Объятия бездны (сборник)

– Сын провел в его семье все это время и вернулся в Москву только вчера утром. Я встретил его в аэропорту и отвез в наш дом за город. Мы с ним поговорили, и он заверил меня, что ни пить спиртное, ни принимать наркотики больше не будет, потому что понял, чем ему это грозит. Я попросил его ни в коем случае не посещать нашу городскую квартиру и уехал на работу.

– Как видно, он очень серьезно воспринял ваши слова, – насмешливо произнес Гуров, но Алексей Юрьевич на это никак не отреагировал, и Лев продолжил: – Почему же вы квартиру не продали? Могли бы купить ему какую-нибудь другую, никак с тем убийством не связанную.

– Дело в том, что это служебная квартира и в моей собственности не находится. Да, я обратился к руководству с просьбой предоставить мне другую взамен этой, но они просто не успели это сделать. С вашего позволения, я продолжу? – спросил Попов и, не дожидаясь ответа, стал говорить дальше: – На работе уже вечером меня застал звонок жены, которая сказала, что Юрий уехал в город. Поскольку постоянным местом его встреч с друзьями был клуб, я тут же связался с господином Нестеровым и попросил его проследить за молодыми людьми. Он заверил меня, что все сделает и даже запретит подавать им спиртное. Когда я в тот день вернулся домой за город, сына еще не было. Я стал звонить ему на сотовый, но тот не отвечал, как и телефон в городской квартире. Я хотел поехать туда, чтобы проверить, там ли он, но жена удержала меня. Она сказала, что Юрий долгое время не видел своих друзей, вот и пусть они пообщаются. Дальнейшее вы знаете.

– У вашего сына никогда не было суицидальных наклонностей? – поинтересовался Гуров.

– Нет! Даже в самые тяжелые минуты жизни у него их не было, а когда он лежал в больнице, то очень боялся умереть, – ответил Попов.

– У мальчиков-«мажоров» бывают тяжелые минуты? – усмехнулся Лев.

– Как и у всех. Но это было давно и к данному делу отношения не имеет.

– Если вы все рассказали, то можете быть свободны, – сухо заявил Гуров, отмечая пропуск.

Попов встал и пошел к двери, возле которой повернулся и спокойно попрощался:

– Всего доброго, желаю удачи.

Едва за ним закрылась дверь, как Лев, не выдержав, воскликнул:

– Нет, ты видел? У него не то что ноль эмоций, а минус эмоций!

– Лева! Что ты к нему прицепился? – взорвался Крячко. – Ты ни с одним отпетым уголовником таким тоном не разговариваешь! Ты изо всех сил старался вывести его из себя! Что ни слово, то издевка! Что ни вопрос, то насмешка! Словно специально нарываешься на неприятности! Один раз это тебе с рук сошло, так ты решил, что неуязвим на веки вечные?

– Это не я, это он решил, что неуязвим! Что ему все позволено! – огрызнулся Гуров. – Кстати, кто звонил?

– Петр тебя требует, – ответил Стас и поднялся из-за стола. – Кстати, он просил тебе сказать, чтобы ты был с Поповым повежливее, но я даже семафорить тебе не стал, потому что ты еще больше обозлился бы.

– А что случилось?

– Судя по его тону, нечто из ряда вон, так что я тебя одного не пущу! – решительно заявил Крячко. – В случае чего вдвоем отстреливаться будем!

Орлов встретил их с хмурым видом, и его взгляд ничего хорошего не предвещал. Он сидел в своем кресле без пиджака, с приспущенным галстуком и массировал грудь в районе сердца.

– Ну, как побеседовали?

– А тебе уже звонили и приказали, чтобы мы носились с Поповым, как с тухлым яйцом? – ернически спросил Гуров. – И кто же на этот раз за него так хлопочет?

– Ты не ответил, – спокойно напомнил Петр.

– Да ну его на хрен! – не сдержался Гуров и, расхаживая по кабинету, начал рассказывать: – Какой-то хек перемороженный! Мумия ходячая! Говорит как по писаному, словно свою речь заранее наизусть выучил! И сына, хоть уже и покойного, всячески отмазывает! Тот, мол, в отключке был и физически не мог принимать участие в произошедшем! А на самом деле засунул своего урода в Склиф, заплатил, не скупясь, вот его там и держали! Да если надо, он бы ему и справку купил о том, что тот псих ненормальный, лишь бы в тюрьму не попал. Нет, вот ты мне скажи, как такие сволочи в Администрацию президента попадают? Проходной двор какой-то!

