Последний билет

Кристина склонилась над своей жертвой и стала внимательно разглядывать окровавленное лицо со свернутым набок носом, на который, видимо, пришелся основной удар от падения. Ее губы растянулись в довольной улыбке.

– Ну что, больно, уродец? Что ж ты не смеешься теперь?

– Тебя… посадят, а твою… тупую… собаку… усыпят, – разбитые губы Кирилла дрожали то ли от боли, то ли от слез, которые текли по его щекам и смешивались с кровью.

– Нет, это ты сдохнешь! – радостно, словно сообщая о победе в школьном конкурсе талантов, провозгласила Кристина.

Вылезшими от ужаса из орбит глазами Кирилл смотрел, как Кристина занесла над его головой нож. Сильным ровным движение она опустила его вниз. Лезвие мягко, как в масло, по самую рукоять вошло в голову, пронзив синий глаз. Кирилл открыл рот, из которого не вырвалось ни малейшего звука, и тут же замер. Кристина вытащила нож и снова ударила, разрезав щеку с короткой, только пробившейся щетиной. Лезвие проехало по зубам, издав противный звук, словно вилка скрипнула об тарелку. Не обращая внимания на брызги крови, полетевшие ей в лицо, Кристина снова ударила, потом снова и снова. Лицо Кирилла стало похоже на кровавое месиво. Она остановилась, только когда нож застрял в его голове и она не смогла его достать. Тогда она с оставшейся злостью ударила ладонью по рукоятке, еще глубже загнав лезвие в глазницу, в которую пришелся самый первый удар. Смерч вышел из нее. Кирилл смотрел единственным уцелевшим глазом на застывшую Кристину. Она бессильно опустилась на пол рядом с ним.

Глядя на пошарпанную деревянную рукоятку ножа, точащую из его одноглазого лица, Кристина думала о том, что это был единственный нож, которым было удобно чистить картошку, а теперь придется от него избавиться. Джек сел рядом с ней, но Кристина не обратила на него внимания. Джек тихонько заскулил. Кристина, с трудом оторвав взгляд от ручки ножа, посмотрела на собаку и, слабо улыбнувшись, погладила пса по голове. Тот, помявшись немного, улегся рядом с ней на полу и положил ей голову на колени.

Пятно мочи расползалось на брюках у того, кто еще совсем недавно шел по парковке так, словно всегда знает, что нужно делать. Как она могла поверить в него? Ведь она именно поверила в него и еще в ту, что смотрела из отражения в зеркале машины. И вот она сидит на полу рядом со своим героем в обмоченных штанах. Всего одну ночь прожила ее новая версия, чтобы потом быть жестоко убитой тем, кто помог ей родиться. Наверное, если бы можно было, она бы убила его еще раз, а потом еще раз… Может, на двадцатом разе бы пришло облегчение. Сейчас все, что она чувствовала, это запах крови и мочи, от которого подташнивало. Встать не было сил, и Кристина продолжала сидеть на полу прихожей, пытаясь не замечать этот противный запах.

“Так вот он запах победы.”

Казалось, Кристина была бы согласна сейчас поменяться местами с кем угодно, даже с Кириллом. Лучше уж лежать на полу остывающим трупом. Почему она все еще живет? Почему не прекратила эти страдания? Инстинкт самосохранения держит ее в свой власти. Она чувствовала себя марионеткой в руках этого беспринципного и безжалостного кукловода, который будет тащить вперед несмотря ни на что, который заставит ползти, даже если будут переломаны ноги. И она будет ползти, превозмогая боль, даже не зная зачем. Движение ради движения? Ведь многие просто терпят свою жизнь. Терпят именно эту, одну единственную, но совсем не короткую из-за страданий, жизнь. Терпят и ждут конца. Это невыносимо бессмысленно. Кому на потеху это было задумано? Что за “голодные игры” вселенского масштаба?

– Вот ты можешь мне объяснить, – спросила Кристина, словно Кирилл все еще мог отвечать, несмотря на то, что от его губ остались лишь алые лоскуты, а язык был располовинен до самого основания, – почему вы, ну, мужчины, так презираете, тех, кто любит вас безответно? Ведь вы действительно именно презираете, если не можете ответить любовью. Нужно же себя считать ничтожным, чтобы презирать за любовь к себе. Как же вас можно любить, если вы считаете сами, что это унижение? Даже слабость к российским мелодрамам и пошлым романам в ваших глазах не такой позор, как любовь к вам. Такое чувство, что даже от той, которую любите, вам не нужна любовь, вы просто готовы ее простить, да, именно простить. Но стоит вашим чувствам хоть каплю остыть, как прощения нет, и уже готовиться самое жестокое наказание за любовь.

