Убийца

Галицкий в полчаса выполнил все формальности и отправил Елену Никитишну прямо в… баню, где приготовили ей все новое белье и платье. Елена Никитишна больше всего страдала в этапе от мириадов насекомых и грязи, покрывавшей слоями всех ее спутниц, а в конце концов и ее. Вернувшись из бани не в тюрьму, а в уютную комнатку скромной квартиры Галицкого, она первый раз после своего ареста вздохнула свободно. Завтрак с рюмкой вина показался ей давно неиспытанной роскошью. Со слезами благодарности она пожала руку маститого филантропа и легла отдохнуть. Бедная женщина спала почти двое суток, и когда встала со своей постели, то ей показалось, что она воскресла в новой жизни; к ней вернулись силы, бодрость, свежесть головы, энергия. Галицкий получил ответ на свою телеграмму. Все имущество супругов Коркиных сохранено судебным приставом, и, так как никаких исков или претензий не предъявлено, то Елена Никитишна Коркина может располагать им по собственному желанию, тем более, что капиталы принадлежат ей лично, а дом куплен на ее имя.

– Что вы думаете делать? – спросил ее Галицкий, показывая ответную телеграмму.

– Право, мне решительно все равно.

– Конечно, все может остаться так до окончания вашего дела и все будет цело, но вам следует взять себе известную сумму на расходы. Возьмите тысячи три и переведите их в Саратов на текущий счет. Деньги будут необходимы вам, потому что, по всей вероятности, и саратовский следователь оставит вас на свободе. Я послал вчера прокурору письмо о вас.

– Ах, приведется ли мне когда-нибудь выразить вам свою признательность.

– Меньше всего я жду благодарности от тех лиц, которым приходится часто помогать не только советом, влиянием, положением, но и материальными средствами.

Коркина встретила в доме Галицкого Пасху. Она много лет не была в церкви. Молиться дома тоже не умела.

В Софийском храме, торжественно иллюминованном в Святую ночь и переполненном народом, Елена Никитишна приютилась между задними колоннами и опустилась на колени. Священник, исповедовавший ее во время болезни, отказал ей в святом причастии, и она, как отлученная от церкви, как оглашенная, не смела поднять глаз к разверзшимся вратам Небесного Царя. Она не дерзала даже мысленно обратиться к Престолу Всевышнего и, как великая грешница, припала к каменным плитам церковного пола.

Крестный ход вернулся в предшествие клира, и своды храма огласились радостным «Христос Воскрес». Сердце Коркиной забилось так сильно, что готово было разорваться. Оно переполнилось безотчетным радостным чувством почти мгновенно, и в эту минуту она забыла все: и смерть Смулева, и сумасшествие мужа, и пересыльную тюрьму, этап с ее страшными спутницами-товарками. Все, все она забыла, все исчезло, испарилось, и душа переполнилась одним «Христос Воскрес». Это восклицание она часто повторяла в жизни и раньше, особенно христосуясь с многочисленными знакомыми, но теперь это был не простой звук, не восклицание, а подавляющая все существо сила, всепоглощающая власть, светлая, великая, славная, всеобъемлющая истина, альфа и омега всякого бытия. Какими мелкими, ничтожными, пустыми, вздорными кажутся все жизненные заботы перед этим событием – «Христос Воскрес!»

– О, Боже!! Не все ли мне равно, идти на каторгу, в тюрьму, на эшафот, когда «Христос Воскрес» и я это чувствую, понимаю, ощущаю, сознаю!

Коркина очнулась, когда в храме никого уж не было, огни были потушены и сторож тихонько тронул ее за плечо.

– Сударыня, уходить пора.

– Как уходите? Пора?! Куда?! Отчего?! Разве нельзя остаться здесь долго, долго, всегда, всю жизнь.

– Поздняя обедня в десять часов, пожалуйте…

– Обедня?.. Ах, да… Служба отошла… Да…

Она вышла. Трепетное чувство, поглотившее все ее духовное существо, не покидало ее.

– Господи, если бы это чувство не покинуло меня навсегда… Если бы всю жизнь звучали в ушах эти ангельские звуки: «Христос Воскрес»… О! Как хорошо, как хорошо, – шептала она, приближаясь к дому.

Квартира Галицкого была освещена… Семья его разговлялась. Елену Никитишну поджидали, и жена Галицкого начинала уже тревожиться.

– Смотри, удерет твоя арестантка, будет тебе после горе с поручительством! Ты постоянно рискуешь!.. Говорила я не раз тебе не соваться по этапам… Какие это люди!

– Не беспокойся, никуда она не скроется… Не сделалось ли ей дурно?

В это время Елена Никитишна тихонько позвонила.

– Ну, вот видишь, – обрадовался Галицкий, которого тоже смущало отсутствие Елены Никитишны.

– Пойдемте разговляться, – пригласил он Коркину и ввел ее в залу.

Жена Галицкого первая подошла к «арестантке» христосоваться, за нею муж и дети.

