– Неее…
– Тронули.
– Ага.
– Подбегли.
– А все разбежались. Они к яму, а он.
– У меня ключи, я ответственное лицо. У меня столько добра народного, на складе…
– Фьюить, и, и, и по ныне два дня.
Андреич присвистнул, и, добавил,
– И, поныне два дня.
– А они яго, уступком под задницу, уступком, по голове шарахнули…– Ключи вырвали, ды в кусты закинули. А его боле никто и не видел ни сразу, ни опосля.
– А другого, шёл по полю, дык ето… затолкали в машину, и на вокзале, ну ето, станция, в вагон стали его толкать, а он крутанул плечишшам и, сбил одного, дык, ето застрелили и бросили. Все боялись, никто не забирал яго. Два дня лежал. Мухи зялёныи по нём лазили, лазиють, птицы клюють. На кладбище не донести, ды и страшно. Бабы голосють, закидайте хош дярном, да землицы принесли бы.
– Попадья вышла, ето, из хаты.
– Братья мутные, придайте земле христианина.
– Закидали. Просто закидали и усё. Ну, ето придали земле.
– Ой, што ты. Ловили усех. Где не попадя.
– Уборочная. Дык, ето, суки, на поле приезжали. Люди зярно стерегуть, молотють, а их хап и, и нетути. А ты говоришь…
– На току, да где зярно, ето было святая святых. Мужуки, там даже не пили.
– Да што ты, ето же хлеб. А им усё по барабану. У них, говорили, даже план был, количество. Чтоб другим неповадно было…
– И, говорить об ентом даже запрещали. А то усю семью заберуть, и детей малых. Во, зверюги, а ты говоришь…
– Наливай. Дюже, дюже муторно. Душу давить. Сил моих нет.
– Ты вот просишь, расскажи да расскажи. А ты знаешь как тяжело. Ты это не видел. А мне уже за восемьдесят…
– Войну отвоевал, а тут горит… Всё внутри горить…
– Наливай!
– Да ты чаво, ослеп, краёв не видишь? Пилицилину ветинар больше уколить, в задницу, а ты жмёсси. Суббота нынче…
– Вооот, это по – мужицки, как у нас в курской области. Да ни набивай пузо. Вон, огурцом загрызи и хорош.
– Всплывёть. Что ты похватываешь? Ай дома не ел?!
… – Дедушка наш, крякнул, вытерся ладонями, будто умылся и попросил.
– Вы, ето, ребята, боле не надо.
– Не просите.
– Не могу.
– Дюже чижало.
– Во. Времена были…
Он резко махнул рукой, и, ладонью, как саблей провёл по горлу.
– Вот она где.
– Эта война.
– Ежовщина.
Брат
Ещё пел в её душе прощальный школьный вальс, ещё радостные, с грустиночкой, в ясных глазах, подруги летали в облаках неведомого, радостного завтра. Ребята хороводом порхали около пока ещё своих девчонок… Этот последний день детства был всегда, во все времена таким.
Что – же, так быстро закончилось детство.
Куда ушло?
… Она, красивая Оксана, сидела перед открытым окном, смотрела на цепи гор, скал и плакала…
… Что будет с братом? Почему он так рано вернулся, демобилизовался?
… Уходил он в амию красавцем. – Чуб копной, русый, светлый, пшеничный, развевался на ветру… Рост – радость для любой баскетбольной команды… Спорт был для него самым лучшим другом и товарищем…
… Письма писал редко. Пришёл неожиданно, и на удивление родителей раньше на пол года…
На радостях и не заметили, не увидели, что он очень исхудал, но решили, что дома его откормят, отогреют, вернёт былое.
Позже поняли, что он болен. Но не хотели и не могли согласиться.
Болезнь.
Страшная.
Она понимала любая болезнь, не радуга.
Но.