Кристина смотрела на изуродованную голову, словно ожидая, что она повернется, чтобы парировать. Но Кирилла ни капли не возмущало обвинение в том, что он сам себя считает ничтожеством, не достойным любви.

– Да, знаю, тебе нечего возразить. Говорят, мужчинам ни в коем случае нельзя показывать свои слабые места, потому что сильный пол не упустит случая применить свою силу, чтобы как следует врезать при необходимости по этим слабым местам, – лицо Кристины скривила улыбка. – Но теперь-то тебе нечем ответить, так что расскажу тебе про “Игора”.

Было мне тогда лет десять. Он был старше на два года, и, конечно, казался мне невероятно взрослым и самым крутым и поэтому недосягаемым для меня. Он носил прическу “шторки” и серебряную серьгу в ухе. Тогда никто так не ходил. Некоторые ребята распускали слухи, что он гей, а некоторые говорили, что у него какая-то болезнь и отец подарил ему эту серьгу, потому что серебро очищает кровь. Ему же, казалось, было все равно, кто что говорил. Он мало с кем общался со двора, а еще поговорили, что его отец в 90-х был бандитом. Это тебе не девчонок на машине катать. Честно говоря, не могу припомнить, чтобы кто-то еще мне казался таким благородным и сильным духом, как этот мальчик. Тогда я не знала еще про Татьяну Ларину, и поэтому решила написать ему о своих чувствах. Я оставила под дверью конверт, в котором была короткая записка с признанием в любви, моя заколка в форме сердечка и блестки. Не знаю, зачем я насыпала блестки… Видимо, чтобы выглядело торжественно, ведь новость о моей любви должна была быть для него большой радостью. Представь себе, мне хватило ума еще и подписать свое имя на конверте. Но это было, пожалуй, не самое позорное. Понимаешь, имя Егор было большой редкостью в то время. В классе не было ни одного Егора, да и вообще я больше Егоров никогда до него не встречала. Интернет не мог тогда предотвратить роковую ошибку, и в своем признании я написала “Игор”. Не надо ржать. Думаешь, умный такой? Честно сказать, не знаю, какой реакции я ждала от “Игора”. Позже узнала от своего друга, который общался с моим идолом, что тот сильно смеялся с меня, моего признания, блесток и ошибки в имени. И это еще мой друг смягчил для меня новость. Тем не менее, я довольно красочно представила эту картинку и, признаюсь, до сих пор ее вижу. Мой друг был сильно разочарован моим поступком, сказал, что не ожидал, что так глупо себя поведу. Его отношение ко мне и правда изменилось после этого дурацкого конверта. И это было красноречивым доказательством того, что я действительно опозорилась. Ну ты тоже сделай лицо попроще, не тебе в обосцанных штанах смотреть на меня свысока.

Кристина грустно улыбалась.

– Знаешь, мне как-то приснился странный сон, который я все никак не могу забыть. Там я была вроде бы старше. И у меня был мужчина, может, даже муж. Не помню, что он сделал такое, но я ему сказала, чтобы он катился к чертовой матери. И он ушел. Его лицо теперь не могу вспомнить, только взгляд… добрый и грустный. Но хорошо помню ощущение, когда он уходил. Не обида, нет, не злость, даже не горе, было просто больно, словно что-то вырвали из меня вместе с кусками легких, и теперь мне больно дышать. И я тоскую… Сильно тоскую по тому, кого даже не помню, кого даже не существует. Кажется, я бы что угодно отдала, чтобы сделать его настоящим.

Вытерев слезы подолом халата, Кристина снова улыбнулась.

– А ты, оказывается, можешь быть хорошим слушателем. Ночью-то тебя было не заткнуть. Понимаю, трогательные истории – отличный способ залезть в трусики. Слушай, а у тебя есть какая, ну не знаю… внутренняя гигиена, что ли, в подобных разговорах? Вот как ты определяешь, что можно рассказать, а что нет? Или может ты одно и то же всем рассказываешь? Ты никогда не чувствовал, что, рассказывая что-то сокровенное, становишься не единственным обладателем этой ценности? Взять хоть твою историю про хибару. Кстати, я и правда расчувствовалась… Представила, кучку мальчишек, в широко раскрытых глазах которых отражаются языки пламени, уничтожающего то, что они так долго строили, особое место, первое убежище, маленький кусочек мира, существующий по их правилам. Ваши родители решили правильно, что лучше вы сами сожжете хибару, чем она будет разрушена руками какого-то мужика из ЖЭСа, исполняющего указание по сносу незаконно возведенного строения. Это было как коллективное жертвоприношение во имя взросления. Ты мне рассказал, и теперь это немного и моя хибара. Ты добровольно отдал мне часть ее. Если ты так рассчитываешься за доступ к телу, то кто больше шлюха? Думаю, деньгами заплатить все же было бы менее расточительно.

