Обман развития

В ее голосе он слышал то самое сочувствующее раскаяние, присутствие которого было ему скорее понятно умом, нежели сердцем. Подобное заключение стало еще одним кирпичиком: знание лучше эмпатии, оно оставляет трезвым.

– У тебя же есть мои показатели здоровья до инцидента?

– Да, конечно, все в архиве, каждый день.

– Проверь, были ли какие примеси или стимуляторы?

– Если и были, то они точно не могли способствовать покушению, я бы заметила.

– Я знаю. Меня интересует мое состояние до этого, с момента… с момента разговора с Бенджамином.

Кассандра не спорила, а молча исполняла уже не просьбу, а настоящий приказ. Рождение и скорое развитие данного вопроса случилось по причине покушения, потому что обретенная трезвость сразу же приметила недавнее обретение чужеродного покоя. Возможно, что все решения о новой колонии с возрождающимся оптимизмом являются не более чем результатом химического влияния, аккуратно завуалированного под простые состояния удовольствия, чтобы потом, когда он поверит в нечто лучшее, тотчас и лишить этого, как и жизни. Хорошая месть – дать человеку самое лучшее, чтобы он понадеялся на большее, а потом отнять, причинив тройную боль.

– Итан, я все проверила, никаких аномалий нет, признаков отравления тоже нет. Лишь показатели серотонина превышали твою стандартную планку.

– Кто это был: снова совет директоров ЦРТ или же кто-то из правительства?

– Не надо думать об этом, они не могли не попытаться, а у нас очень много работы, лишний конфликт…

– Кто?!

– Что ты хочешь сделать?

– Подключи меня!

Виртуальный экран растянулся на ближайшей стене: шесть больших квадратных окон, в каждом было отличное от другого содержание – кто-то был в дороге на заднем сиденье автомобиля, кто-то в ресторане, один на улице в солнечную погоду, еще один в спортивном зале, пятый в где-то в офисе, а последний – у себя дома, на кухне. Каждый видел устремленный в камеру властный взгляд человека, презрение которого прожигало насквозь. Итан дал им почти минуту времени для осознания происходящего, с удовольствием наслаждаясь ожидаемой реакцией каждого из этих людей, чьи планы отныне изменились навсегда, а лица на всю жизнь запомнят состояние страха перед всемогущим существом. Первый и последний молча отключились, остальные четверо только попытались что-то сказать, как-то оправдаться, создать для себя хоть маленькую надежду на прощение, но Итан перебил. Тон его был полон надменности и страстного удовольствия от безграничной власти над этими людьми.

– Вы знаете свою вину, по лицам вижу. У вас есть все, а живете страхом перед одним человеком – посмешище. Я дал вам свободу, улетел на край солнечной системы, оставил все вам – людям с властью. Но вы не смогли смириться с тем, что есть кто-то могущественнее отражения. Это даже льстит, обожаю оказываться правым. Я знаю о вас все, у меня перед глазами ваши сообщения друг другу о плане очередного покушения на мою жизнь. Каждое ваше действие, каждое слово, каждый взгляд и все грязные делишки – все это у меня в руках. Осталось придумать, как наказать вас за наглость, как пристыдить за слабость. Спасибо, теперь руки развязаны окончательно, таков ваш выбор – свободу порицать не смею. Раз уж мое существование так вам претит, так пугает, то я до конца отыграю навязанную мне роль – самая легкая работа в мире.

Волна негодования разразилась яростной бурей. Каждый пытался заявить о своей непричастности, не моргая и глазом, обвиняя другого во всех преступлениях, приводя самые банальные отговорки. Итан наслаждался разобщенностью этих испуганных людей, вновь убеждаясь в сравнивающей все неровности силе слова. Помелькает идея ничего не делать, дабы они сами себя сожрали, уничтожив самолично конкурентов, слепо веря в шанс на выживание. Редкие всплески разумных попыток договориться посредством конструктивного разговора тонули в моментальном обвинении соседа, наперед пытаясь обезопасить Итана от слов назначенного лжеца.

Маховик крутился дальше, старые обвинения обрастали новыми подробностями, а каждое новое звучало все более глупо и несерьезно. Деградация проявлялась на глазах, насыщенное предательством каждого и всех скоротечное время в несколько часов утомляло, а искра войны затухала под кашей безрассудства, страха и глупости. Итан не стал никого предупреждать, не оставил последнего слова, даже не обозначил свою волю в отношении внутренних врагов – он просто отключил всю видеосвязь.

– Разошли это все по новостным порталам и загрузи в открытую сеть. Ну и заодно обнули их счета и доступы, а весь компромат, все их темные и гнусные делишки выпусти в свет, пусть мир увидит истинные лица…

– Чего ты хочешь добиться? – Кассандра заговорила серьезнее обычного, голос ее не скрывал недовольства всей этой ситуацией.

