Мы наскоро познакомились (смотрителя звали совсем странно – Бернид Белоярович) и в который раз рассказали о нашем деле.
– Пыльца фиалок… – глаза смотрителя заблестели. – Да, истинная – та, что вызревает во время предрассветного танца фей. Я любуюсь на это чудо каждое утро. Когда ещё темно, и солнца ещё не видно, а только первые робкие брызги его взлетают над морем… вот тогда из хрусталя лунного света выплавляетя и тут же закаливается лезвие, сотканное из моря и неба, из сияния и мрака, из прошлого и будущего, из зноя и хлада. И на этом лезвии танцуют маленькие, смешливые, но необыкновенно грациозные феи.
– У вас есть эта пыльца? – тихо спросила Настя.
Он не успел ответить, потому что здесь я втащил-таки корзинку с бобром.
– Привет, Бер! – прокричал Боб из оконного проёма, – как поживаешь?
– Вползай, старина, – отозвался хозяин. – Нормально, как видишь. Ты как?
– Ракушками уже оброс, но пока на ходу, – усмехнулся бобр.
Смотритель помог бобру спуститься на пол, обернулся к Насте.
– Да, пыльца у меня есть. И именно такая, какая нужна.
Подойдя к настенному шкафчику, он вытащил оттуда завязанный мешочек. На вид там было грамм сто пятьдесят.
– Для такого нужно дела я отдам всё, что у меня есть.
– Наверное, это много, – сказал я.
– Берите, берите, – произнёс смотритель. – Мало ли что, всяко бывает.
– А фиалки, они что – растут на воде, прямо в море? – проговорила Настя.
– Конечно, – мягко промолвил хозяин, – фиалки растут везде, где захотят. И им ничто не помеха – ни глубины, ни соль, ни камни, ни бури, ни тьма. Им нужно только добро. А добро не нужно поливать, тащить за стебли вверх, подталкивать… оно растёт само, как ромашка, как подорожник, свободно и без понуждения.
– Спасибо, – сказал Мишка. – Можем мы вас как-то отблагодарить?
– Уберегите ваш мир от войны, и это будет мне отличным подарком, – промолвил Бернид. – Хотя… да, можете. Передайте от меня посылочку мичману Семёнову. Козьме Платонычу. Хорошо? Он мой сосед, это вам на зюйд-вест, то есть, направо от маяка идти надо, по берегу тропка есть, с милю где-то.
Как мы могли отказать?
Хозяин привстал, сызнова прошёл к шкафчику, достал с полки жестяную банку – у нас иногда в таких чай продают.
– Это смешинки фей. Я их вчера попросил специально для него собрать. Сам хотел отнести, их долго так хранить нельзя, но раз уж вы… Грустит он, ему сейчас они, ох, как нужны!..
Подойдя к нам, смотритель слегка приоткрыл крышку. Смешинки фей были похожи на маленькие цветные карамельки или леденцы с прозрачными слюдяными крылышками. Завидев нас глазками-бусинками, они зашевелились и явно вознамерились взлететь.
– Нет, нет, милые, потерпите, – ласково прошептал Бернид и, закрыв крышку поплотнее, передал банку мне.
– Вы же сейчас сходите? – просительно произнёс он.
– Нам всё надо быстро делать, – прохрипел Боб. – Нам ещё сны апрельских солнечных зайцев искать надо.
– А что их искать? – улыбнулся смотритель. – Они не прячутся. У настройщика солярных часов они наверняка будут. Это из бухты, где мичман живёт, три мили в море. А там остров Алатырь. Настройщик там.
– На острове?! – Мишка присвистнул. – Может, у мичмана лодка есть?
– Лодка, кажется, есть, – кивнул Бернид, – но зачем лодка? У него ж корвет целый! Всегда в полной боевой готовности! Поднимайся на него да плыви!
– В боевой? – не понял я.
– Ну, это так – фигура речи. Мичман – он же ваш. Это он так выражается. Но воевать тут не с кем.
– Всё, ладно, – Боб встал, шлёпнул хвостом по полу. – Бернид, нам идти пора. У тебя хорошо, но…
– Да, я понимаю, – проговорил смотритель, – Боб, ты мне потом в поле записку черкни. Адрес-то мой помнишь?
– Так в поле сохраняется, – ответил бобр.
– А, ну да, ну да, – махнул рукой хозяин, – сижу тут, как бирюк, забыл, как письма писать.
В общем, мы распрощались и побежали вниз, а бобра смотритель спустил на лебёдке.
Часок попылив по тропе, оставив далеко позади Боба, кричавшего «идите, я догоню», мы очутились у хижины, которая своей округлостью напоминала то ли Диогенову бочку, то ли избушки хоббитов из Шира. Хозяин сидел на крылечке с какой-то легкомысленной былинкой в зубах и задумчиво смотрел, как солнце, спелой абрикосиной, падает в море.
– Здрасьте! – хором прокричали мы. – Мы вам от смотрителя подарок принесли. Вы же – мичман? Козьма Платоныч?
Мичман заулыбался.
– Мичман. Козьма Платоныч. Опять фей о чём-то просил?
– Да, смешинок вам насмеять, – сказала Настя.
Я выудил из рюкзака банку, протянул.
– Что ж… вы в дом заходите, а я – сейчас…
Он отошёл чуть в сторонку, дождался порыва ветра и открыл крышку. Смешинки словно только этого и ждали – они мгновенно вспорхнули и с весёлым щебетом замельтешили над нами, вспыхивая маленькими фейерверками и наполняя округу разнообразными ароматами.
– Летите, летите! – прокричал мичман.
Смешинки, видимо услышав его призыв, сделали ещё несколько кругов и помчались над морем прямо в тающий закат, словно пытаясь догнать уходящее солнце.
– Я всё, что мне смотритель передаёт, всегда отпускаю на волю, – проговорил мичман. – Как-то оно нехорошо, когда чудеса эти взаперти томятся. Только смотрителю не говорите. Хорошо? А то он расстроится.
Нам пришлось пообещать.
– Вы голодные? – осведомился хозяин.
– Нет, спасибо, – ответила Настя. – Нас уже закормили. Целый день что-то жуём.
Тут в конце концов доехал Боб.
– Да, ребята, – пропыхтел он, – тут не до латыни… Укатали сивку крутые горки…