Мы из БУРа. Рассказы о Белгородском уголовном розыске

– Кому бояться, мне?! – в показном гневе вскипел парень – Да я и её, и тебя покрошу! Ты понял, мент, понял меня?!

Полковник молчал, ожидая, когда этот недоносок выговорится.

– Насколько я помню, ты меня для разговора позвал? – напомнил он, когда словарный запас его собеседника иссяк.

– Так это… Ну да! Совсем ты мне мозги… высушил, конкретно! Ты что, типа умный, да?! Я сейчас… Вы не знаете меня! Мне реально ничего не стоит здесь… Ты понял?!

Николай Павлович кивнул, хотя в этом монологе сломал бы ногу кто угодно. Он обратил внимание, что рука с ножом снова отдалилась от горла и, выписав в воздухе зигзаг, замерла где-то у бока заложницы. Она погрузилась в тень, скрыв вместе с собой и сталь, что Шеховцова весьма озадачило – он перестал контролировать нож и нервы напряглись до предела. Нет, он вовсе не думал о себе, хотя мерцающий в темноте клинок то и дело напоминал ему о том, давнем своём ранении. Сейчас Николай Павлович желал одного, всей душой желал, чтобы сидящая напротив девушка осталась жива. Больше того – чтобы вышла из этой несчастной маршрутки без единой царапины, но для этого остался один путь – блокировать того урода, что сейчас сидит напротив и гримасничает, сжимая смертельную сталь. Сложно, очень сложно, глядя в глаза преступнику, не упускать из вида его оружие, особенно, когда сам он скрыт полутьмой. Шеховцов продолжил слушать, ловя обрывки фраз и вставляя свои, всем видом выражая внимание и заинтересованность, но внутренне весь напрягся натянутой струной. «Вот сейчас!» – вспыхнуло в сознании. Стопа едва заметно скользнула вперед, и корпус склонился, перенося центр тяжести к ней. Подскочить, выпростать руку и плечом закрыть девочку, а там… В это мгновение локоть парня опустился, открыв прижатый к девичьей груди нож. Полковник тут-же обмяк. «Просмотрел! Проклятая темнота!» Сейчас всё шло не в его пользу – и неверный свет, и отбрасываемые им тени, что удлиняли, а то и вовсе скрывали руки преступника. Они исчезали в одном месте и через секунду проявлялись в другом, рядом с первым, но уже не там, куда намечался бросок. Несколько раз полковник едва не шёл на захват, и столько же замирал, обнаружив, что блеснувший в тени клинок объявился совсем в ином, неожиданном и таком опасном для заложницы месте! К счастью, для самого террориста приготовления полковника остались не замеченными. Он слишком увлёкся упоением властью, тем, что его внимательно слушают перепуганная им девушка и этот, во всём идущий в поводу начальник. Такого никогда с ним не бывало! Он понятия не имел, что именно делать дальше, но по новостям и фильмам знал, что такое часто случается и, раз уж на это идут, то у кого-то всё-таки выгорает! А чем он хуже других!

– Ты это, полковник! … Ты бабки гони! Нечего здесь воздуху гнать! – по урочьи гнусаво выкрикнул парень, наконец вспомнив о предмете разговора.

Николай Павлович мимоходом улыбнулся девушке и успокаивающе, еле заметно кивнул. Затем, пристально глядя в лицо преступнику, спросил:

– Сколько?

