Якобинец

Комиссары Конвента чаще всего направлялись в провинции парами. Лапьер был назначен в помощь комиссару Куаньяру и направлен в западный департамент Майенн.

Вдвоём они решили оживить систему «патриотических взносов», превращенную вымогательством их предшественника Мэнье в банальные взятки от богатых людей города.

Майенн западный городок на границе с Бретанью. Население примерно 17 тысяч человек. Здешний высший класс состоит не столько из дворянства, сколь из торговой буржуазии. Семейства Леклерков, Марэ, Берсэ, Дюшмэнов, Пишо, Арно.

Хозяева ткацких мастерских, примерно 500 человек, использовали труд примерно 5 тысяч рабочих, живших в местном рабочем квартале Коконьер. Многие рабочие брали работу на дом, так как половину дня обрабатывали землю, являясь одновременно и рабочими и крестьянами.

Патриотические взносы, практикуемые в 1793 году это обязательные отчисления с самых богатых и обеспеченных горожан в пользу самых малоимущих, семей погибших солдат, определенный процент с доходов.

Состоятельные люди не желали отправлять сыновей на фронт, в этом случае отчисление шло на нужды армии (закупку обмундирования, продовольствия и т.п.) и позволяло официально их сыновьям не служить.

Но эти люди, наживаясь на трудностях военного времени сами не желали жертвовать ради общей победы ровно ничем, ни жизнями, ни деньгами. Они норовили резко занизить сумму доходов и жаловались на разорение и произвол. Забывая, что упорствовать в отказе означает показать себя врагом Отечества, паразитом на его теле, а стало быть, контрреволюционером со всеми вытекающими последствиями…

Однажды утром один из таких людей, вальяжный и самоуверенный явился жаловаться и возмущаться. Характерно, что никто обычно не позволял себе небрежно-барских манер в обращении с делегатами революционного правительства.

Его появление отвлекло Норбера и Лорана от чтения парижской газеты, где сообщалось подробности о суде и казни «австриячки», бывшей королевы Франции Марии-Антуанетты.

Гражданин Арно, одетый «с иголочки» мужчина лет пятидесяти с минуту разглядывал молодых комиссаров, словно мысленно меряясь силами, а затем, решительно вскинув крупную голову, приступил к изложению претензий. Четверть часа он убеждал парижан, что требуемая сумма абсурдна и он гораздо менее состоятелен, чем они думают.

– По результатам финансовой проверки, – бесстрастным тоном отвечал Куаньяр, – вы один из самых богатых людей города и надеемся, не лишены чувства патриотизма? Люди сражаются и погибают на фронтах, видимо только для того, чтобы такие как вы, сидели в тылу и делали деньги?! Ваш сын, вместо того, чтобы отправиться на передовую таскается по ресторанам со шлюхами и мы согласны терпеть это при одном условии, заплатите установленные для вас 300 тысяч ливров на нужды нашей армии и субсидии семьям погибших патриотов!– в почерневших глазах Куаньяра плескалась ледяная ярость.

Арно также изменил тон, он был обозлён и не скрывал этого.

– Я протестую!, – закричал он, – я буду жаловаться, это произвол! Нет у меня этих 300 тысяч, клянусь, нет!, – вцепился в жабо. Его отчаяние выглядело таким искренним, что далеко не наивный Лапьер заметил вполголоса:

– Чёрт! Может бедняга прав, и сумма ошибочно завышена?

Куаньяр холодно улыбнулся:

– Отнюдь нет. Такие комедии я уже видел не раз. Сейчас увидишь сам, как эта проблема решается.

Вызвал охрану. Появление на пороге кабинета двух рослых вооруженных национальных гвардейцев обеспокоило гражданина Арно.

– Вы не смеете, – растерянно и мрачно забормотал он, – я один из самых влиятельных людей в деловом мире Лаваля!

Куаньяр не слушал его и делал указания сержанту:

– Отвести на площадь и охранять. Помост еще не убрали?

– Никак нет, гражданин комиссар. Но гильотину увезли в Сен-Мар..там сейчас она нужнее..

– Мне виднее, где она нужна! Отправьте за ней людей! А этот, – он резко вытянул руку в сторону Арно, трясущегося от ярости, – будет стоять рядом с помостом под охраной до тех пор, пока не доставят дочку доктора Гильотена или пока не одумается.