– Как сама думаешь, чего я хочу добиться?

– Итан, твои действия лишь докажут их правоту – раз, ты дашь им все аргументы, чтобы уничтожить нас, – два, а главное – запустишь слишком активную и многочисленную реакцию миллионов людей, несомненно, внеся в наш план львиную долю непредсказуемости!

– Переживем, а поводов пустить в нас пару ракет я и так уже дал.

– Дело не только в этом. Я хочу, чтобы тобой руководил ум, а не злость. Сжечь мосты – это легко, но мы с тобой не просто так оставляем этот мир, помнишь? Я считаю, что простая порка лишь докажет твою уже давно всем хорошо известную силу. Предлагаю зайти с другой, куда более созидательной, нестандартной стороны.

– Так, я понял, ты недовольна моим желанием указать им свое место за попытку моего убийства! Но я что-то не вижу великой пользы в «созидании», потому что им плевать на любую мою подачку, взятку или же поощрение.

– А я не их имею в виду. Я уже сказала: зайти с другой стороны. Совет директоров – это не Мегаполис, как бы они сами ни хотели в это верить.

Именно трезвость мысли позволяет увидеть в словах Кассандры действенный на практике посыл. Исполнение выстраивается довольно простым и незамысловатым, а результативность пусть и туманна, но как минимум интригует. Итан не просто так привык к сложным уравнениям – игра всегда была на нескольких полях с запасом маневренности, а тут ему подсовывают слишком простой сценарий, куда больше ломающий давно проверенные установки, нежели работающий бальзамом для ума. Но чем больше он думает о таком нестандартном проявлении своей силы, тем лучше видит, как высоко будет оценен людьми столь малый труд его инициативы.

– Докажи им и всем, – продолжила после паузы внушительно Кассандра, – что ты не просто присматриваешь за миром, а обладаешь властью точечного контроля. Они ведь знают, как ты отрешен от них, привыкли видеть тебя изгоем. Разве будет кто-то при твоем статусе опускаться до какого-то там расследования? Вряд ли. А ты сделай это, покажи пример того, кем они никогда не будут, пристыди их, заняв позицию не в стороне от всех, а среди граждан.

Удивительным образом присутствие на Точке позволило увидеть ничтожность той беспроигрышной игры с врагами, вовлечение в которую ставило его в один ряд с этими ничтожными людьми. Необычная легкость образовалась в нем самым свежим ароматом, открывая возможность испытать ранее заложенную в нем идею самому выбирать между сложностью и простотой.

– Кто, если не мы, да?

– Отличный способ попрактиковаться, прежде чем ты станешь отцом собственного поселения. Заодно, кстати, это будет пугать их больше всего – твоя непредсказуемость. Последнее, чего они ждут от тебя, – это проявление внимания к Мегаполису с позитивной стороны. Покажи им их ничтожность не только игнорированием, но и интересом к тому, что для них всегда было чуждым.

МЕГАПОЛИС

1

Блеклый свет однокомнатной квартиры успешно скрывает скудную обстановку, подчеркивая сухой минимализм односпальной кровати, единственного безвкусного шкафа и грубой кухонной мебели, больше похожей на выставочную из-за минимального набора посуды на одного человека. Окна в комнате и кухне открывают вид на соседний дом через небольшую парковку, позволяя в тамошних квартирах разглядывать фрагменты чужих жизней. Это неплохо скрашивает самые одинокие вечера и ночи, где даже при полностью выключенном свете хорошо помогает уличное освещение. А еще этот процесс стал неким аналогом медитации, способствующим хоть какому-то успокоению после рабочего дня, позволяя сидеть в тишине, темноте и покое и прятаться не только на виду, но и от страданий упущенной жизни. Так было в обычные, как минимум по ее меркам, дни. Но были и другие дни.

Сидя на кровати, Ксения смотрит в пол, мечтая о том, чтобы все закончилось здесь и сейчас, тихо и мирно, прямо в моменте, который она поймала и боится отпускать, том самом, предшествующем столкновению со всей живущей в ней по своим правилам ненавистью. Она сжимает кулаки, вцепившись ногтями в ладони почти до крови, дыхание учащается, мышцы начинают ныть, а слезы вот-вот пробьются на волю. А уже могла бы и научиться противостоять этому, ругает себя в мыслях за то, какую слабость испытывает перед поездкой на могилу мужа и детей. Каждый раз она переносит дату, говоря себе, что в следующий раз все будет иначе, она найдет силы и впервые посетит кладбище и место их захоронения. И вот наступает та самая, выбранная ради отговорки новая дата – и все повторяется вновь, вынуждая ее обозначить очередной новый день.

