Ермак Тимофеевич

– Что я там не видал? У меня здесь есть дело…

– Как же быть-то?

– Да так, как я сказываю…

– Что ж ей в девках век сидеть?..

– И пусть сидит…

– Чудак ты, парень… Говоришь несуразное.

– Чем несуразное?.. Можно тоже с челобитьем войти к царю об Ермаке Тимофеевиче…

– С каким таким челобитьем?

– А вот-де живет второй год, тихо, смирно, людишек охраняет… Царь-то, може, в добрый час его и помилует, казаков его городовыми числить велит, а его сделает набольшим. Тогда чем он не жених для Аксюты?..

Максим Яковлевич не успел договорить.

– Не бывать тому! – крикнул Семен Иоаникиевич и так ударил кулаком по столу, у которого стоял, слушая племянника, что массивные доски затрещали.

– Не бывать ей и за Обносковым! – вскочил в свою очередь Максим Яковлевич и быстро вышел из горницы, сильно хлопнув дверью.

Семен Иоаникиевич остался один. Он помутившимся взглядом посмотрел сперва на дверь, за которой скрылся племянник, затем с трудом подошел к лавке и грузно опустился на нее.

«Вот они каковы! – неслось у него в уме. – Провели меня, старика, провели и Антиповну, на что уж зорка старуха… Вот в чем и знахарство его. Влюбился… Я им покажу слюбиться… Сегодня же этому молодцу от ворот поворот покажу… Пусть хоть уходит со своими молодцами куда глаза глядят».

Вдруг мысли его прервались.

«А если и впрямь уйдет? Что делать-то?.. Как оградить земли и промыслы от кочевников? Нет, гнать взашей зачем же… Надо погуторить с ним по-хорошему, сам поймет, что не пара он Аксюше… Сам отойдет от греха, а в поселке останется».

И снова мысли его перекинулись на Ксению Яковлевну.

«А как и впрямь изведется девка-то в разлуке с милым?.. Что тогда делать-то? Обносков когда еще приедет, и гонец-то, чай, до Москвы не доехал с грамоткой… Да нет, пустое… Время терпит. Приедет боярин, красивый да ласковый, все как рукой снимет, а пока пусть похворает, чай, хворь-то эта не к смерти… Правду баяла Антиповна, кровь в ней играет, замуж пора… Да не выдавать же за Ермака?»

Даже сама мысль об этом заставила вскочить с лавки Семена Иоаникиевича.

«Нет, не бывать этому! Максимка грозит, не бывать-де ей и за Обносковым, – неслось далее в голове старика Строганова. – Ну, да то обломается, коли сам Ермак отступится от девушки, а боярин сюда приедет со сватаньем… Ишь что выдумал… С челобитьем к царю за Ермака! Прознает царь про него, задаст нам челобитье… Ишь что выдумал Максимка, какого жениха сестре выискал – атамана разбойников! Нет, не бывать тому!» – снова крикнул Семен Иоаникиевич Строганов.

Часть вторая

Князь Сибирский

I

Москва XVI века

Стоял ноябрь 1530 года.

Москва в конце царствования Иоанна IV представляла собой довольно печальное зрелище. Наряду с возведенными за время со дня смерти великого князя Василия Иоанновича величественными храмами и церквами виднелись недостроенные, опустевшие улицы.

Тринадцать лет (с 1533 года) шло регентство сперва матери государя, великой княгини Елены, а затем боярской думы, пока, наконец, юный Иоанн не принял в свои руки бразды правления.

Памятником регентства Елены была постройка крепостных стен Китай-города. Ввиду того что Кремль в случае осады не мог уже вместить со своими стенами сильно увеличившееся народонаселение, Василий III пожелал построить новую крепость.

Осуществлением этого замысла занималась великая княгиня.

Работы начались в 1534 году. Сперва сделан был град земляной по тому месту, где мыслил ставить крепость великий князь Василий Иоаннович. «Град был сделан на большое пространство Москвы. Хитрицы (росмыслы-инженеры) устроили его вельми мудро, начав от каменной большой стены (кремлевской) и сплетаху тонкий лес (хворост) около большого древия и внутрь насыпаху землю и вельми красиво утверждаху и ведома по реке Москве и приведома к той же каменной стене и на версе устроивши град древлян, по обычаю (т. е. помост с кровлею для защиты). Нарекоша граду имя Китай».

По мнению И. В. Забелина, прозвание Китай значит, по всей вероятности, плетеный, ибо китай – веревка, сплетенная или свитая из травы, соломы или прутьев, которыми вяжут одоньи.

Но правительница не удовольствовалась этими деревянно-земляными стенами и повелела «на большое утверждение град камен ставити, подле земляной город».

В 1535 году вдоль этого рва, по совершении митрополитом Даниилом крестного хода, заложена была каменная стена с башнями и воротами: Сретенскими, Ильинскими, или Троицкими, Варварскими и Козьмодемьянскими, выходившими на Большую улицу к Москве-реке.