Стало очевидно, что этот вполне логичный вопрос застал оппонента врасплох. Террорист замялся и, весь сосредоточившись на мыслительном процессе, совершенно позабыл о ноже. Рука вяло опустилась к его же бедру, и Шеховцов бросился вперёд. Как ни странно, его опередили. До сих пор беззвучно сидевшая девушка всё с тем же молчанием схватилась за запястье своего неприятного соседа и стала оседать на нём всем весом своего хрупкого, но достаточно тяжёлого тела. В тот же миг поверх девичьих пальцев легла мужская ладонь и крепко сжала, захватывая их вместе с вооружённой рукой. Шеховцов не стал бить локтем в лицо. Нет, вовсе не затем, чтобы представить народу физиономию этого идиота во всей своей первозданности. Просто он опасался, что при неверном освещении просчитается в положении головы и удар придётся выше или вскользь, что в решающие секунды было недопустимым. Он заранее ударил ниже и наверняка. Локоть, описав дугу наружу, на полном ходу вдавился в горло обескураженного парня, и через секунду так досаждавший металл уютно улёгся в руке Николая Павловича.

Уже совсем рассвело. Подул свежий ветерок, и молодая листва всколыхнулась, взбудоражив воробьиную стайку. Редкие лужи, словно кусочки неба, белели на сером асфальте, а вокруг буйствовала весна. Николай Павлович родился в этот месяц и, как и все майские, особенно любил это время. Время, когда солнце ласкает теплом, радуя глаз волнами яркого света, когда природа словно вспыхивает, а деревья, полностью укрывшись изумрудной листвой, разносят окрест запахи сирени и бог весть ещё какие, что кружат голову и рождают надежды. Шеховцов отправил водителя и шёл, наслаждаясь утром. Он вполне успевал к планёрке и потому не спешил. В запасе оставался целый час, а потом – наполненная привычными хлопотами работа. Уже в полную силу засновал транспорт, и улица наполнилась торопливыми прохожими. Родной город пробудился, вокруг снова закипела жизнь.

Свердловский вариант

Полным ходом шли девяностые. Остатки некогда могущественной страны подминались криминалом разной масти, и лишь немногие регионы оказались способными противостоять активизировавшейся уголовщине. Белгород, как и прежде, жил своей жизнью. Конечно, теперь уже другой, очень трудной или напротив, открывающей массу перспектив, демократической, но с той же уверенностью в торжество закона, как и при недавних коммунистах. Местная милиция территориально была разделена надвое. Первая половина в лице Свердловского районного отдела внутренних дел, ответствовала за население, проживающее в одноимённом районе. Вторая – сотрудники Октябрьского РОВД – за население Октябрьского. К слову заметить, несмотря на численность горожан, достигающую нескольких сотен тысяч, сами по себе эти отделы имели штаты довольно скудные – ещё по советским нормам. В каждом из них, наряду с дежурной частью, в наличии имелся десяток участковых, десяток следователей, столько же дознавателей, сотрудниц инспекции по делам несовершеннолетних, административной практики и, естественно, отделение уголовного розыска. Именно оно составляло тогда, равно как и сейчас, основу любого территориального отдела, с той только разницей, что насчитывало всего двенадцать человек. Эти двенадцать своими трудами удерживали преступность в своей половине города, причём на том уровне, который от предперестроечного серьёзно не отличался. Вот в это самое отделение сейчас, в троллейбусе пятого маршрута, и направлялся бывший кадровый армейский офицер Глеб Велиев. В свои двадцать пять он, благодаря своей худобе, выглядел гораздо моложе, так что многие, глядя со стороны, принимали его за демобилизованного бойца – срочника. И лишь вглядевшись в внимательные карие глаза, меняли своё мнение. Велиев, будучи по натуре эмоционален, внешне не спешил обнаруживать свои чувства перед собеседником. Он умел выслушивать, умел взвешивать слова, и всё это на фоне довольно малого опыта гражданской жизни. Глеб вырос в Белгороде. Отец его – природный казах, служивший помощником прокурора на родном Урале, с рождением сына с семьёй переехал на Родину жены, и осел в областном центре. Мать – школьная учительница, проработав в Белгороде пять лет, скончалась от болезни. Не прошло и года, как отец привёл в дом другую женщину и создал новую ячейку общества, в которой первенцу отводилась роль досадного приложения, так что учить житейской мудрости его было некому. В этом смысле наставниками послужили родное артиллерийское училище и Армия. Больше всего запомнился преподаватель тактики. Подполковник Сладков – всегда подтянутый и щеголеватый офицер, на одном из занятий изрёк: «Хороший офицер всегда должен оценивать обстановку и принимать решение молниеносно. Некоторые в ходе боя впадают в ступор или перекладывают ответственность на других. По этому случаю в нашей Армии существует поговорка: „Не прав не тот, кто принял неверное решение, а тот, кто не принял его вообще!“ Но всё сказанное – для боевых действий. В службе есть ещё и такое понятие, как взаимоотношения с подчинёнными. Когда твой приказ выполнен с запозданием или неверно, когда принял неприятное высказывание на свой счёт, не спеши объявлять взыскание или отрабатывать приёмы рукопашного боя. Настоящий офицер выждет, когда схлынут эмоции. Вот тогда, на холодную голову, и принимаются решения! Не раньше!» Со временем Велиев заметил, что этому принципу следуют многие: командир его учебной батареи, ряд самих преподавателей, а впоследствии видел то же в своих сослуживцах – армейских офицерах. Ещё будучи курсантом, он впитал это правило, но теперь, оказавшись «на гражданке» по сокращению штатов, с удивлением заметил, что здесь оно мешает. Несмотря на то, что в последние годы на Армию с телеэкранов и печатных страниц вылились тонны грязи, она всё же оставалась на голову выше тогдашнего общества. В ней пока ещё не было той вольности в общении, маты допускались только в крайних случаях, а при беседах сослуживцев и вовсе сводились к минимуму. Низкие поступки тоже были редкостью, так что большинство офицеров, окунувшись в гражданскую среду, зачастую просто «тормозили», не находясь, как себя вести в ту или иную минуту. Вот и Велиев, в битком набитом троллейбусе, с минуту-другую терялся в сомнениях – урезонивать матершинников, обозначившихся в толпе пассажиров, сейчас, или выждать, когда успокоятся сами. Теснящееся вокруг множество мужчин и женщин с безразличием зависало на поручнях или восседало у окон, отводя глаза в сторону и невольно создавалось впечатление, что всё, что творится вокруг, давно уже принято среди людей и возникать с замечаниями по меньшей мере не уместно. Те двое – с татуированными руками, горланя в полный голос, переключились на стоявшую рядом девушку.