На лице Кристины застыла глумливая улыбка. Она смерила своего мертвого собеседника высокомерным взглядом, в глазах блеснул вызов.

– Ты, кстати, у меня третий? Ой, да не в этом плане. Сразу напрягся. Вам же всем хочется быть первыми, иногда на столько, что даже смешно. Оно и понятно, быть лучшим, когда не с кем сравнить, намного проще. А еще беспроигрышный вариант – это шлюхи. Им, конечно, есть с кем сравнивать, но кому какое дело до их мнения.

Когда я училась в старших классах, в нашем районе была девочка по кличке Сухая. Славилась она тем, что ее часто приглашали парни в гости, когда собирались вечером выпить и расслабиться. Все говорили, что она слаба на передок, и парни относились к ней пренебрежительно, но это не мешало им принимать ее у себя дома. Один знакомый мне рассказал, что как-то раз, когда Сухая в очередной раз сидела в компании парней, предвкушавших веселье, она вдруг разрыдалась. Парни сначала удивились, некоторые даже ухмылялись, но она плакала так горько и безутешно, что им пришлось начать ее утешать, чтобы спасти вечер. На вопрос, что случилось, она сквозь слезы сказала: “Вы как обычно напьетесь и пустите меня по кругу.” Так что же заставляло эту девочку приходить каждый раз, чтобы ее снова и снова имели? Думаешь, ей это доставляло удовольствие? Нет. И все это знали, иначе не звали бы ее Сухой. Первый раз с ней это случилось, когда она перепила в компании парней, которые, как она думала, были ее друзьями. Эти уроды ее изнасиловали, пока она была в бессознательном состоянии. Конечно, лучшее, что они могли придумать, это на следующее утро всем рассказать, как они прекрасно развлеклись со шлюхой. Так появилась Сухая. Нет, она не жаловалась никому. Ведь все ей говорили, что она шлюха, а значит, нечего жаловаться. Значит, такова ее жизнь. Снова и снова лежать, пока очередной мудак, главный страх жизни которого состоит в том, что кто-нибудь скажет, что его член слишком короткий или что он кончил не начав, будет пыхтеть на ней.

Снова стерев слезы с лица подолом халата, Кристина словно смахнула печаль, и на ее опухшем и раскрасневшемся от слез лице появилась улыбка.

– Так как тебе быть третьим? Один лежит в лесу с мусорным пакетом на башке, второй зажарился до хрустящей корочки. А тебя придется кусками фасовать по пакетам и таскать в озеро. Ну не косись на меня своим уродским глазом. Думаешь, мне это нравится? Что мне остается? Целиком я тебя никак не смогу вынести, а здесь тебе долго нельзя быть. Тебе вообще не стоило сюда приходить. Не зря говорят, что половая распущенность до добра не доводит. Врачи ерунду говорить не будут. И уж если быть до конца откровенной, то я бы лучше поменялась с тобой местами и лежала бы беззаботно на полу, чтобы быть чье-то проблемой, а не своей. Я так устала… Кажется, даже нет сил дышать. Словно я уже никогда не поднимусь с этого пола и буду сидеть рядом с тобой и вдыхать твою вонь. У меня нет желания и сил, чтобы жить, уже не помню сколько. Я хожу так, словно к ногам привязаны гири. Не понимаю, почему я не могу себя убить. И все время хочется проснуться.

Дождь барабанил в окно. Жирная муха лениво проползла по уцелевшей полоске на щеке Кирилла и села тереть задние лапки над дырой, что раньше была ртом. Почему-то стало казаться, что челюсти вот-вот захлопнутся и сожрут муху. Кристина не выдержала и зажмурилась. Громко тикали часы, не давая даже на мгновение мысленно покинуть прихожую и гостя, который не уйдет сам.

Кристина не знала, сколько она просидела без движения, пялясь на своего мертвого любовника, но, судя по тому, как одеревенел ее зад, очень долго. Джек за это время успел несколько раз встать и снова лечь возле нее. Он уже бросил попытки просить о прогулке.

