Горькое логово

– Здравствуй, – кротко сказал Сташка.

– Здравствуй, – усмехнулся Ярун.

Сташка проверил его взглядом, растерялся и рассерженно скатал себя в холодный и блестящий ледяной шарик. И больше ничего не боялся. Даже того, что Ярун смотрел как на мертвого. Значит, все равно он был должен спуститься в подземелье. Потому что – да чего теперь он вообще сможет испугаться? Какой угодно ужас перетерпит. Даже собственное жертвоприношение. А умирать не страшно, да и когда там его еще соберутся убить. Что ж, и из-за этого не есть, не смотреть на небо, не разговаривать с Яруном? Сташка не хотел тут глупо стоять внизу, и быстро и сердито спросил:

– В чем мне поклясться, чтоб ты поверил мне?

Ярун вдруг оказался, громадный, черный, рядом, а его ладони – у Сташки на плечах:

– Разве ты сам не знаешь?

– Знаю. Я… Я не уклонюсь… Ни от чего… Не хочу, но сделаю… Даже если страшно…

– Что-то ты имеешь в виду ужасное, – наклонился Ярун. – Глаза безумные, еще хуже, чем вчера.

– Ярун, ну… Я же все понимаю… Я согласен и не боюсь.

– Что ты понимаешь, чудовище?

– Когда надо будет стать звездой, я стану.

– Не смей так говорить! – Ярун вдруг схватил за бока, поднял перед собой и встряхнул. – Ты что, опять в жертву себя собрался приносить? Ты жить, ЖИТЬ должен! Живи! Ты даже не видел ничего, кроме игрушек! Ничего не знаешь! Не помнишь!

Его крепкие ладони больно сжимали грудную клетку, удерживая высоко над бездонным черным полом. Он терпел, вдруг подумав, что Ярун никогда-никогда не допустит, чтоб он вдруг упал. Не уронит. И – он разом забыл и про смерть, и про Сеть. Перестал стискивать широкие запястья, за которые уцепился, едва Ярун схватил его. Посмотрел в глаза и улыбнулся. Ярун тоже. Сташка спросил:

– Не надо жертву?

– Надо, – усмехнулся Ярун. – Жертвуй жизнь, а не смерть. Издохнуть любой может. А ты – выживи в конце концов.

– Это труднее, – подумал вслух Сташка. – Особенно без Венка. Ты теперь всегда, чуть что, будешь меня на руках таскать?

– Меня это успокаивает, – усмехнулся Ярун.

– Меня тоже, – буркнул Сташка. Хотел обнять Яруна и не решился.

– Я жалею, знаешь ли, что в младенчестве тебя носили на руках другие люди… Да ты и до сих пор кажешься мне маленьким. Но это не важно. – Он вдруг развернулся и посадил на трон, отступил: – Это место долго ждало тебя.

Сердчишко заколотилось неровно и жалобно. Ребра болели. И сидеть было холодно и твердо. Он возмутился:

– Это – твое место! Не надо мне раньше времени! Сам – живи!

– Примерься, – улыбнулся Ярун. – А так – еще подождет… Ну, каково?

– Холодно, – Сташка, больше от слабости, прислонился затылком к резному камню спинки, осмотрелся: – Очень высоко и очень холодно. Как в стратосфере… Ой. – он посмотрел на Яруна: – Это еще хуже одиночество, чем мое в башне. Ярун. Прости меня. Я не хочу, чтоб тебе было так одиноко. Я… Ладно. Я попробую.

– Обещаешь наследовать?

– Еще в Лабиринте пообещал, – вспомнил Сташка. – Или как-то надо торжественно обещать?

– Не надо торжественно. Давай так, Сташек. – Ярун свел страшные брови: – Ты обещаешь быть верным Дракону?

– Это созвездию, что ли? Да, – чуть удивился Сташка. – Я и так уже… Чешуей обрастаю. Ну… Я и тебе весь верный, ты знаешь.

– Знаю, – Ярун взял его руку и странным жестом на секунду прижал костяшки Сташкиных пальцев к своему лбу. – И ты тоже… Знаешь.