– Слышь, чува, давай ко мне на колени! – весь оскалившись в сальной ухмылке, прогнусавил мужик, сидевший поближе.

Второй нервно захохотал, поедая объект внимания масляными глазками.

– Чего отвернулась, коза, к тебе обращаются! – продолжил первый с нотками раздражения – Или что, не по нраву? Смотри Санёк – фифа какая!

Глеб решил всё же не дожидаться своей остановки. Он молча стал продвигаться в направлении оратора, протискиваясь сквозь плотные ряды тел.

– Нам пора, Колян! Пошли, а то пропустим – раздался голос второго.

– Куда пошли? Я без этой тёлки не встану! А ну прыгай на колени, сучка!

По толпе прошёл ропот, но тут же стих. Велиев уже был близок к цели, когда перед ним возникла спина поднявшегося с места мужчины. Он тоже стал пробираться вперёд толи к выходу, толи поближе к расписным. В любом случае их опередили. Чуть в стороне раздался возмущённый женский голос:

– Не пора ли закончить? Среди людей всё-таки! Что вы себе позволяете?!

Троллейбус притормозил и все подались вперёд, разом загомонив. Когда гомон стих, явственно прозвучало:

– Да идём же, Колян! Не связывайся, здесь город красный!

Колян не возражал и урки под нарастающий гнев пассажиров поспешили выскочить на ближайшей остановке. Глеб с некоторым усилием выбрался из битком забитого салона и бросил взгляд вслед удаляющимся уркам. Его путь лежал в противоположную сторону, и, свернув за угол ближайшей двухэтажки, молодой человек зашагал по ведущей под уклон улице. Ещё через пятнадцать минут он вошёл в распахнутую настежь дверь и с яркого, переполнившего воздух июльского солнца, очутился в темноте коридора. Через несколько шагов глаза привыкли к контрасту в освещении. Он свернул за угол, миновал распахнутую дверь и оказался перед дежурной частью.