Ксения ненавидит себя за это достаточно сильно для принятия заслуженного наказания в виде и так запоздавшей старухи с косой. А ведь нужно просто прийти туда, поговорить, поплакать, покричать, сделать все необходимое для извинения. Но она не может, каждый раз ее что-то парализует. Уставшая и изможденная, Ксения сползает на пол и прячет лицо в коленях, обхватив руками голову. Истеричные вскрики сопровождаются слезами, хоть как-то позволяя обуздать чувство вины, борясь с напрашивающимся образом предателя, оставившего их наедине с бесконечной смертью. Еще в момент опознания изуродованных тел ее разум заблокировал любую эмпатию, позволил разобраться со всеми формальностями без ярких эпизодов.

Растеряв артефакты ее существа как матери и жены, Ксения безуспешно цепляется за воспоминания о былом счастье. Все это мучает ее с такой силой, будто бы кто-то иной стоит в стороне и направляет этот ужас по ее телу, издеваясь столько, сколько захочет. Порой ее состояние доходит до попытки выбраться из этого мира самым прямым и в то же время ужасным способом, подпитывая это решение еще и принятием бездейственности таблеток, прописанных психиатром так же давно, как она последний раз его посещала. Несмотря на то, как, нарушая закон, добывались более сильные и менее законные средства воздействия на психику, результат оставался тем же – полная безысходность с удушающей болью поглощала всю ее волю к жизни. Порой казалось, словно все лекарства и препараты были выдумкой, лишь заглушкой фантазии, как глупый психологический эксперимент, участие в котором хоть как-то отвлекало от реального положения ее никчемной жизни. Медленно утопая в собственной слабости, Ксения вот-вот должна была повторить окончание шаблонного сценария ее, как она их называла, «эпизода» – лишенная воли к жизни, дать организму устать от голода и обезвоживания настолько, чтобы потерять сознание. А дальше? Дальше уже как получится. Но в этот раз по квартире разнесся звуковой сигнал коммуникатора, разогнав затхлую обитель отчаяния.

Кое-как поднявшись с пола, она включила коммуникатор, перенеся на стену изображение видеозвонка. Увиденное лицо взбодрило своей неожиданностью не меньше самого дорого продукта, который она могла найти, не прибегая к серьезным продавцам. Стоя во весь рост, щурясь, она сквозь свисающие на глаза пряди волос смотрела на извергающее уверенность лицо Итана Майерса.

– Здравствуй. Знаю, какой неожиданностью оказался для тебя этот контакт, но прошу выслушать меня, уверен, что ты оценишь жест доброй воли.

– Я отключила звонок на коммуникаторе, как ты это сделал? – Ксения все еще пыталась понять причину и способ происходящего, привыкнув относиться к этой персоне скорее как к бракованной функции ЦРТ, нежели живому существу.

– Брось, не задавай глупых вопросов, я могу все. Ну или почти все.

– Чего ты хочешь?

– Помочь тебе с Эхо. Как мне стало известно, он проник в высшие круги, выторговал себе Мегаполис и начал шествие по нашим улицам. Я собрал достаточно компромата, чтобы ты завела официальное дело и избавила людей от негативных влияний этого чудика, не говоря уже о том, что заодно и пару продажных шишек посадишь. И прежде чем ты увидишь во всем этом способ использовать тебя и эти аресты для моей личной пользы, как способ сделать грязное дело чужими руками, я скажу, что заодно ты себя прославишь арестами парочки засранцев из ЦРТ.

Ей было сложно поверить в происходящее, она и вправду видела в этом чуждую ей многоходовку, где Итан выиграет больше, чем она. Но чем лучше ясность пробиралась сквозь ранее раскаленную эмоциональную паутину, тем больше ей хотелось ухватиться за этот шанс.

– Почему я должна верить тебе?

– Обороной войну не выиграть. – Итан звучал мудрее, прибавляя веса каждому слову своим внушительным и уверенным тоном. – Я даю тебе не просто оружие, а иммунитет от всех тех людей, которые посчитают твои действия и цели… мягко говоря, невыгодными для них. Ты понимаешь, о ком я.

– Да меня грохнут уже завтра, а дело похоронят!

– Ксения, дорогая моя, ты слишком низко берешь. Если я говорю, что у тебя иммунитет, значит, у тебя иммунитет. Информация – это наше все, тебе ли не знать. Моего «почти все» хватит на всех и каждого с лихвой, тут уж не беспокойся, запертых дверей не наблюдал уже очень давно.

– А если я не хочу…

– Слушай! Я знаю твою историю, твои цели… твои секреты, – с особой ухмылкой произнес последнее уточнение Итан. – Бенджамин очень лестно о тебе отзывался, просил у меня помощи. Да, у нас с ним был разговор после вашей уступки этому Эхо. Для меня Эхо – никто и ничто, очередной таракан, таких была сотня, будет еще. Тут уж как с сорняками, они просто появляются. Но он важен тебе, а значит, ты сделаешь эту работу лучше, чем я или кто-либо еще.

– Или же ты просто знаешь, что мне нечего терять.