– Надо будет вытащить, – говорю ей. – Перетерпеть немного и станет хорошо. А то год будешь ходишь вот так, с чашечкой.
– У меня сложно с «перетерпеть» из-за последней операции, – она снова касается груди. – Раньше такого не было, а вот после этой… какая-то ерунда началась. Болевой порог сдвинулся, я даже брови не могу щипать, слезы градом. И страх появляется, но если медленно дышать, то проходит.
– Видимо, ты настолько задолбала свой организм, что он больше не в состоянии выносить страдания. Сигнализирует тебе, как умеет. Ладно, лицо, но с сиськами-то что не так было?
– Сам-то смотришь. Неужели не нравится?
– Ради этого? Чтобы мужики пялились? – приподнимаю брови. Она вздрагивает, и на мгновение я читаю на ее хорошеньком личике брезгливое выражение, не иначе кого-то вспомнила. Интересно, кого?
– Когда это озвучиваешь ты, становится как-то совсем не очень. В нашем веке все увеличивают грудь, это стандартная операция, – бросает в меня заученную фразу.
– Руку вытащи из стакана, ожога нет.
Она повинуется, но затем снова прячет палец под водой, извинительно пожимает плечами.
– Еще две минутки.
Не успеваем мы доесть блины, как мой сотовый начинает вибрировать на столе.
– Выспался? – спрашивает Тодоров, едва я принимаю вызов. По тону ясно, что не за мое здоровье переживает. По привычке подбираюсь при звуке голоса начальства.
– Да, вполне. Есть работа?
– Надо бы приехать часам к трем, ночью может пригодиться твоя поддержка.
– К трем буду.
– Хорошо.
Откладываю телефон и смотрю на Ритку – долго, не меньше минуты. Она приподнимает брови, спрашивая кивком: чего надо? Потом решает, что мы играем в гляделки, и силится не моргать. Живая, в чем-то непосредственная, но при этом совсем не такая, какой я ее запомнил. Пусть мне нещадно доставалось от Ленёва за малейший косой взгляд, но я уходил на улицу и расслаблялся в кругу друзей и знакомых. Для нее же улица превратилась в бесконечную аллею позора и агрессивного любопытства. Мне всегда было жаль эту девушку, и почему-то сейчас, когда вроде бы у нее, наконец, все наладилось, это чувство усилилось.
– Вызывают на работу? – спрашивает она.
– Ага. Спасибо за завтрак и приют, спасла меня.
– Это меньшее, что я могла сделать после того, как ты вырвал меня из лап наркоконтроля! До того, как меня «помурыжили», – она произносит фразу таким тоном, что я невольно смеюсь.
– Кажись, мы вкладываем разный смысл в это слово, – приподнимаю бровь, она тут же играет в ответ своими.
– Не дай бог уснуть за рулем, Леш, – серьезнеет. – Ты всегда, в любое время дня и ночи можешь приехать ко мне и выспаться. Уложу, накормлю и… – она обрывает себя. – Сварю кофе.
– Твой дядя был бухой, поэтому он уснул.
– Неважно. Все равно концентрация внимания от усталости снижается, – лечит меня с умным видом. – Так что на работе? Что-то случилось?
– Лови завтра новости, – пожимаю плечами, – если случится – расскажут.
Мы коротко прощаемся. Домой бы, переодеться, но видеть Нику совершенно не хочется, поэтому ограничиваюсь утренним душем у Ожешко и выдвигаюсь на базу. Посмотрим, что там случилось и для чего понадобился снайпер.
***
Рассвет только собирается. Мы с Муравьевым стоим у шестнадцатиэтажного недостроя, похожего на заброшенную башню с призраками. Увы, это ближайшее высокое здание, откуда можно вести наблюдение за целью. Соседние сектора с домом, где разместилась наша сегодняшняя ОПГ, сплошь низкие. Приняли решение бить отсюда.
Ни одного фонаря в округе, естественно, лестничные проемы в недострое никто осветить не потрудился, днем данное строение внушало куда больше доверия.
За плечом родная СВД, сегодня винторез не подойдет, слишком мы будем далеко. Вторая снайперская группа притаилась за полтора километра, будут контролировать выезд из дачного поселка.
– КаПэ, прием, есть вопрос, – говорю в рацию.
– Паук33, слушаем вас.
– Почему на тренировку можно пригнать вертолет, а на задание – нет? – без энтузиазма смотрю на высотку. – Я бы спустился вниз по веревке, вчера отработали до фанатизма, – и мысленно добавляю «идиотизма».
Муравьев ржет рядом.
– Ты щас договоришься, – предупреждает он меня.
– Паук33, – отвечает КаПэ, – приказ был: «весло» за плечо и ножками, – коротко и ясно.
– Принято «ножками».
«Веслом» они зовут винтовку Драгунова. Есть оружие точнее и убойнее, но для данной операции подойдет хорошо.
Поправляю рюкзак, чехол с СВД, киваю напарнику. Мы достаем фонарики и топаем. Важно не сбить дыхание и не вспотеть, сменной одежды с собой нет, а в мокрой даже за час весной можно околеть без движения.
Устраиваемся на нужном этаже, выбираем идеальное место. У врагов, конечно, снайпера нет, но по привычке устанавливаю винтовку на безопасном расстоянии от окна.
– КаПэ прием. Это Паук33. На месте, к операции готов.
– Паук33, принято. Доложите обстановку в секторах один и два.
Дача противника освещена хорошо, к их сожалению. Огромная территория как на ладони. Окружена высоким кирпичным забором, опутанным колючей проволокой. На участке трехэтажный дом, рядом строение чуть поменьше, возможно, склад, дальше – баня, гараж, огород. Докладываю, что вижу пятерых, прогуливающихся между теплиц. Все мужчины призывного возраста, вооружены. Женщин и детей не вижу. Продолжаю наблюдение.
Муравьев докладывает по ситуации: ветер, влажность… Пока все идет по плану.
– Паук33, пять минут до штурма. Как принято?
Снимаю винтовку с предохранителя, кладу палец на курок.
– Пять минут, принято. По команде снимаю часовых.
С этими людьми… людьми-то их назвать неправильно, – по-другому нельзя. Мы не должны допустить потерь с нашей стороны. Я отлично знаю всех своих ребят, знаком с их семьями. Моя задача сделать бойцов неуязвимыми. Вечером они вернутся домой, это даже не обсуждается.
Ласково поглаживаю курок, к моему оружию никто, кроме меня, не прикасается – я до одури ревнивый. Стрелять надо без сожаления. Часовым можно целиться в грудь. Когда начнется штурм, такой халявы не будет, я не должен допустить рефлекторного выстрела, иначе могут пострадать свои. И невинные, которые, возможно, тоже есть.
КаПэ дает команду. Муравьев подсказывает, глядя на вражескую базу через специальное устройство ночного видения. Первый выстрел. Как по маслу. Работаем.
Через пару секунд произношу в рацию: