Вихрь переправ: 3. С собой проститься придётся

Пока дожидались, колдун заговорил снова голосом, стремящимся убедить:

– В твоём роду когда-то был «говорящий с тварями» и его особенность передалась тебе. Дар ли то или наказание, как ты говоришь, – не нам решать. То знает лишь Творец, то ведает Солнце. Как лишить тебя силы – о том мне, увы, не известно. Да и надо ли отрекаться от того, что дано свыше?

– Вы не понимаете, на меня объявили охоту и не оставят в покое, пока не изловят или не убьют, причём, второе более вероятно, – с пылом возразил Матфей.

– Я знаю эту историю: псы и совы и меж ними та, что равняет смертью, – загадочно проговорил старик, его слепые глаза, казалось, смотрели сквозь все отжитые эпохи мира. – И на острие – тот, что говорит с тварями. Если можно уйти от волчьих клыков и ускользнуть от совиных глаз, то смерть обхитрить не удастся. Из всех троих она неумолима больше. И пути всех троих выстланы кровью, ибо та – суть их, что движет ими от начала до конца. Больше сказать мне нечего, это всё, что известно.

– Я хочу вернуть всё назад, – раздражаясь от таинственной белиберды старца, заявил парень, поспешно прибавив, – всё, кроме моего умения понимать речь прислужников.

– Не тебе это исправлять и не тебе судить: плохо то или во благо, – равнодушным тоном донеслось из тонких сухих уст.

– Старикан совсем ушёл в древность, мелет чушь про предначертание, а сам слеп по воле судеб, – иронично заметил Эрик в сторонке Виктору.

Последние слова крепко зацепили самолюбие Матфея, и он уже собирался сказать что-то грубое в ответ, но тут вернулся Адиса с глубокой и тяжёлой миской, которую бережно передал в руки всеслуха.

Ужас сковал Матфея, прозрачная вода, отдававшая прохладой, отчётливо проявляла его облик. Глубоко внутри раздался дикий ликующий возглас злорадства. Юноша крепко зажмурил глаза. Идея катастрофически неудачная, но как это разъяснить, не раскрыв тайны?

– Посмотри в воду, кибвэмека, – велел Дабуламанзи. – Оставь свой взгляд на воде. Его я прочту, как читаю души живых и немые крики мёртвых.

Нет. Нет. Нельзя этого делать! Хотел прокричать в лицо живой мумии Матфей, но вместо того, вдруг подчинился, будто помимо его воли сила большая, чем он знал, приказала его глазам открыться.

Ничего не произошло сперва. Отражение смотрело на него под едва будоражившейся поверхностью воды. Но тут искры вспыхнули в глазах и погасли за долю секунды, голова пошла кругом, а затем его, Матфея, словно резко бесцеремонно с силой выдернули из тела и кинули в тёмную бездну. Но тут нечто цепкое ухватило его за руку и вновь зашвырнуло обратно, где он продолжал недвижно сидеть с плошкой в руках, а вода оставалась водой, а не нарастающей темницей из мрака.

– Дай мне, – повелел ему голос колдуна.

Юноша с радостью поспешно избавился от ноши, которая показалась ему тяжелее двадцатикилограммовой гири.

Дабуламанзи приблизил к лицу миску с родниковой водой и надолго уставился в суть её невидящим взглядом. После, как привиделось Матфею, старик едва дрогнул. Наконец, отстранив ритуальный сосуд от себя и отставив его на землю, он вынес вердикт:

– Мне жаль, что ты проделал долгий, и как я догадываюсь, не лёгкий путь напрасно. В мире много чудес и, безусловно, ты – одно из них. Не отчаивайся, говорящий с тварями, и учись жить с даром, что дан тебе свыше.

Он замолк. Адиса дал знать, что пора расходиться по домам, пригласив в свой дом девушек, а юношей поручив другим домам.

От горечи разочарования, Матфей не желал никуда следовать, отчаяние накатило на него ошеломительной волной. Даже ободряющее карканье ворона не дошло до его сознания, так сильно пал он духом. Наконец он встал и, еле перебирая ногами, направился за провожатым, в доме которого ему предстояло заночевать. И только тогда до него долетело шелестящее предостережение колдуна, единственного, кто остался у пламенного светоча:

– Сторонись прозрачных вод, кибвэмека, и всего прочего, что отражает тебя самого. Я видел лишь мельком, но то, что я заметил, встревожило мою душу. Зло пометило тебя.

