А у стены – дети
бледные, худые,
болезнью побежденные,
но еще – живые.
Раковая палата,
жуткая, как морг…
Кто-то и улыбнуться
из зрителей даже смог.
Клоуны Саша и Паша,
выйдя во двор устало,
плачут вдвоем за оградой —
дети смеялись мало.
* * *
В ЗАЛЕ ОЖИДАНИЯ
Два сердца,
три худых руки,
он с костылем, она – в коляске,
и церебральные тиски
любовную сцепили связку.
А рядом – сытоватый смех,
как будто
чья-то злая шутка:
здоровьем пышущий самец
лениво треплет проститутку.
И, может, недостоин тот
бездумной веры,
кто приделал
душе – истерзанную плоть,
а пустоте —
живое тело?
* * *
ТЕЛЕВИЗОР
Теле-игривые процедуры
фотогеничных уродов —
освобожденные от цензуры
тешатся кукловоды.
Можно министра – хозяина выдрать,
распотрошить депутата,
раньше за это давали «вышку»,
сегодня – в срок зарплату.
Но разрешение поболтать
еще не делает господином —
свобода слова, как свист хлыста,
грызть помогает удила.
Так пустословие зубоскально
заглатывает, душу тревожа,
и время, точно паяц в балагане,
хихикая, корчит рожи.
* * *
Вот идет Бабулацып,