– Этот хек перемороженный, Лева, блестящий аналитик! Не только тактик, но и стратег! – усталым, тусклым голосом заговорил Орлов. – Умница, каких мало! Он и его жена были нелегалами и работали за рубежом, причем приехали туда вместе с дочкой, которой еще и годика не было. Пятнадцать лет работали, и настолько успешно, что все его награды на груди не поместятся. А потом их перебежчик выдал. Они были арестованы, но сами не сдали никого! И это несмотря на то, что жена Попова была беременна и их сын родился уже в тюрьме, откуда попал прямиком в приют. А ведь, согласись они на сотрудничество, жили бы вместе с детьми под новыми именами в каком-нибудь райском уголке, в полном шоколаде и с приличным банковским счетом. А они молчали! Оба! Наши дипломаты с огромным трудом, но смогли вернуть девочку на родину, потому что она не родилась в той стране, где работали ее родители. Поповых осудили и приговорили к двадцати пяти годам. Но они отсидели по восемь лет, потому что наши смогли их обменять на агентов ЦРУ, которых здесь взяли с поличным. И все то время, что они сидели, их сын находился в приюте. Можешь себе представить, как там относились к сыну русских шпионов? А матери его каково было? Она же все эти годы жила и ничего не знала о собственном ребенке! Сыт или голоден, здоров или болен, а может, его уже и в живых-то нет! Да и самому Попову было не легче! И, даже когда они уже вернулись на родину, наши мидовцы еще год боролись за то, чтобы мальчишка мог воссоединиться со своими родителями, потому что он по месту рождения – гражданин другой страны. Счастье великое, что его за эти годы никто не усыновил, а то они бы его никогда в жизни вообще не увидели! Здесь Попов работал в Ясенево и преподавал в «Вышке», а вот его жена получила инвалидность. Потом его пригласили работать в Администрацию президента. И он там не пешка! Он – одна из тех шестеренок, без которых весь механизм не работает! И ценят его там на вес золота! Но, что самое главное, он не просто чле-е-е-н, – ерническим тоном сказал Петр, – Администрации! Он личный друг, сам понимаешь, каких людей, потому что бывших чекистов не бывает! Ну, и, кроме всего прочего, у него звание генерал-лейтенанта, а у его жены – подполковника! И кто после этого сволочь, Лева? Ты или он?

Все время, пока Орлов говорил, Гуров сидел с закрытыми глазами, его уши полыхали и у него было единственное желание: провалиться сквозь землю куда угодно и никогда больше не возвращаться, чтобы только не видеть глаз своих друзей. А уж что он говорил в свой адрес!

– Петр! Тебе кто-то позвонил насчет него? – спросил Стас.

– Нет, это я звонил, благо есть кому. Обо всех остальных родителях все известно, а вот о нем – практически ничего. Вот я и навел справки.

– Ну, тогда понятно, почему у парня здоровье было хлипкое и почему они с ним так носились, – чувство вины никуда не денешь, – вздохнул Крячко. – А вот ему на них было наплевать! Видимо, у него так и не прошла обида на них за то, что из-за их преданности Родине девять лет в приюте прожил, он и родителями-то, наверное их, не считал. Думаю, специально назло им все делал: и гулял напропалую, и таких дружков себе выбрал. Девочке-то легче было – все-таки до пятнадцати лет с мамой-папой жила, а вот парню досталось. Зато теперь понятно, откуда у Попова такая выдержка – представить страшно, как его там ломали, чтобы к предательству склонить. Уму непостижимо, как он все это выдержал! О женщине я вообще не говорю! Редкая мать такое выдержать сможет! Ее же постоянно сыном шантажировали! Да ей при жизни надо памятник ставить! Как, впрочем, и ему!

– Я сейчас же позвоню Попову и извинюсь, – сказал, поднимаясь, Гуров, но усиленно смотрел в сторону, чтобы не встречаться ни с кем взглядом.