– К кому? – спросил капитан, склонившись к окошку.

– В угро – ответил Глеб и протянул предписание.

Капитан мельком взглянул на документ и кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

– Розыск там!

Велиев сразу отметил это непривычное для слуха «розыск». Чуть позже он понял, что известная широкой публике абвеатура «угро» осталась в далёком прошлом, и в настоящее время упоминается в детективах, кино, кем угодно, только не самими операми. Молодой человек поднялся по лестнице и перед ним, во всю ширину стены, предстал красочный плакат. На нём мужчина в форме, светя фонариком, вглядывался в отпечаток обуви. Внизу крупными буквами выделялась надпись: «Уголовный розыск – передний край борьбы с преступностью!» «Причём здесь эксперт-криминалист?» – удивился Велиев, но сама надпись впечатляла и, несмотря на только ещё предстоящее оформление в соответствующей должности, вызывала чувство гордости за избранную профессию. Нет, нельзя было утверждать, что в отдел вошёл абсолютно несведущий в розыскном деле человек. За плечами Глеба, помимо армейской службы, был год учёбы на высших курсах по подготовке оперативного состава. В городе на Неве его и сотню таких же, уже имеющих высшее образование парней, обстоятельно обучили оперативной работе, криминалистике, уголовному процессу и праву, тактике проведения задержаний, обысков, допросов и массе других премудростей, необходимых в работе сотрудника уголовного розыска. Но всё это была теория, а впереди ждала практика. Глеб, преисполненный некоторым волнением, миновал длинный коридор с дверями по обеим сторонам, и в самом конце его нашёл табличку с надписью: «Толстопятов Владимир Алексеевич. Начальник уголовного розыска». Он вошёл в кабинет и представился белесому, низкорослому, но крепкого сложения мужчине. Владимир Алексеевич был из начальников того склада, который сегодня принято называть демократическим. Ни один его подчинённый никогда не слышал от него обидного слова, но при всей своей интеллигентности он умел находить такие слова, которые оспаривать никто не торопился. Будучи мастером спорта по рукопашному бою, он сам проводил занятия в спортивные дни и, несмотря на полную загруженность, старался поддерживать форму, справедливо ожидая того же от своих оперов. Владимир Алексеевич явно торопился. Наверное, поэтому он не стал задавать лишние вопросы и, ограничившись общепринятыми, вызвал к себе высокого мужчину с живым взглядом светлых глаз.

– Свистильников Александр Борисович, майор милиции, старший оперуполномоченный по линии квартирных краж! – представил его начальник и, уже обращаясь непосредственно к самому мужчине, продолжил – Ну что, дождался ты наконец штатной единицы, теперь у тебя группа. Так что забирай напарника!

И, глядя уже вдогонку выходящим из кабинета операм, крикнул:

– Да, оформлю тебя наставником, поднатаскай парня!

В своём кабинете Свистильников усадил прибывшего за стол и, после нескольких фраз, перешёл непосредственно к работе.

– У нас вся территория разделена на зоны, за каждой закреплён опер. Он разбирается со всем, что на его земле происходит. Но есть ещё и линии: убийства и прочие тяжкие телесные, мошенничество, наркотики, кражи транспорта и из него, ряд других и, конечно, наша. Каждую линию обслуживает отдельный опер, реже два. Некоторые линии совмещены в одном лице, но на квартирах, слава богу, никакого довеска нет. Более того, нас теперь, как и тяжких с транспортниками, двое. Теперь о клиентах. Квартирники – они же домушники, народ хитрый. Иногда действуют в одиночку, но чаще в группе с распределением ролей.

