Отец жениха. Порочная связь

– Мы заплатим сто тысяч, но только за все три полотна.

Лиз вспыхнула и вскочила на ноги:

– Ну, это уже ни в какие ворота не лезет. Барбара даст, по крайней мере, в два раза больше.

Она, как тигр в клетке, начала мерить кабинет быстрыми нервными шагами, не глядя на наблюдающих за ее передвижениями Дина и Милен.

Дин чуть заметно подался вперед, но Мила приподняла ладонь от деревянного подлокотника, останавливая его. Дин мгновенно вернулся на место.

– Я считаю эта цена не приемлема для моего клиента. Думаю, в другом месте его работы оценят по достоинству.

Лизбет нервно бросилась к прислоненным к стене картинам и начала упаковывать их обратно в черный пластиковый чехол.

– Почему такой широкий подрамник? – спросила совершенно спокойно Милен, и нервозность Лиз стала сходить на нет. Она прекратила, наконец, возню с холстами и медленно обернулась на Милу.

– Что ты имеешь ввиду?

– Имею ввиду, что Доминик никогда не использовал такие широкие подрамники для своих холстов. Что-то прячешь? – не унималась Милен. – Ножом порезал?

Лизбет окончательно отвлеклась от картин и, прислонив их наполовину запакованными обратно к стене, снова села в кресло. Дин, тем временем, отошёл к бару и налил два стакана скотча и яблочный сок. Мила никогда не пила алкоголь на работе, в чем он ее поддерживал, особенно сейчас, глядя на постоянно слетающую с катушек Лиз. Он вернулся к столу со стаканами:

– Давайте успокоимся.

Один он протянул сникшей Лиз, которая приняла его с молчаливой благодарностью, другой – поставил перед Милен. Снова усевшись в кресло, он сделал большой глоток разбавленного людом скотча, стараясь больше не вмешиваться в разговор. На его лице было то самое выражение, которое возникает, когда чувствуешь, что дело выгорит. В глазах округлялись нули, и он в задумчивости обводил по кругу указательным пальцем толстые стенки стакана.

– Сто пятьдесят, – уже более уверенно выдала Лиз, видимо, осмелев после подзарядки.

– Сто. У тебя никто не купит картины, когда узнают, что он пытался от них отделаться. Думаю, три картины за год, что прошли с последней его выставки – это мало. Думаю, он решил бросить писать. А ты, Лиз, пытаешься запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда.

– Не будь стервой, не мешай мне, – с вызовом бросила Лизбет и вся подалась вперед, словно хотела воззвать к совести Милен. Хотя всем в художественной тусовке было известно, что совести у нее сроду не было.

– У меня к тебе предложение, – начала Милен, проигнорировав выпад в свою сторону. Она давно привыкла к подобным словам, и они ее уже не цепляли, как раньше. Напротив, говорили о том, что ее хватка не ослабла. – Я знаю, у тебя есть еще одна его картина – «Демон заката», я хочу получить ее. Заплачу двести штук. А этих малышек сможешь продать после того, как пройдет наша выставка. Со своей стороны, обещаю, не препятствовать твоему обогащению.

– Двести? Мне за нее предлагали пятьсот, – негодовала Лиз, она снова вскочила с места и отошла к окну. Скрестив руки на груди, она молча вглядывалась в скучный городской пейзаж за окном, пытаясь взять себя в руки.

Дин тоже заелозил в своем кресле и даже отставил стакан на стол. Он вопросительно уставился на Милен, которая снова приподняла ладонь с подлокотника, показывая, что контролирует ситуацию.

– А если я не соглашусь на твою цену? – злобно ухмыльнулась Лиз и полезла в карман брюк за сигаретами. Встряхнув пачку, она вытащила выскочившую из нее сигарету и прикурила.

– Тогда ты не сможешь продать ни одной картины, по крайней мере, за те деньги, на которые рассчитываешь, – продолжала Милен, завороженно глядя, как ярко вспыхивает кончик ее сигареты. – Ты же понимаешь, если просочится информация, что после дурки Доминик утратил вдохновение и решил завязать, изрезав ножом неудавшиеся работы, ты даже «Демона» не сможешь продать за двести тысяч, не то, что за пятьсот. Тебе придется искать новое дарование, а это, даже при огромном выборе на рынке, не так просто. Я же предлагаю тебе двести тысяч евро, плюс после окончания выставки ты сможешь загнать те, что принесла сегодня. Да и можешь помусолить легенду о том, что Доминик пишет новый цикл работ, подогреешь интерес публики, а там, может, и сам мастер опять впадет в свое любимое состояние клинической депрессии.