– Ты, Лева, к нему больше близко не подойдешь! – шарахнув кулаком по столу, рявкнул Петр. – Ты его имя вообще забудь! И молись с утра до вечера только о том, чтобы он твое забыл! Ты, Лева, зарвался! И я, старый дурак, хорош! Все воротник тебе подставлял! Лучший из лучших, блин! Да, ты сыщик от Бога! Но только есть настоящие люди, которые свою славу достойно несут, а из тебя с некоторых пор дерьмо фонтаном хлещет. Тебе стало плевать, кто перед тобой! Ты всех остальных людей за быдло держишь! Кто дал тебе это право? Ты себя кем стал считать? Ты на что надеешься? Что у тебя Болотин за спиной? Как ты там сказал: «Членов много, а Гуров один. Я не пропаду, а со мной и ты со Стасом»? Да я теперь с тобой на одном гектаре не сяду! И на Болотина не больно-то надейся! Вот уж кого ты подставил, так подставил! Выпендриться решил! Показать, что круче тебя только вареные яйца! Я, мол, на всех вас с прибором положил! Мне все – хрен по деревне! Так еще неизвестно, как ему самому его слова отольются. Или ты забыл, как и не таких, как он, по жизни тонким слоем размазали! И следа от них не осталось! И имен их уже никто не вспомнит! Попову только слово сказать, и тот же Болотин к нему на цырлах прибежит, в глазки заглядывать будет и хвостом вилять – простите, мол, дурака необразованного! На колени бухнется и будет лбом в пол колотить, чтобы грехи свои отмолить!

– Петр! Успокойся, а то тебе с сердцем плохо будет, – тихо проговорил Крячко.

– А то мне сейчас хорошо! – воскликнул Орлов. – Мне, Стас, так хреново, что и выразить не могу! Даже мата не хватает! В общем, так! О Попове больше никому ни звука, ни ползвука! Справок не наводить, вопросов не задавать, разговоры пресекать! Хватит мужику и того, что на его долю выпало, нечего его имя трепать! А теперь иди, Гуров, отсюда к чертовой матери, с глаз моих долой и до шести часов не показывайся – видеть тебя не могу!

Гуров и Крячко вышли из его кабинета, как побитые собаки, хотя Стас, в общем-то, ни в чем виноват не был, но из солидарности с другом тоже шел понурившись и временами вздыхал. У себя в кабинете Гуров первым делом схватился за телефон и жестом успокоил дернувшегося было Крячко – мол, не Попову звоню. Он действительно звонил не ему, а Болотину, и, когда тот ответил, спросил:

– Игорь, я тебя очень сильно подставил?

– При чем тут ты? – невесело ответил тот. – Надо самому умным быть и, прежде чем язык распускать, навести справки и выяснить, кто есть кто.

– То есть звоночек уже прозвенел? – понял Лев.

– Звоночек! – нервно рассмеялся Болотин. – Тут так рвануло, что уши заложило, удивляюсь, как жив остался. Короче, мне открытым текстом, причем в самых красочных выражениях, было сказано, кто я есть и кем в самом скором времени могу стать, если не поумнею. И добавили, что среди равноудаленных я теперь самый далеко удаленный! И на помощь некоторых людей мне больше рассчитывать нечего! Вот теперь сижу и думаю, как бы мне поумнеть!

– Прости меня, Игорь! – покаянно сказал Гуров и, отключив телефон, долго смотрел в стену, а потом спросил: – Стас! Я действительно зарвался?

– Знаешь, Лева, ты правду о себе уже давно слышать не хочешь, она у тебя между ушей сквозит и следа не оставляет, так что я лучше промолчу, – ответил тот.

– Спасибо за откровенность, – криво усмехнулся Лев, потом глубоко вздохнул, резко выдохнул и деловым тоном произнес: – Возвращаемся к нашим баранам. Когда будешь разговаривать с Лаптем и Старцем, выясни точно, где находились их сыновья все время после того преступления, чем занимались вообще и в день гибели особенно, в мельчайших подробностях узнай, с кем встречались, о чем говорили и так далее. Пусть весь тот день прямо по минутам распишут!

К шести часам вечера в кабинете Орлова, который выглядел уже немного лучше, во всяком случае спокойнее, собрались все члены группы, и офицеры начали отчитываться прямо по пунктам, которые им продиктовал днем Гуров.