Рассказывая, Александр Борисович увлёкся и вскочил с места. Он принялся широкими шагами расхаживать по кабинету и, подбирая слова, задумался. Само помещение, в котором теперь предстояло трудиться, радовало глаз простором. Высокий потолок подпирался выкрашенными в нейтральный цвет стенами, а свет из широкого окна освещал три двухместных сейфа. Они стояли в углах, всем видом напоминая всякому вошедшему о казённости учреждения, и вкупе с тёмно-коричневыми столами и голыми, без единой картины, стенами, создавали соответствующий настрой.

– Так вот … – продолжал Свистильников, произведя разворот от окна – квартирники! Пока один вскрывает замок или двери, другие стоят на шухере. Предварительно оклеивают дверные глазки или принимают другие меры, короче – подстраховываются. Строение и виды замков изучали?

Глеб кивнул. Многое из услышанного ему уже было известно от преподавателей, но он не перебивал, слушая с неподдельным вниманием. Сейчас, когда Свистильников приблизился к окну, бросилась в глаза его лёгкая сутуловатость. Он, обладая довольно стройным сложением, как и многие высокие люди, стеснялся своего роста в детстве, и невольно приобрёл эту особенность.

– Обычно, прежде чем идти на дело, они собирают информацию. Мало того, что по наводке идут, так ещё и наблюдение на пару дней установят, почту проверят и всё такое. Ну а потом уже…

Наставник подробно перечислил способы взлома замков и дверей, уже известных Велиеву, и перешёл к самому ходовому инструменту.

– На первом месте у них, конечно, фомка. Это не тот гвоздодёр, что показывают по телику. Фомка – инструмент индивидуальный и заказывается вором под свою руку. Главное условие – изгиб лебединой шеи и длина. Она должна быть от локтя до ладони, чтобы хозяин вполне мог поместить её в рукав. Кстати, при случае очень эффектное оружие!

– Что, и на мокруху пойдут?

– Нет, навряд ли! – махнул рукой старший опер – Квартирники – интеллигенция преступного мира. Они не только руками – ещё и мозгами работают. Зато их колоть сложно. Это тебе не гоп-стопники – нашим улики подавай и всё такое прочее! Пока на их след выйдешь, задержишь да показаний добьешься …! Есть у нас некоторые из начальников… Считают, что преступление раскрыть – всё равно, что штамповки с конвейера снимать!

Свистильников сел за стол. Его руки стали беспокойно перебирать листы, но скоро он справился с охватившим его волнением и продолжил уже спокойнее.

– Кстати, нас, свердловчан, сами же преступники интеллектуалами зовут. Вы, говорят, не молотобойцы, к стенке доводами припираете. А вообще у нас в розыске коллектив хороший подобрался, скоро сам со всеми познакомишься. Меня можешь по отчеству звать, не возражаю.

Свистильников был старше Велиева лет на десять, но вызывал такое уважение, что он не спешил воспользоваться предложением наставника. Видя, что тот с вводной информацией закончил, Глеб решил озвучить давно вертевшийся на языке вопрос.

– Александр Борисович, а что значит – красный город? – спросил он, вспомнив сегодняшний случай – Что, все жители в коммунистах?

Свистильников впервые улыбнулся.

– Не в коммунистах дело. На жаргоне красный – город, где всё контролирует милиция и администрация. Словом, законная власть. Вот наш Белгород – в числе таких.

Звучно затрезвонил телефон, и Свистильников снял трубку.

– Выхожу. – сказал он и повернулся к напарнику – Я сегодня на сутках, до ночи со мной покатаешься. Сейчас выезжаем – в Ячнево гараж вскрыли.

За сегодняшний день Велиев дважды услышал доселе незнакомые ему профессиональные милицейские термины. В Армии понятие «дежурить» заменялось такими синонимами, как «заступить в наряд» или «быть в карауле». Здесь, заступая в суточное дежурство, говорили коротко: «Я на сутках».