Вихрь переправ: 3. С собой проститься придётся

– Пока Чиди не привел колдуна, – продолжил старик, – вам, чужеземцам, следует выслушать часть истории Данаки. Части будет довольно, если её рассказать целиком – на то уйдёт не одна ночь. У нас в племени истории говорятся у огня в знак правдивости и искренности перед отблеском солнца. Днём же не до рассказов, жизнь велит работать и в труде своём искать радость. Но прежде, что вы знаете? Вам должно быть что-то известно о нас, иначе, что вам тут делать? Вам известно, что стоит за сутью киранлалов?

От прямого обращения Матфей растерялся, но его выручил Эрик Горденов, уже освоившийся и желавший поучаствовать в беседе.

– Нам известно немного, уважаемый Адиса, – величаво начал он, приосанившись и откинув со лба сильно отросшие каштановые прядки волос. – Вы именуете себя – живущими солнцем. Без солнца вы не можете долго существовать, иначе говоря, вы увядаете. Ночами, восполняя нехватку солнечного света, разжигаете костры. Кстати, очень хотелось бы узнать, за счёт чего вам удаётся достигать пламени таких высот и длительности горения? Ещё о вас известно, что вы потребляете много белка в пищу, и ко всему прочему, даже человеческое мясо. Прошу меня извинить за последнее, если это выдумка, но нас так проинформировала одна умная птица.

Воцарилось удивительное по солидарности молчание. Эрик, да и не только он, все ребята струхнули, что высказанный домысел-слух оскорбил местных и в лучшем случае пришельцев попросят уйти прочь, а в худшем… Об этом лучше даже не воображать.

Но тут возникшее напряжение разорвалось сумасшедшим хохотом. Все, включая именитое семейство, загоготали, зубоскалили, улюлюкали и надрывали от смеха животы, тыча пальцами в сторону гостей, будто те вдруг стали всеобщими шутами-дурилками. От подобного обращения стало не по себе не только компании друзей, прислужники зашипели и возмущённо закричали в знак протеста.

Но первым угомонился Адиса и, выпростав перед собой смуглую жилистую длань, примирительно заявил, хоть остатки веселья ещё и сохранялись в его выразительных очах:

– Прошу не сердиться гостей, если наш смех задел их гордость. Но эти байки, которые выдумали про нас былые белые люди, никак не затихают, а всё кормят новые поколения белых. Признаюсь, когда-то, так давно, что некому подтвердить, в нашем племени случались некоторые события, но к людям с бледной кожей они не имели никакого отношения. И могу поручиться, что теперь в Данаки скорее опаснее шальная пуля, нежели чей-то нож или копьё. В конце концов, мы не дикари какие-то.

На последних словах гогот, приутихший по призыву старейшины, возродился вновь, но гостей он уже не тронул как до того. Матфей, рассеяно улыбнувшись, скорее по инерции, внимательно изучал лицо вождя киранлалов: удивительным ему показался лоб того, расчерченный, словно для игры в крестики-нолики вертикальными и горизонтальными морщинами, что от проявления сильных эмоций проявлялись чётче.

Идоуу на правах любимицы отца подсела ближе к незнакомцу и добродушно сообщила: его и спутников вскоре накормят, как велит гостеприимство. Затем ненавязчиво потёк разговор, из которого выяснилось, что девушка, как и две её старшие сестры замужем, но лишь с той разницей, что мужья Зэмы и Субиры – добытчики соли с озера Ассали, а её супруг – воин-охотник. Идоуу и Уо?ссва женаты около полугода, а потому пока их семья мала, но в скором времени, оба надеются нагнать старших родичей.

– У моего отца большая семья: пять детей – три дочери и два сына, – простодушно с долей гордости пояснила девушка. – Старшие братья, Му?наш и О?чинг, также добытчики соли.

– А где же они? И где ваши мужья? – поинтересовался Матфей.

– Мой муж на охоте, как и полагается. Утром придёт. Мужья же сестёр на озере, туда путь неблизкий, но и их ждут завтра к вечеру. С ними же должен вернуться Очинг. Бедняга, его никто, кроме нас никто не ждёт – надо же было ему родиться с одной любовью в сердце: девушка, которую он любил много лет назад – умерла, так он до сих пор хранит ей верность, так и помрёт один.

– Но вы забыли в разговоре про второго брата, – решил сменить тему собеседник, – он тоже на солёном озере?

– Я никого не забыла, – голосок Идоуу натянулся упрямством и нервом, – наш старший брат имел неосторожность полюбить девушку из другого племени – кафири, у нас с ними вражда уже много лет. Яа была хорошей женой, но не долго. Однажды случилось то, что должно было случиться рано или поздно: произошла очередная стычка между кафири и киранлалами, и угораздило этим двоим влезть в самую гущу… Отец правильно сказал – в Данаки скорее опаснее шальная пуля. Мой брат, первенец моего отца, и его жена погибли в тот день, оставив Оити одну. Теперь её воспитывает Адиса.