– Докладываю, – начал первый. – Диски с камер наблюдения, установленных над подъездом и возле въезда на территорию дома, были изъяты непосредственно на месте утром 25 мая сотрудником райуправления полиции капитаном Чирковым. Счастье великое, что в восемь часов утра охранник сменился, а новый наотрез отказался выдать диски без соответствующих документов или, по крайней мере, разрешения руководства. Чирков поговорил с директором ЧОПа в присутствии охранника, и тот велел своему подчиненному отдать диски, потому-то мы сейчас и знаем, кто их забрал. Без вашего ведома, Лев Иванович, мы с Чирковым связываться не стали.

– И правильно сделали, – кивнул Гуров. – Что дальше?

– Из графика дежурств видно, что в ту ночь дежурил действительно Иван Семенович Сорокин. Руководством ЧОПа характеризуется только положительно: непьющий, некурящий, старался заработать везде, где только можно, но при этом прижимистый – когда увольнялся, проставился только пивом. Мы связались с райотделом того поселка в Тверской области, где живут его родители, и выяснили, что он находится там. Около двух недель назад женился, а перед этим приобрел неплохой дом, чтобы было куда молодую жену привести. Мы районникам сказали, что он проходит у нас как свидетель, и в подробности не вдавались. У меня все!

– Слава богу, что жив, а то ведь и кончить могли, – заметил Лев. – Уж очень он свидетель опасный. С ним нужно будет поговорить отдельно и очень аккуратно. Кто следующий?

Закончивший доклад офицер сел, а второй поднялся и начал рассказывать:

– Вы оказались правы, Лев Иванович, в дежурной части ГУВД действительно на записи за указанный период времени нет вызова от Виктора Степановича Данилина, а вот в его распечатке, которую я в банке забрал, он есть. Ничего вразумительного по поводу того, куда мог деться вызов, в дежурной части сказать не могут или не хотят. Грешат на сбой в программе и технические неполадки, но тут надо разбираться соответствующим службам, потому что мы в этом не сильны, – вдруг сбой действительно был? Таким образом, выяснить, какой именно наряд туда выезжал, что доложил о результатах и так далее, не представляется возможным. В связи с этим мной были осмотрены все здания вокруг дома. Одна камера наружного наблюдения нашлась на здании филиала Сбербанка. Запись оттуда была изъята капитаном Чирковым, о чем в службе безопасности Сбербанка имеется соответствующий документ, – там не в ЧОПе: на шару не прокатишь и на арапа не возьмешь. А вот на магазине интимных товаров этот капитан камеру проглядел! А оттуда подъезд к воротам очень хорошо просматривается, так что номер машины прибывшего экипажа ППС виден отчетливо! Чтобы никого не настораживать, я задействовал личные связи и выяснил, что в ту ночь на ней работали сержанты Абросимов и Пашков, которые в органах внутренних дел больше не работают. Ушли по собственному желанию, с мест предыдущей регистрации выписались в связи с продажей квартир. Где находятся в настоящее время – устанавливаем. Очень помогли бы их фотографии, но мы решили самодеятельностью не заниматься и подождать вашего решения, потому что получить их из отдела кадров без официального запроса у нас самих все равно не получилось бы. Теперь по пострадавшим. По нашим базам данных, ничего серьезного за ними нет. Старков задерживался несколько раз за превышение скорости, причем «быковал» напропалую, за что и пострадал, – даже гаишники отказывались у него взять деньги и составляли протокол. Лаптев полгода назад был лишен водительских прав за езду в пьяном виде, он, правда, никого не сбил, а сам в фонарь въехал, машина – в хлам! Причем отец его отмазывать не стал – видать, понимал, что его сынок в таком состоянии сам в первую очередь пострадать может, и новую машину ему пока не купил. Теперь Нестеров, этот более буйный, чем остальные. Были драки в общественных местах, в основном в ресторанах или клубах, но за последний год – ни одного происшествия: то ли он покротчал, то ли нашел такое место, где его терпят.

– Клуба «Эго» там не было? – спросил Гуров.

– Нет, Лев Иванович, а что?

– Да, видимо, его отец решил, что пусть уж лучше его отпрыск у него на глазах куролесит, чем в других местах, вот он в его клубе и отрывался, – объяснил Лев.

– На Попова же вообще ничего нет, – закончил офицер.