Норбер был зол, самоуверенность и высокомерие Арно выводили его из терпения.

Лапьер с легким удивлением наблюдал за этой сценой и растерянно улыбался. Арно кричал и бился в сильных руках гвардейцев:

– Вы не можете,… вы не посмеете!!

– Увести, – тон молодого комиссара был сух и резок. Когда дверь закрылась, с его смуглого лица сошла дежурная маска ледяного бесстрастия, он загадочно улыбнулся товарищу.

– Он прав, ты не можешь его казнить вот так, без суда, – начал озабоченный Лапьер.

– И не собираюсь, – Куаньяр беззаботно улыбался, – эти господа упрямы и высокомерны, но не самоубийцы. Скоро он передумает!

Через два часа Лапьер подошел к окну. Начался сильный дождь. Люди разошлись по домам, на опустевшей площади не было никого, кроме злосчастного Арно около пустого помоста и его охраны.

Еще через полчаса стук копыт, скрип колес и дикий крик заставили обоих подойти к открытому окну. Рядом с пустым помостом остановилась телега, на которой возвышалось нечто, покрытое темным брезентом.

Арно, растерявший разом всю самоуверенность и злобу, в ужасе закричал:

– Нет, нет, ради Бога, умоляю вас, остановитесь, я хочу видеть гражданина комиссара!

– Вот и всё, – Норбер спокойно отошел от окна,– но должен заметить, такого дьявольского упрямства и наглости я не встречал давно! Другие господа коммерсанты станут умнее.

Сел за стол и разложил бумаги.

Когда в кабинет ввели промокшего до нитки, дрожащего Арно он имел весьма жалкий вид и ничем не напоминал уверенного в своем влиянии и неприкосновенности «делового человека».

– Распишитесь, вот здесь, – Норбер подал ему перо. Арно взял перо и поднял на него глаза, а во взгляде металось и билось: – Подавись и сдохни!

Почувствовав подтекст, невозмутимый Куаньяр снизошел до замечания:

– Лоран, оформи всё как следует и выдай гражданину квитанцию.

Когда за гражданином Арно закрылась дверь, Лапьер не удержался:

– Оригинальный метод. И что, такое бывает часто?

Норбер небрежно откинулся на спинку кресла:

– Нет, сознательных патриотов к счастью больше или сказать точнее, другие господа более осторожны…

А вечером они вместе изучали дело д ,Эспаньяка.

– Альбер Луи Кристоф д ,Эспаньяк, маркиз. 1764 года рождения, 29 лет. Высокий худощавый блондин с голубыми глазами. Женат. Жена Элен Беатрис Эме д, Эспаньяк, 22 года, урожденная баронесса де Розели..», – при этом Лапьер выразительно покосился на товарища, но тот остался внешне равнодушным и продолжал: «Майор королевской армии, командир независимого отряда шуанов с августа 1792 года.

Его постоянный девиз – пленных не брать. Есть информация, что предпочитает лично пытать пленных и добивать раненых, вполне профессиональный палач, даже самые стойкие обычно не выдерживают и пятиминутного «общения», если он примется всерьез, но часто и бесцельно ради удовольствия, из ненависти к республиканцам «развлекается» подобным образом. Руку набил на африканцах, до восстания рабов летом 1791 года имел плантацию на Сен-Доминго.

Из тех, кого возбуждают чужие страдания, а уж физические или эмоциональные, без разницы. Ему нравится "ломать" человека.

При этом военный специалист, бесстрашен, требователен к подчиненным и совершенно безжалостен к врагу. Отлично ездит верхом, владеет холодным и огнестрельным оружием. Высокомерен и жесток к нижестоящим, предельно убеждён в «прирождённом дворянском превосходстве», ненависть к Республике и революции крайняя, патологическая. Фанатичный защитник трона, абсолютизма и дворянских привилегий…

Воспоминания о пытках отозвались реальным чувством боли в полузаживших ранах, Норбер нервно и зло стиснул зубы.

Так это был д ,Эспаньяк собственной персоной.. Это его шлюха с таким удовольствием пинала меня, полуживого, сапогом под ребра…

Выходит мне еще повезло, с таким наслаждением он кромсал рядового патриота, не зная, что в его руках комиссар Конвента и член Якобинского клуба Парижа…А что бы он сделал узнав правду? Действительно содрал кожу с живого?!