– Простите, я не хотел вас обидеть.

– Мунаша и Яа нет уже семь лет. Вы никак не можете обидеть меня или кого-то другого. Разве что Оити, но того не допустит Адиса.

Пока Матфей беседовал с младшей дочерью старейшины, остальных гостей поддерживали разговорами старшие. Под пытливыми замечаниями гостей, киранлалы открыли секрет высокого пламени костров: оказалось, что к кострищам, которые жглись исключительно подальше от жилищ, оно и понятно почему, велись длинные тонкие трубопроводы, в которые подавалась нефть, добываемая особой группой из племени в окрестном озере.

Особый интерес среди детей вызвали волосы Лукерьи, их сравнивали с огнём и солнечным светом, их трогали любопытные детские пальчики, что вскоре порядком доконало и так уставшую от назойливого внимания девушку.

Юна Дивия, обычно говорливая и бойкая, оказавшись в столь экзотической компании людей, обратилась в сплошное внимание, одна в компании Спящая, она не понимала ни слова из произнесённого местными, а потому разглядывала каждую интересную ей деталь и, рассеяно поглаживала Рарога. Тот отчего-то вдруг возомнил себе, что ей нужна защита и, воцарившись на девичьих коленях, наслаждался единоличным вниманием, не забывая попеременно следить прищуренными глазами за всем, что кружило и двигалось вокруг.

Элигос неожиданно нашёл себе собеседника – Импунду?лу, ушастую сову, прислужника Адисы. Не такая крупная, как филин, сова носила оперение земляного цвета и бледно-коричневый лицевой диск с чётким ободком. Её перьевые ушки смотрелись трогательно, да и в целом, птица держалась скромно, но гордо. Гамаюн, как обычно, не делил своего общества ни с кем, выбрав убежище повыше, а кошки улеглись меж союзниками, наслаждаясь долгожданным отдыхом и желанным теплом огня.

– Мне кажется, или воздух здесь не отдаёт серой? – между прочим, заметил Эрик Горденов.

– Ты прав, – поддержал его Виктор Сухманов. – Я даже чувствую запахи еды. Или мне она мерещится.

Прибыла небольшая процессия женщин из глубин деревни – в руках каждая несла поднос или миску с яствами. Вскоре путники всласть наслаждались сочным свиным мясом, приготовленным с вечера и подогретым для гостей; угощались ынджера – большими рыхлыми лепёшками, похожими на блины, из кислой муки злака теф, в которые были щедро завёрнуты жареный картофель, морковь, пряности, рис и тушеное мясо. К еде подали местный алкоголь, тэж, сладковатый напиток, настоянный на корне, листьях и ветках дерева Гейшу с добавлением мёда диких пчёл и специй. На десерт вместе со свежими фруктами подали сухофрукты и орехи. Юна с удовольствием зачерпнула горсть сухих и тонких, как пергамент, кусочков яблока. Сушённые яблочные ломтики вдруг напомнили ей лепестки роз: вяленые, кремовые с розоватым кантом. А угодив на язык, каждая словно сочилась летним сладким соком с приятной кислинкой в послевкусии. Этакий привет ушёдшего лета, песнь отжившей жизненной вехи. И грустно, и сладко.

Пока гости наслаждались вкусом еды и утоляли первичные позывы голода, от любопытствующей массы зевак, взиравших на едоков с не меньшим интересом, будто для них разыгрывался персональный спектакль, отделилось несколько собак, прельщённых мясным духом пищи. Худые, так что рёбра проступали под кожей, голодные псины с опасливой оглядкой осторожничали, не решаясь совсем близко подобраться к блюдам с едой. Несколько раз на них сурово прикрикивал Адиса да несколько охотливых горлопанов заливисто улюлюкали в след драпавшим зверям, но нужда сказывалась сильнее, и твари всё равно возвращались к намеченной цели. Наконец, терпение старейшины сдало и он, вскочив на ноги, притопнул и пригрозил псам палкой, которая как по волшебству образовалась в его руке. Эта весомая угроза возымела желанный эффект, но не на всех: одна особо худющая доходяга увернулась и бросилась прямиком к ближайшей миске с лепёшками. Там как раз сидел Виктор, хмурившийся всё сильнее по мере разгона собак. Его крупная фигура, очевидно, внушила собаченции трепет и в одном кусе от желанной добычи, та замерла, вжавшись в место.