– Знаете ли, – произнесла Елена Никитишна, – мне кажется, что я нахожусь теперь не на земле, а в каком-то райском уголке. Как тихо, мирно и покойно вы живете! В Петербурге не живут так!

– Отчего же? Везде есть…

– Нет, таких семей там нет! Там люди не живут, а горят, рвутся, мечутся, топят друг друга, рвут один у другого. Не проходит дня без каких-нибудь историй, приключений, неприятностей… Всем есть до других дело, все суются в чужие дела, сплетничают, пересуживают, роют ямы для друзей. А посмотрите, как светло на душе и в доме у вас?! Вы, как добрые гении, боитесь даже в мыслях кого-нибудь обидеть, желаете словом и делом всем добра, счастья… Зато сами наслаждаетесь безмятежной счастливой жизнью! Если на том свете существуют рай и ад, то я представляю их себе именно в таком виде: рай – ваша семья, вот эта зала, этот домик над обрывом Волги. Петербург же это настоящий ад кромешный, со всеми пытками и мучениями, какие только можно себе представить! Пытки, которые люди устраивают не только для других, но и сами для себя. Если что-нибудь нарушает райский покой вашего дома, то это только отголоски ада – Петербурга. Такой отголосок, например, мое пребывание у вас… С какой стати вы дали мне приют, причинили себе беспокойство, заботы?

– Не обижайте себя! Право, вы совсем не олицетворяете в себе кромешного ада!

– Я не считаю себя петербургской обитательницей. Я тоже провинциалка, хотя далеко не такая счастливая, как большинство! Что делать! И на солнце есть пятна! Вот я такое пятно провинции!

– А знаете ли, – перебил Елену Никитишну хозяин, – вчера получена телеграмма из Астрахани – Волга вскрылась уже там… Еще неделя и…

– Что ж, мой рай кончится! Я готова на все; я мечтаю только, чтобы проведенные в вашем доме дни остались навсегда моей путеводной, спасительной звездой; под сенью этого дома я нашла то сокровище, которое в тысячи тысяч раз дороже всяких земных благ! Вы могли бы прибить к вашим дверям золотую вывеску: «Блажен всякий, сюда входящий!»

Елена Никитишна опустилась на колени перед Галицким и ловила его руку. Он поспешил поднять ее.

– Пожалуйста, что вы, не делайте этого!

– Вы не знаете, чем я вам обязана!

Вся светлая неделя была воистину светлой для Елены Никитишны. Как бы в довершение счастья она получила очень утешительную телеграмму от директора больницы для душевнобольных. Здоровье Ильи Ильича начало поправляться. Четыре тысячи, которые потребовала Елена Никитишна, были ей немедленно переведены в Саратов, и оттуда она получила через банк 500 рублей для расчета в Нижнем и для дороги.

Первый пароход отправлялся в среду на Фоминой неделе, и Галицкий предложил Елене Никитишне ехать с этим пароходом.

– Но ведь я должна ехать с этапом!

– Видите ли: строго говоря, да. Но если вы явитесь к прокурору лично раньше прихода этапа, то это не может иметь серьезного значения.

– В таком случае я предпочитаю все-таки ехать с этапом. Благодаря вам, я теперь сильна, здорова и легко перенесу эту дорогу.

– Нет, уж если вы непременно желаете соблюсти закон, то я вам устрою отдельный «конвой» из переодетого урядника. Вы заплатите стоимость «конвоя», и он официально доставит вас по месту назначения. По моему мнению, это лишняя формальность, но все же это лучше этапа.

– Спасибо. Так я с урядником поеду на первом пароходе в среду.

– Хорошо. Мы все приготовим.

Широко разлилась матушка Волга; весь правый берег утонул в привольных волнах, и потоки великих вод затопили луга, поля, долины. Местами Волга имела вид огромного озера, если не залива. Лед почти прошел. С первым пароходом отправлялось много пассажиров. «Каспий» развел уже пары, шкипер дал свистки. На палубу вышла Елена Никитишна и позади нее седенький старичок с бегающими глазками. На пристани стоял Галицкий и приветливо кивал ей головой.

– Счастливого пути!

Пароход отвалил. Пассажиры замахали платками. Шумя колесами, взбудораживая воду и поднимая волны, «Каспий» поплыл, огибая Нижний со стороны Оки, и вышел на Волгу. Долго еще Галицкий стоял на высоком берегу города у памятника Минину и Пожарскому, следя глазами за исчезающим «Каспием».

– Бедная, – прошептал он и мелкими шажками поплелся в свой райский уголок, где ждал его новый этап арестантов.

4

Двойник Куликова

Что же делали друзья Гани, Павлов и Степанов?

Читатели помнят, что Степанов обещал съездить из Москвы нарочито в Орел, чтобы собрать там, на родине Куликова, достоверные о нем справки и подробные сведения об его прошлом. Степанов имел очень серьезные собственные дела в Москве по расколу и старообрядчеству, но оставил их и поехал в Орел. Прежде всего он обратился здесь к старосте мещанского общества, пожилому и малограмотному мужику. Рассказал сущность дела.