут нам свой шиитский толк и не захватят самые плодородные наши земли. Да и русские все ближе продвигаются к нам от своих холодных земель. Обо всем надо думать, светлейшие, обо всем! Иначе потомкам нечего будет оставить…

С уцмием были согласны все. Разве что на лицах некоторых алимов возникли кислые выражения. Не вернее ли положиться на Аллаха, он лучше ведает, что и кому достанется в наследство…

…На следующий день после обеденного намаза в соборной мечети царственному наследнику дали имя – Умахан – в честь одного из предков, правившего Аварией сто тридцать лет назад.

Глава 3-я

Смена Родины

На улицах бродили объевшиеся на празднике собаки; проклиная горькую судьбу, очищали от мусора величественный Хунзах рабы. Каркали вороны, налетевшие на город темными стаями, и, словно вызванные пернатыми долгожителями, к своим воротам выходили уздени. Некоторые сочувствовали язычникам, иные плевали им вслед. Были и такие, что открыто насмехались:

– Ну, где же ваши языческие песни? Чего так невесело хороните?

– Где хвала истуканам и заклинания против обидчиков?

– Быстро же вы растеряли свою языческую спесь…

– Ух, грязные язычники!

– Да уверуйте же вы хоть теперь, что нет божества, кроме Бога, и Мухаммад пророк Его!

– Напрасно увещеваешь, сосед, они не уверуют. Это же Чарамы! Вместо души, сотканной из света, у них куски из железа…

– Гляди, меч торчит до сих пор в груди! Наверное, и в самом деле вместо душ у язычников куски железа…

– Плевать! Прорвал же мусульманин с помощью Аллаха стальную рубаху язычника, как сгнившую шкуру шакала!

– А кто прорвал-то, кто?

– Не знаю. Говорят, Ахмадилав.

– Вранье! Ахмадилав не прорвал бы эту кольчугу и до скончания века. Это кто-то из сильных воинов, обладающих разящим ударом.

– Плевать, кто прорвал стальную кольчугу! Важно то, что гореть теперь язычнику в аду веками! До бесконечности.

– Ты думаешь, Аллах его сразу бросит в ад?

– Конечно! Язычников не задерживают до Судного дня. Как только чарамы и чарамки – ох и стройные же они бабы!.. – предадут своего отца земле, так его джинны сразу же и утащут в пылающий огнем ад…

– Жалко мне его…

– Дурак! Опомнись. Кого ты жалеешь, язычника? Покайся быстрее, пока Аллах и на тебя не разгневался.

– Астахфируллах, астахфируллах[30 - Покаянное восклицание (араб.).]…

Сыновья, дочери и внуки покойного, среди которых был все-таки и один мусульманин, муж самой младшей дочери покойного, шли, понурив головы, не смея отвечать на обидные слова единоплеменников.

– Бесстыдники! Во всем мире благородные люди уже пропели аш-шахаду, а они все еще молятся своим истуканам…

– Да еще и землю нашу теперь осквернят трупом язычника…