Вик внимательно смотрел на голодного зверя, затем ухватил первую подвернувшуюся под руку лепёшку и бросил тому. Шавка растерялась не меньше толпы, люди, казалось, подавились дразнящими издёвками, адресованными нахальному животному. Но критический момент прошёл, собака подхватила с пыльной земли роскошный ужин и тут же на глазах у всех расправилась с ним.

– Зачем переводить на бесприютную тварь хорошую еду? – с укоризной бросил Адиса расщедрившемуся гостю. – От того она наберётся наглости и совсем перестанет бояться.

– А зачем нужно, чтобы собака боялась? – строго взыскал Виктор. – Если к животному по-хорошему, то оно любить будет, а когда боится – жди от него пакости.

Псина в знак подтверждения правоты добряка, приподнялась и заискивающе приблизилась к нему, отчаянно виляя узким, как у крысы хвостом, и пригибаясь телом. И юноша смело вытянул руку, без колебаний возложил её на голову пса и погладил. Собака признательно лизнула ласкавшую её руку.

– У тебя большое сердце, юноша, – смягчившимся голосом обратился старейшина. – Не сердись, но у нас так принято – выживает сильнейший. А собаки хорошо чувствуют таких, как ты, иначе бы этот беспризорник не подпустил тебя к себе и не признал за главного.

Пиршество не дошло до финальной стадии, когда Чиди привел за руку старика настолько ветхого, что казалось, каждый шаг грозил развалить его на части. Внук Адисы подвел старца к тому месту, где восседала семья деда, помог тому усесться и тут же вернулся к матери.

Высокий, как и старейшина, высушенный годами почти до состояния мумии, старик, которому на вид смело можно было дать сотню лет, если не две, сутулил хрупкую спину. Единственный в деревне, кто носил волосы, длинные, скрученные в толстые молочного оттенка дреды.

– Змея! За ним приползла змея! – всполошился вдруг Рарог и суетливо забегал вокруг Юны.

Змея действительно показалась, заняв боевой пост около древнего пришельца, но с явным намерением защитить того, нежели напасть: сомнений не оставалось – меж ними союз. Однако ж кошки не спешили полошиться и, приподняв головы, удостоили новоявленную гадину внимательными взглядами.

– Што рас-с-скричалс-с-ся, лупоглаз-с-сый? – невозмутимо обратилась змея, не сводя глаз с саламандра. – Никогда не вс-с-стречал з-с-смею?

– Да нет, как раз одну точно встречал, – взволнованно пищал ящер, боязливо отступая за Матфея. – Одного злобного ужа.

– Ты о Ксафане? – переспросил Матфей. – Он и со мной особо не любезничал.

– Не вс-с-се з-с-смеи одинаковы, – выговорила змея. – Хотя уж мне и родственник.

Гладкая блестящая чешуя её длинного коренастого тела в свете пламени отливала оливково-зелёным окрасом, по спине шла тонкая оранжевая полоска.

– А как вас зовут? – поинтересовался юноша. По тону общения он не заметил снобизма или сварливости, присущие отцовскому ужу.

– Её зовут Мокеле?. Она не ядовита. Это домовая змея-аврора, – дал ответ старик и направил взор заволоченных бельмами глаз прямо на Матфея. Союзник змеи был слеп.

– Я и с-с-сама могла с-с-себя предс-с-ставить, – всё тем же бесстрастным голосом высказалась змея.

– Значит, ты, действительно, кибвэмека, – голос его шелестел, как сухие травы в жаркую пору. Замечание прислужника он пропустил мимо. – Не думал, что доживу до встречи с тобой и услышу твой голос. Как видишь, воочию узреть тебя, мне уже не дано – зрение растратили годы. Так что же ты хочешь узнать у старого слепца Дабуламанзи?

Вокруг установилась кромешная тишина, по всей видимости, колдуна или кем он приходился, в деревне почитали не меньше старейшины и, скорее всего, побаивались, как все суеверные люди.

– В Агнишандире один старый саламандр посоветовал мне направиться к вам, к вашему народу, по его уразумению вам что-то известно о таких как я больше остальных, – начал издалека Матфей.

– Та саламандра мудра. Мне кое-что известно, но не так много, – произнёс Дабуламанзи. – Что же именно ты хочешь спросить?

– Мой дар или наказание – я ещё не понял, как это назвать, но проблем из-за него так много, что пострадали мои друзья, и возможно, мои родители. Как от него избавиться и возможно ли такое?

При упоминании родителей юноша сник, не заметив, как печаль и тревога тут же отразилась в глазах Юны и Эрика.

Старик обернулся в сторону старейшины и обратился уже к нему:

– Адиса, на правах твоего советника и старого друга, прошу тебя об услуге: принеси в своих руках миску с родниковой водой, а затем передай этому юноше.

Ни слова возражения не донеслось со стороны главы деревни, безропотно поднялся Адиса и ушёл куда-то, ступая за пределы огненного света.