Лиз выслушала доводы Милы с нагловатой улыбкой несправедливо обиженного, а потом быстро подошла к столу и, с силой вдавив в пепельницу окурок, провела им по дну, оставляя на прозрачном стекле длинный грязный след:

– Хорошо. Торговаться с тобой бесполезно, – зло выплюнула она, – прошу только об одном – не лезь со своими критическими отзывами, пока я не продам работы.

Она подошла к сиротливо прижавшимся к стене картинам, застегнула чехол и, накинув длинную лямку на плечо, обернулась к Дину:

– «Демона» привезу послезавтра, готовь деньги. Помни, ты обещала, – она наставила указательный палец на Милу, и та, сымитировав движение невидимого ключа, запирающего рот на замок, проводила ее довольным взглядом.

Когда дверь за Лиз закрылась, Дин, наконец, обрел дар речи:

– Черт, не верю, что ты выторговала у нее «Демона», – он усмехнулся довольный раскладом и залпом осушил свой стакан. – Мы легко продадим его за пятьсот.

– Думаю, что смогу продать его гораздо дороже, – задумчиво произнесла Милен, разглядывая солнечного зайчика, утонувшего в ее стакане яблочного сока.

– Дороже? У тебя как всегда есть план, мая коварная Шери?

– Думаю, да. Не притронувшись к соку, она отставила стакан обратно на стол и уставилась на Дина:

– Мы сможем сыграть на его временном, а, может быть, и окончательном, отходе от дел.

– Нет. Ты же пять минут назад обещала ей этого не делать.

– Если все правильно обставить, в выигрыше будут все, и Лиз в том числе, – сказала она в задумчивости и чуть помолчав добавила: – Я пойду. Поль обещал заехать. У него была встреча с каким-то школьным приятелем.

– Как дела со свадьбой? – поинтересовался Дин, глядя, как Мила достает из сумки телефон.

– Никак сорока на хвосте принесла? – набирая номер, поинтересовалась Милен.

– Конечно, вчера заходила, думала, ты на работе.

На что Мила осуждающе покачала головой, ожидая, когда на другом конце провода ей ответят:

– Привет, я освободилась, заберешь меня? – она помолчала, слушая ответ, и продолжила немного разочаровано:

– Не надо, не торопись, я на такси доберусь.

И практически сразу отключилась. Извинения Поля все равно никак не изменят ситуацию, а желания слушать его нытье не было.

– Неужели со школьным приятелем интереснее, чем с невестой? – подначивал Дин, видя ее раздражение.

– Не начинай, – устало протянула Мила, не поддаваясь на провокацию босса, – Пока, – она махнула ему рукой и не оборачиваясь вышла.

Дин махнул ей в ответ и снова развалился в кресле, сложив руки за голову так, что чуть не соскользнул на пол.

Милен вышла из кабинета, прошла через длинный выставочный зал в холл и через минуту оказалась на улице. После кондиционированного воздуха галереи было приятно вдыхать аромат цветения, смешанный с запахами бензина и нагретого асфальта. Не смотря на обеденный перерыв, на улице было не многолюдно. На встречу ей попался только молодой человек с надвинутой на глаза кепкой, из чего она сделала вывод, что это – один из уличных художников, что «втихаря» разрисовывают стены галереи.

«Значит сменили декорации»

А большой черный, перепачканный красками рюкзак у него за спиной только подтверждал ее теорию. Парень быстро прошел мимо Милен и перебежал на другую сторону улицы. Она проводила его глазами и, когда тот скрылся за ближайшим поворотом, развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы обогнуть здание со двора и полюбоваться на очередной шедевр.

Она любила уличных художников, этаких «певцов свободы», не заросших еще «жирком» общественного признания и боязни несоответствия.

Пройдя мимо мусорных баков, стоящих под пожарной лестницей с торца здания, она оказалась в довольно просторном дворике, со всех сторон огороженного сетчатым забором. С дальней стороны, что граничила с несколькими росшими вплотную к забору тополями, была проделана дыра. Поначалу ее постоянно заделывали, но вскоре поняли, что граффити на стенах придают зданию шарма, привлекая к галерее дополнительное внимание. Да и ребята, что творили здесь, отличались мастерством и фантазией. Вот и сейчас она стояла посреди двора чуть ли не с открытым ртом, наблюдая здоровенный разлом в горном породе открывающий проход в мир Юрского периода. Огромные монстры застыли на бегу, разинув свои пасти, и Милен поймала себя на мысли, что она рада тому, что отверстие не такое большое, чтобы они смогли вырваться на волю.

«Надо в следующий раз поймать мальчишку, – отметила она для себя, – посмотреть другие его работы. Чем черт не шутит».

Она вернулась на главную улицу и остановилась в раздумьях. Без Поля возвращаться в дом его родителей не хотелось.