Издержки на это сооружение были возложены на бояр, духовенство и торговых людей. Население привлекалось даже к самой стройке стен.

Строил Петр Фрязин, подошву градную основав. Новые стены охватили часть Большого посада, где производилась торговля.

Приступлено было к постройке каменных лавок, число которых к началу XVII столетия уже было весьма значительным, что видно из названий: Фрянские погреба, панские ряды и прочие.

Другим памятником правления Елены были построенные церкви Иоанна Предтечи близ Солянки и основанный при ней Ивановский женский монастырь, в котором впоследствии были заключены знатные затворницы.

Самостоятельное царствование Иоанна IV началось с 1547 года, и первый год его правления ознаменовался в Москве пожарами. 12 апреля выгорела часть Китай-города, примыкающая к Москве-реке, с некоторыми церквами, гостиным двором и другими лавками. Одна крепостная башня, служившая пороховым складом, взлетела в воздух с частью китайской стены. Затем 20 апреля выгорела часть посада около устья Яузы, на Болвановке, где жили кожевники и гончары. И наконец 27 июля вспыхнул новый, еще невиданный изначала Москвы пожар. Он пошел от Воздвиженья на Арбат, сжег все Знаменское. Поднявшаяся буря погнала отсюда огонь на Кремль, где загорелись верх Успенского собора, крыша царских палат, двор царской казны, Благовещенский собор с его драгоценными иконами греческого и русского письма (Андрея Рублева), митрополичий двор и царские.

Погорели монастыри Чудово и Вознесенский и погибли все боярские дома в Кремле. Одна пороховая башня с частью стены взлетела в воздух. Пожар перешел на Китай-город и истребил оставшееся от первого пожара.

На Большом посаде сгорели Тверская, Дмитровка до Николо-Греческого монастыря, Рождественка, Мясницкая до Флора и Лавра, Покровка до несуществующей теперь церкви святого Василия с многими храмами, причем погибло много древних книг, икон и драгоценной церковной утвари.

Около двух тысяч народу сгорело живьем. Митрополит Макарий едва не задохся в дыму в Успенском соборе, откуда он собственными руками вынес образ Богородицы, написанный святителем Петром. Владыка в сопровождении протопопа Гурия, несшего Кормчую книгу, взошел на Тайницкую башню, охваченную густым дымом. Макария стали спускать с башни на канате на Москворецкую набережную, но канат оборвался и владыка упал и так ушибся, что едва пришел в себя и был отнесен в Новоспасский монастырь.

Царь с семьей и боярами уехали за город в село Воробьево.

Этот пожар потребовал от царя Иоанна Васильевича большой строительной деятельности. По его приказанию были отстроены пострадавшие от пожара Успенский и Благовещенский соборы, Грановитая плата и дворец. Верх Успенского собора был покрыт вызолоченными медными листами.

Затем некоторые события царствования Иоанна IV ознаменовались в Москве особыми памятниками.

Прежде всего покорение Казани дало Москве собор Покрова, или храма Василия Блаженного, построенного молодым царем в память присоединения к России царства Казанского.

«Известен всему свету памятник, – говорит И. Н. Забелин, – и по своей оригинальности занял свое место в общей истории зодчества и вместе с тем служит как бы типической чертой самой Москвы, особенно же чертой самобытности и своеобразия, каким Москва, как старый русский город, вообще отличается от городов Западной Европы».

В своем роде это такое, если не большее, московское, и притом народное диво, как Иван Великий, Царь-колокол, Царь-пушка. Западные путешественники и ученые последователи истории зодчества, очень чуткие относительно всякой самобытности, давно уже оценили по достоинству этот замечательный памятник русского художества.

Люди, во что бы то ни стало старающиеся отвергнуть всякую самобытность в русском народе, пытались доказать, что храм Василия Блаженного построен или в индийском, или в арабском и мавританском стиле. Но теперь уже доказано, что все его архитектурные особенности – русского характера, проявившегося в русском теремном, церковном и крепостном (башенном) творчестве.

До последнего подъема русского сознания у нас господствовала тенденция, что вся московская, допетровская Русь – это сплошной и беспросветный мрак невежества. Теперь, когда мы освободили свои глаза от чужих очков, историческое зрение лучше видит проблески русской образованности и культуры даже в такое время, каким является время Грозного царя.

Не воспользовавшись еще возрождением наук и искусств, изобретениями и открытиями, мы в эту пору, конечно, отстали от Запада, но было бы в высшей степени несправедливо думать, что мы стояли тогда на уровне азиатских народов. У нас была своя образованность, представителями которой были Максим-грек, митрополит Макарий, составитель громадного свода жития святых, известного под именем «Великих Четьих-Миней», и летописного свода – «Степной книги», протопоп Сильвестр, автор «Домостроя», князь Курбский, наконец сам Иоанн IV и другие.