Потом он снял с себя и осторожно надел на Сташку платиновую цепь с тяжелым сверкающим драконом.

– Это всерьез, малыш. И это навсегда, до самой смерти.

– Да, – согласился Сташка, недоумевая втайне, почему так легко соглашается на эту каторгу. Жертвует жизнь. Из-за власти? Из-за Венка? Из-за Яруна? Или из-за того, что он действительно Кааш Дракон, и созвездие – его долг?

– Все, брысь, – усмехнулся Ярун. – Успеешь еще… Пойдем-ка, – он пошел в угол зала за трон.

Сташка спрыгнул с трона и побежал догонять. Ярун ждал у высоких дверей в зеркальной стене, и Сташка, подбегая, удивился себе – этот мальчик, маленький, такой быстрый, резкий, и лохматый, с горящими щеками и яркими глазами – он сам? И вдруг он увидел: как похож на Яруна! Замер. Не только такие же серебристые, с темной полосой волосы и синие глаза, но и – еще что-то, отчетливое и сумрачное в чертах лица, в выражении – родственники. А волосы-то… Будто их одних мало… В жизни ни у кого он не видел таких же волос… Эта странная, похожая на седину масть и черная полоса ото лба к затылку – ни у кого так не бывает… Пробежавший по телу резкий озноб заставил инстинкт проснуться и поднять голову. Что-то не так. Что-то в этом страшное и важное. Ярун тоже посмотрел в зеркало и встретился со Сташкой глазами. Слегка нахмурился и сказал:

– Я знаю, о чем ты думаешь. Забудь, что был бастардом, – положил руку Сташке на голову и еще повторил: – Забудь. Я даю тебе теперь свое имя. Но не отцовство.

Сташка кивнул. Отцы и сыновья… предки… Да в общем, это все неважно. Или нет? Вот было бы хорошо, если…

И вдруг опять что-то ринулось изнутри, его качнуло, как вчера, невидимым огнем вспыхнули волосы, и из темного колодца своей недоступной памяти хрипло и яростно сказал он настоящий:

– Ты знаешь, что мне все равно!

И голоса этого, и древних тяжелейших, гневных чувств Сташка не вынес. Успел еще почувствовать себя тонкой оболочкой на тяжкой, какой-то вневременной, разозленной и страшно нервной сути, и, рассыпая ярко-синие искры, упал в черное.

Пришел в себя спустя лишь миг – он даже упасть не успел, а Ярун не закончил подхватывать его на руки. Подхватил и не даст упасть… А сам он был всего только дрожащим в ознобе Сташкой. Ребенком. Но он все помнил. Тот, изнутри – соврал!! Соврал… Понятнее, почему Ярун не говорит прямо, что отец. Той нервной зверюге, что таится у Сташки внутри – быть отцом? Ужас какой… Потер лицо ладошками. Пожаловался громадному надежному Яруну:

– Опять это. Ты будишь во мне какого-то нервного звероящера. Каждый раз все глубже в прошлом. Он, кстати, соврал.

– Ты не ври, вот что важнее.

– Я не буду. Потому что… Ну, мы с тобой… Это… Такое… Нерасторжимое единство. Это не любовь, не привязанность. Я… То есть мы со зверюгой – это ведь твое продолжение.

– …Ты правда это понимаешь?

– Скорей, чувствую.

– Так даже лучше, – хмуро кивнул Ярун. – А что ты о нашем родстве -думаешь?

Сташка уткнулся в него лбом, потому что обнять боялся. Ярун погладил по спине и попросил:

– Говори давай. А то сил нет тебе в глаза смотреть.

– Ты даешь имя, но не называешь сыном, хотя когда-то я рожден от тебя. Это, наверное, потому, что у меня эта …Всезнающая звездная зверюга внутри… которая, чуть что, огрызается…

– Нет, – улыбнулся Ярун. – Зверюгу я тоже люблю.

– Тогда… Дай подумать… Чего бы проще: отец и сын, но нельзя почему-то. Так может быть потому… что… Ты ждешь, чтоб я сначала что-то вспомнил… Мы ведь волочим за собой столько всего прежнего. Наверное, плохого тоже много было. Я чувствую вину.