Большой Умахан. Дошамилевская эпоха Дагестана

Мокрые рабыни, в длинных платьях и кожаных чарыках, страшно затряслись от холода и судорог. Они не могли даже стоять на ногах. Но тут, одной из последних, появилась в саду и сама ханша, которая приказала страже взять невольниц на руки и отнести их в их комнаты, а другим невольницам приказала позаботиться о побывавших в воде, переодеть в сухую одежду и дать много подогретого вина.

Ханша забрала сына и, покрывая тело малыша горячими поцелуями, унесла в свои покои. Скоро привели лекарей к царевичу, но она их сразу отправила к рабыням, приказав вылечить их. Малыша же своего принялась лечить сама, натерла его тельце пшеничным араком[36 - Арак водка, средневековыми лекарями использовалась в медицинских целях.]. Потом она укутала его ситцем, а сверху толстым шерстяным платком. Но малыш так горько плакал, что она сочла за лучшее раскутать его. Плачь стал слабее и сам он начал пытаться подняться на ноги. Мать помогла ему встать и даже отпустила ручонки. Малыш, как ни странно, стоял на ножках крепче, чем раньше. Потом он стал показывать маме на окно. Она взяла его на руки и понесла по коридорам дворца. Потому как малыш все время показывал на улицу, через застекленные окна, она вынесла его на террасу и долго гуляла с ним по тенистой стороне, подставляя голое тельце малыша прохладному весеннему ветерку. Умахан вскоре успокоился и уснул прямо на руках. И уже вечером малыш засопливил, стал кашлять и немного капризничать.

Взрослые сильно заболели. Невольницы надолго слегли в постель; великан-стражник, которому не пришлось с головой окунаться в ледяную воду, хворал всего три дня, потом снова занял свой пост на террасе замка.

Благодарная ханша щедро одарила спасителей царевича. Невольницам достались золотые украшения: серьги, ожерелья, колечки с камушками, браслеты, шелковые платья и теплые овечьи полушубки. И все это в качестве приданого – ханша решила выдать невольниц замуж за узденей, что само собой подразумевало свободу. А уздень-стражник получил целое состояние – сто серебряных рублей санкт-петербургской чеканки. Теперь он мог осуществить свою давнюю мечту – построить новый дом и взять молодую жену.

* * *

Мухаммад-Нуцал был в военном походе.

На аварские земли в Закавказье, в вилаятах Белокан, Закаталы, Тивидат и некоторые другие, претендовали грузинские и азербайджанские князья и ханы. Разбираться с ними порой приходилось очень круто, отстаивая право на исконные земли в кровавых боях.

В войске аварского Правителя, насчитывающем более пяти тысяч воинов, были еще сотни из Кайтага, Аксая, Кази-Кумуха, Левашей, Табасарана и Цахура, добрую половину которых влили в семисотенный аварский отряд, доверенный для командования придворному философу, согласившемуся на приставку к своему исконно аварскому имени Гамач арабского Хусен. И таким образом Мухаммад-Нуцал заткнул рты имамам мечетей и бдительным в вопросах шариата алимам. Но главное – своей родне, которая никак не желала признать в этом мыслителе истинного мудреца, каких мало на свете. А теперь, раз книжника зовут Гамач-Хусен и в джамаате он совершает обязательные для всех мусульман намазы, открытых претензий к нему ни у кого не было. И Нуцал с легким сердцем назначил его тысячником, хотя философ никогда прежде не командовал даже десятком воинов. Но рядом с Шахбанилавом, как не без основания считал Нуцал, Гамач-Хусен легко справится с новым для него делом.

Теперь все зависело от военных успехов. Разгромят враги вверенное философу войско – будут порицать Нуцала за недальновидность, ну, а если он достигнет каких-то успехов – слава прибавится опять же Нуцалу, но и Гамач-Хусен, надо думать, получит влияние в стране. Спесивым бекам придется считаться с ним.

Сам же философ был не в большом восторге от того, что пришлось оторваться от книг, колб и склянок, от трав и по-разному пахнувших вещей в своих уединенных комнатах, куда не входили его жена и трое детей. Но такова была непредсказуемая воля Мухаммад-Нуцала, которому он не мог не повиноваться.

Гамач-Хусен в первые же дни добился того, что перед его корпусом, насчитывающим около тысячи семисот воинов, отступили без боя грузинские князья с превосходящим числом воинов. Это дало повод Нуцалу упрекнуть своих племянников, Османа и Курбана, обладающих титулами ханов, которые командовали тысячными корпусами. Правда, через несколько дней Осман-хан и Курбан-хан выдвинули против философа свои обвинения, стали прямо упрекать его в трусости и в незнании военного дела, считая, что нельзя было отпускать грузинские войска из окрестности аварского города Тивидат без боя или крупного выкупа. Когда же Нуцал им предложил привести доводы в пользу своих утверждений, то выходило, что вверенные Гамач-Хусену войска из числа аварцев, кайтагских даргинцев, лакцев и аксайских кумыков одержали бы бесспорную победу над четырьмя тысячами грузинских воинов, независимо от того, что в корпусе Гамача было только тысяча шестьсот семьдесят воинов.

– Но где ваши доводы? Вы только утверждаете, как будто оружие воина есть лишь слова.

– Разреши нам перейти грузинскую границу и мы представим тебе, Светлейший, самые лучшие доводы, – горячились сыновья Нажабат-нуцалай Осман-хан и Курбан-хан.

И Мухаммад-Нуцал, разбив лагерь в окрестностях города Белоканы, разрешил племянникам перейти грузинскую границу со своими корпусами.

…В военные походы некоторые богатые уздени брали и своих рабов, хорошо обученных драться на мечах, секирах и копьях. Бывало, что и они показывали чудеса героизма во славу Престола. И в двухтысячном аварском войске, которое вели племянники Нуцала, было сотни четыре или чуть больше рабов.

Две недели ждал Нуцал возращения племянников, а когда они вернулись, вверенное им войско оказалось сильно потрепанным и поредевшим. Правда, подвод, груженных разным добром, было у них много. Но подробности их похода стали известны уже до того, как они вошли в походный шатер правящего дяди.