– Малыш, прости, совсем про тебя забыла…

Сил идти на прогулку не было, но Джеку нужно было на улицу. Кристина медленно встала, надела тапки и, ковыляя, пошла к двери. Она посмотрела в дверной глазок и, убедившись, что на площадке никого нету, открыла дверь. Джек вопросительно посмотрел на нее.

– Гулять!

Когда она осталась стоять у подъездной двери, Джек понял, что прогулка будет не долгой, но был рад и этому. Скоро хозяйка позвала его, и он послушно вернулся домой.

8.

Уперев руки в бока, Кристина в старом спортивном костюме стояла над Кириллом и смотрела на него так, словно он мог посоветовать, как дотащить его тело до ванной, чтобы меньше крови размазалось по полу. Но сегодня Кирилл был только хорошим слушателем, советчик из него был никакой. Кровь расплылась и под его ногой, и под головой, поэтому долгого отмывания полов было не избежать. Кристина ухватилась за ноги своего ухажера и дернула. Тот, хоть и был тощим, оказался очень тяжелым. Решив не рисковать поясницей, она развернулась спиной и зажала ноги под мышки. Под правой рукой олимпийка быстро пропиталась прохладной влагой, которую Кристина почувствовала кожей. Она знала, что это, но пыталась не обращать на это внимания. Все же тащить надо было за руки, но теперь уже поздно об этом думать.

– Я ма-а-ленькая лошадка-а-а, и мне живется не сладко… – пропев строчку старой песни, Кристина нервно засмеялась.

Кристина бросила ноги Кирилла на бортик, так что он остался лежать на полу с задранными к верху ногами, как вульгарная девица.

– Блин, ты бы хоть носки чистые надел, тоже мне, пикапер… – запах немытых ног, добавившийся к прочим неприятным ощущениям, отозвался приступом тошноты. Пришлось выйти из ванной комнаты, чтобы прийти в себя. Но это не сильно помогло, казалось, вся квартира пропиталась мерзким запахом.

Из открытого окна в душную кухню ворвался свежий воздух с запахом травы и мокрого асфальта. Пожалуй, он был слишком хорош для этого утра. Лучше было бы сейчас вообще не вспоминать, что где-то далеко бывает другое утро, утро, в котором самая главная неприятность – это рев электрокосы под окном, не давший поспать подольше, или закончившееся молоко для кофе. Кристина заплакала. Она плакала и по утраченному утру из прошлой жизни, и от того, что не знала, как выбраться из ямы, в которую сама себя загнала, и от того, что Джек может остаться один, и просто от усталости. Обиднее всего было от того, что она поверила, что ее могут спасти. Но на крик о помощи спасатель появляется только в кино, в жизни же слетаются стервятники. И если дать слабину и поддаться самообману, то ждет неизбежный удар об реальность, как от падения на асфальт с качелей, и получится подняться или нет будет зависеть от того, насколько высоко раскачался над землей.

Вдоволь наплакавшись и умывшись над кухонной раковиной холодной водой, Кристина вернулась в ванную, где Кирилл по-прежнему лежал, задрав ноги кверху.

– Видишь ли, Кирюха, жизнь она такая, она всех поимеет и особенно сильно тех, кто хотел поиметь ее, – Кристина грустно улыбнулась. – Так что, давай полезай в ванну, не упирайся.

Кирилл не упирался, но поднять его все равно не получилось. Стоило только начать поднимать его за руки, как ноги соскользнули и упали на пол.

– Ну и тяжелый у тебя зад, ты что кирпичей в штаны наложил?

Кристина тяжело дышала. Так просто было не затащить эту тушу. Придется на прощание как следует пообниматься с кавалером. Кристина схватила уже начавшие коченеть руки и протащила Кирилла по полу, уложив его головой ближе к ванне. Его уцелевший широко раскрытый глаз смотрел на нее удивленно.

– Что вылупился? Решил, что я сяду на тебя сверху? – Кристина глумливо улыбалась, стоя над Кириллом, теперь лежавшим у нее между ног. – Ни о чем другом и думать не можешь, урод озабоченный.

Собравшись с духом, она наклонилась и, прижавшись к холодному торсу, просунула руки под мышки. В нос снова ударил запах крови и мочи. Понимая, что на вторую попытку, скорее всего, не хватит сил, Кристина напрягла все мышцы и потянула вверх Кирилла, ощутив в полной мере, что тот стал для нее обузой. Кирилл медленно приподнялся над полом, все больше прижимаясь к ней. От второго рывка заболел низ живота, но Кристина не отпустила Кирилла, оставалось совсем чуть-чуть, нужно было только подойти ближе к ванной, чтобы усадить его на бортик. На затылок упала холодная капля крови. Казалось, она, как слизняк, заползет за шиворот. От напряжения болело в висках. Кристина сделала шаг и разомкнула руки, Кирилл послушно сел и, тут же получив удар в плече, полетел спиной в ванну, по пути хорошенько приложившись затылком об плитку на стене. Он сполз вниз, снова оказавшись лежащим к верху ногами.