4. Новые намётки

Он впервые за последние четыре месяца покинул верховный офис, оставив Аркону, ради сомнительной встречи. Всё с самого начала казалось сомнительным – и эта поездка, и тот тип, из-за которого она случилась. Столицу Тартаррусы он недолюбливал издавна, всеми правдами и уловками сторонясь этого трёхслойного пирога. Старая история тому причина, впрочем, у каждого где-то есть история и город с ней связанный, и гложущая до воя неохота в него совать свой нос.

Но сколько же ступеней в этой башне! Он так давно не разминал свои ноги, привыкнув к удобству комфортного и всегда доступного к его воле лифта. Если бы он скакал по лестницам в головном здании вверх-вниз каждый день, то из него вышел бы неплохой спортсмен. Но сколько ж ступеней в этой тесной башне!

Наконец и вожделенная площадка с полуотворенной дверцей. Дверь невысока и такая же древняя как и строение вокруг нее. Тут что сплошь коротышки заведуют?

Не успел он толкнуть дверцу, как расслышал отдалённые голоса, эхом скачущие по внутреннему помещению.

– Хватит юлить, бездельник! Ты испытываешь моё терпение, – нажимал сурово голос, в котором узнавался Рослав Митке, недавно занявший пост начальника службы безопасности. – И что же? Главному праведнику ты ответишь тем же? Вспоминай живее, все детали, взгляды, перешёптывания. Они что-то да сказали в твоём присутствии.

– Да не помню я! Хоть кричи ты на меня, хоть бей! – желчно, но без страха парировал другой – старческий, в котором трудно различить грань между мужским и женским началами. – Эта шайка ввалилась однажды в мой дом, без приглашения, без уведомления, что уже по себе немыслимо. Нагрубили мне, я их и выставил вон, даже не успел толком ответить на их вопросы. Да и было это больше месяца назад. Ты видишь, что я далеко не молод и память моя давно переполнена, чтобы хранить лишний мусор, а те ребята ничего путного не вымолвили. И не надо меня пугать!

Далее донёсся тяжкий и шумный вздох, после которого что-то грузное плюхнулось на нечто мягкое. Тут-то Флегонт Саркар и распахнул настежь дверь, прошествовав внутрь просторного зала.

– Я бы поостерёгся на твоём месте, Счетовод. Моё начальство прибудет с минуты на минуту и тогда…

– И тогда я сам пожелаю побеседовать тет-а-тет с уважаемым господином Счетоводом, – продолжил нейтральным тоном начальник, упреждая новую порцию угроз.

Конечно, похвально рвение нового начальника службы безопасности, но ему до терпеливой обходительности Ефира Стародуба в подобных диалогах далековато.

Просто восхитительно, как праздное помещение столь грандиозных форм смогло разместиться на тонкой, хоть и крепкой башне! На своём веку Саркару как оперативнику и главе братства повидать довелось немало чудес, но эта конструкция переплюнула все прочие. Высоченные стены зала с не менее протяжёнными в них окнами, с арочным сводом, где в полутени проступали пронзительные краски потолочной росписи, – во всём том, казался шутливый замысел былого архитектора: внушить любому, будто здесь прибежище великана, пусть хозяина и нет дома.

Из всех красот и занимательных примечательностей, коими изобиловал зал, интригующим казался громадный стеклянный ящик на постаменте из цельного круглого куска голубого мрамора. Саркару не было надобности подходить, чтобы удостовериться в том, что содержал издали пустой с виду сосуд. Иногда информированность, накопленная за годы служению братству, наводила откровенную скуку – в его жизни почти исчез элемент интриги, которую способно вызвать исключительно неведение.

В этой сказочной пещере Флегонта Саркара интересовал лишь один объект, вернее субъект, и он как раз досадливо пыхтел в стороне, погрузившись едва ли не целиком в массивное, с золотой вышивкой бархатное кресло невыразительного цвета. Напротив сердитого оппонента стоял, впрочем, не сильно возвышаясь, новоявленный начальник службы безопасности.

И в который раз Саркар невольно сравнил Рослава Митке с предыдущим помощником, казалось, этот проигрывал тому даже во внешних данных. На вид около сорока, низковат, худощав, темноволос, с залысинами у лба. Глаза светло-карие, узкие и хитрые, точно лисьи. Нос и тот острый, орлиный, выдававшийся на вытянутом овальном лице. Правда, вот амбиции у новичка больше, чем у покойного Ефира: одевается сплошь в дорогие костюмы серых оттенков, носит роскошные ботинки. Да и себе на уме. Но что ж поделать, и квалификация у Митке лучшая из всех, потому и пришлось взять Бессменному его себе на место левой руки.

– Митке, оставь меня с господином Счетоводом на десять минут, – вежливо, но с ноткой приказа попросил начальника службы безопасности Саркар. – Думаю, мне он не откажет в личной беседе.

От Рослава Митке последовал сухой кивок и скорое удаление за входную маленькую дверцу. На пороге он обернулся и призывно позвал:

– Си?три, за мной! Живее!

Из другого конца зала по паркетному полу пронеслось небольшое серо-бурое существо, в котором, когда оно приостановилось у двери, глава праведного братства распознал белодушку – каменную куницу, прислужника Митке. Зверёк опрометью метнулся за дверцу, как только почувствовал на себе холодный взгляд другого праведника.

– Итак, как видите, я совершенно один, – теперь внимание Флегонта обратилось к хозяину башни, – даже Алконост, не смотря на его ярый протест, оставлен мною за пределами вашего жилища.

Счетовод и не думал предлагать Саркару присесть на что-то подобающее, хотя тут же поблизости стояло несколько довольно миленьких пуфиков. Разгадав нелюдимый нрав, праведник, не смутясь нисколько, невозмутимо придвинул себе ближайший пуф и сел напротив собеседника.

– Спасибо и на том, – желчно проворчал Счетовод, – терпеть не могу в своей обители никакую живность. Я двуногих с трудом сношу, а прочих и подавно сил терпеть не достаёт.

Впервые видя того, кто ведёт счёт двойникам демоновых душ, Бессменный не шибко обманулся в ожиданиях. Да и куда там, когда доподлинно известно, что затворник обжился в своей башне лет шестьдесят назад, уж не меньше. Привлекательность точно ему не грозила.

Из глубоких бархатных, припорошенных пылью глубин кресла на посетителя взирал старик внешности крайне отталкивающей, если не сказать больше, омерзительнейшей. Полнотелый до неприличия, с приличным животом и неприличными грудями. Если бы Саркару не было доподлинно известно, что его неучтивый собеседник – мужчина, то в первые минуты общения принял бы сидевшую фигуру в старом кресле за женскую. Какой мужчина будет источать приторно-сладкую смесь амбры и ещё чего-то? Чувствительный нос праведника зачесался от едкого аромата. «Андрогин. Слащавый гермафродит», – мысленно с отвращением подумал Саркар. Слишком много несуразицы преобладало в этом занимательном персонаже.

Особенно чересчур много жеманства проглядывало во всём облике Счетовода, начиная от его чересчур сверкавшей лощёным блеском лысой башки, увенчанной жалкими остатками былой роскоши – несколькими прозрачными тщедушными волосками. Будто этот срам способен скрыть факт лысины. Продолжая лицом – точно оплывшим огароком свечи, где воск завис в области щёк и при каждом злобном вздрагивании лица грозит оторваться и упасть. И оканчивая внешним обликом старикана: до нелепости яркая и разномастная одежда разных эпох и времён: старинный камзол из карминового атласа, под которым частично проглядывала стального цвета шёлковая рубашка; на коротких свиных ножках красовались тёмно-синие панталоны, которые продолжались полупрозрачными чулками едкого жёлтого оттенка; стопы венчались расшитыми бисером мягкими туфлями с загнутыми носами.

Откровенно говоря, подобный собеседник доверия внушал маловато.

– Господин Счетовод, вы бы оказали мне огромную услугу, если бы постарались припомнить хоть какие незначительные детали, – Саркар постарался придать голосу максимальное благодушие, вложив в посыл всю учтивость, какая была в его резерве.

– Я уже сказал вашему псу, что ничего не помню, – тут же поспешно огрызнулся хозяин. Брыли на лице нервно задрожали. – Прошло немало времени. Я не обязан держать в голове каждый визит. А те юнцы, что они мне? У меня иные заботы.

– И всё же вы мне сильно пособите, если поднимете с глубин памяти своей хоть что-то. Хоть какую-то деталь. Нам очень это помогло бы.

– Я не помню! Слышите вы? Не помню, – упрямился старик.

Флегонт Саркар встал с неудобного пуфика и неспешно направился к аквариуму в центр зала.