Словно молния, разрезавшая небо, на стене в месте, об который ударилась голова Кирилла, сверкнули линии, сложившиеся в букву А. Кристина увидела ее за мгновение до того, как боль резанула живот, заставив опуститься на колени. Казалось, внутри что-то порвалось. Забавно, как новая проблема может заставить полностью забыть о предыдущих. Еще буквально пятнадцать минут назад казалось, что хуже уже не бывает, но пока не наступила смерть всегда может быть еще хуже. И никогда нельзя бросать жизни вызов сомнениями на этот счет.

Боль все же отступила. Нужно было вставать. Но Кристина сидела на полу и слушала, как быстро бьется сердце. Она не решалась посмотреть на белую плитку над ванной, но, чем больше она боялась увидеть зияющую алую А, тем четче ее рисовало воображение, пока она не зазвучала в ушах, превращаясь в крик. Кристина вскочила и посмотрела на стену. Там было лишь размазанное пятно крови.

Все же главная проблема, которая лежала в ванне с торчащим из головы ножом, никуда не исчезла. Решив начать с извлечения этого самого ножа, Кристина задержала дыхание, словно перед прыжком в воду, склонилась над ванной, ухватилась за деревянную рукоятку и дернула. Нож зашевелился, приведя в движение кровавую кашу в глазнице. Кристину тут же вырвало желудочным соком. Гортань обожгло горечью.

Опять стоя над кухонной раковиной, Кристина торговалась с собой. Предметом торга был отдых. Хотелось побыстрее разобраться со всем, чтобы ночью начать выносить тело, но было понятно, что, хоть отдых и отнимет часть времени, без него ничего не получится. Кристина вернулась в ванную, сняла испачканный кровью спортивный костюм и сложила его на пол, после чего старательно оттерла с себя кровь мокрым полотенцем. Конечно, принять душ было бы намного лучше, но ванна была занята и своей очереди придется ждать долго. И все же, Кристина почувствовала себя гораздо лучше, когда надела халат и легла в постель. Джек тут же забрался к ней, улегся рядом и скоро засопел.

9.

Стояла тягучая тишина, разбавленная монотонным жужжанием мух. Они то и дело сонно пролетали мимо, садились на стену рядом с такими же жирными и ленивыми мухами. Косой луч солнца лег на плече Кристины. Несмотря ни на что солнце продолжало одаривать теплом каждого, хоть теперь и казалось, что не все достойны этого, солнце не разделяло плохих и хороших, живых и мертвых и всех одинаково грело. Одна из мух на подоконнике довольно потирала лапки. Ее сытое брюшко красиво переливалось на солнце. Теперь казалось странным, что совсем недавно хотелось все время куда-то идти и что-то искать. Кровать и окно, похрапывание Джека, и, если бы не чуть слышный сладковато-аммиачный запах, все было бы идеально.

Джек поднял голову и прислушался. Что-то изменилось. Какой-то новый звук. Еле слышное ковыряние в замочной скважине, словно что-то копошится, пытаясь пролезть в квартиру. Джек спрыгнул с кровати и побежал к входной двери. Кристина тоже вскочила и побежала за ним. Пес стоял перед входной дверью, которую кто-то пытался открыть, и рычал. Округлившиеся от ужаса глаза Кристины смотрели на дверную ручку, которая, скрипнув, опустилась, и дверь стала медленно открываться. Через порог неуверенно перешагнул незнакомец, но тут же попятился назад за дверь, увидев Джека, настроенного далеко не на дружелюбный прием.

– Это же я… не узнал что ли? – Джек перестал рычать и, наклонив голову на бок, смотрел на робко улыбающегося напуганного гостя. Тот был здорово озадачен, видимо не рассчитывая на такой холодный прием. Убедившись, что собака хоть и настороженна, но не собирается нападать, гость снова перешагнул через порог. Кристина ошарашено смотрела на большой букет пион, который незнакомец неуверенно держал в руке так, словно никогда не имел дел с цветами и не представлял, как с ними обращаться.

– Привет… – робко проговорил незнакомец. – Я приходил к тебе несколько раз, но тебя не было дома. Я и сегодня ночью приходил, думал, что ты опять не можешь уснуть, но тебя снова не было. Я волновался… Ты где была?