Два солнца в моей реке

Женщина прошла через кабинет, села передо мной, взглянула на меня и отвернулась.

– Сама не знаю, зачем я пришла.

Я хотела сказать, что так говорят многие, кто приходит ко мне на прием. Но что-то удержало меня от этих слов. Иногда я решаю – заведу в кабинете чай для посетителей. Но не завожу. Мне нужна дистанция, и им тоже, как ни странно.

Я молча ждала, пока она начнет говорить. Ведь, в конце концов, это ее решение – рассказать постороннему человеку о себе. Заставлю, спровоцирую на откровенность – изменю ее решение. А вправе ли я?

– Не вижу больше смысла в жизни.

– У вас что-то произошло?

– Нет. Сын вырос. Я больше ему не нужна. А я жила только тем, что растила его. Наверное, это было неправильно. Но сейчас это не изменишь.

– Он уехал?

– Нет. Просто живет отдельно, в нашем городе. Ко мне иногда приезжает. Он чужой и взрослый. У него девушка, которая мне не нравится.

– Почему?

– Потому что она сразу, с первого дня стала плохо ко мне относиться. И сын старается, чтобы мы общались как можно меньше.

– Настраивает его?

– Он самостоятельный, но, может быть, и настраивает. Хочет, чтобы я разделила квартиру, сын сейчас снимает. Как разделить? Я со своими стенками срослась. Я здесь с детства живу, с рождения. Почему я должна уезжать из своего дома из-за нее? Жить со мной она не хочет, хотя место есть. Сын домой приходит как чужой. Посидит и бежит к ней, как будто она денется от него куда-то. Намертво привязала.

– Почему не женятся?

Женщина нервно повела плечами.

– Надеюсь, что и не поженятся. Что это всё закончится. И вообще, я совершенно одна.

– Вам некомфортно одной?

Женщина с удивлением посмотрела на меня.

– Одна – это не одинока, – объяснила я. – Одиночество может быть и в большой семье.

– У вас большая семья?

Я представила себе Маришу с копной непослушных кудрявых волос, своих котов, маму, живущую в Австралии, ее сына, похожего на дочь, представила и того, кого должна забыть навсегда…

– Ну, в общем и целом – да.

– А у меня никого нет. Что вы мне можете посоветовать?

И правда – что? Если у врача-гастроэнтэролога так же постоянно болит печень и идет по ночам желчь, как у его пациентов, как он может их лечить? Делиться советами, которые не помогают?

– Вы работаете?

– Теперь нет.

– Животные есть?

– Кошка убежала, погибла скорей всего где-то.

– Возьмите котенка.

– Не хочу. Точнее, не могу. Искала свою, все надеялась, что найду. И до сих пор еще жду. Иногда кажется – скребется в дверь. Встаю ночью, иду открывать – там никого. Сижу потом на темной кухне, жду утра.

– А какие-то родные есть? Братья, сестры?

Женщина покачала головой. Как же хорошо я ее понимаю. И никогда ей этого не скажу, иначе я сразу же превращусь из человека, который может дать совет, помочь, в товарища по несчастью.

– Кто вы по профессии?

– Работала в отделе кадров.

– Попробуйте устроиться на работу, хотя бы месяца на два, на любую, это вас отвлечет.

– А я не хочу отвлекаться. – Женщина сощурила глаза. – Я хочу, чтобы сын вернулся ко мне, хорошо питался, жил дома, а не скитался по съемным комнатам. Хочу, чтобы мы разговаривали по вечерам, смотрели вместе фильмы, передачи… Чтобы он однажды встретил девушку, которая увидела бы во мне друга.

– Какой она должна быть?

Женщина нервно повела плечами.

– Не знаю. Но точно не такая, как эта. Я ему так и сказала – кто угодно, но не она.

Мы еще долго-долго разговаривали, и так и эдак я пыталась подвести ее к мысли, что сын выбрал то, что по каким-то причинам ему милее всего.

Напоследок она сказала так:

– Я надеюсь лишь на то, что это не навсегда. Расстанется когда-нибудь с ней, буду этого ждать. И делать все, чтобы это произошло как можно скорее.

– Постарайтесь не поссориться с сыном.

– Даже если поссорюсь! Главное – чтобы он ее бросил!

Глядя, как она резко закрывает дверь, я неожиданно подумала – а вдруг она права, а я, уговаривавшая ее дать сыну возможность решать самому, – нет? Вдруг она материнским сердцем чувствует что-то, что невозможно знать? То тонкое, сложно определимое словами, что находится за пределами нашего логического понимания? Вдруг она чувствует, что этот выбор принесет только плохое ее сыну, она, выносившая, выкормившая, вырастившая его? Разве не бывает, что мы выбираем не того человека и это определяет нашу судьбу? Человека, с которым мы становимся хуже или несчастнее? Она уверяла меня, что сын ее не выбирал, что девушка подошла к ее сыну, взяла его за руку, и он покорно пошел за ней. И что он сейчас как заколдованный, но совсем не счастливый. Кажется это любящей матери или правда – как понять? Даже если это так? Разве я имею право сказать этой женщине: «Собирайте войска и бейтесь на смерть»?

Я плохой психолог? Я так не уверена в себе? Если я пытаюсь оперировать категориями непознанного и непознаваемого в принципе. Или же я, наоборот, развиваюсь в сторону глубокого анализа, часто лежащего в области бессознательного. Сознание проанализировало и отдало все на откуп бессознательному. И там началась своя работа, парадоксальная, нелинейная.

Дальше размышлять мне помешали следующие посетители. Я еле-еле успела проглотить кусочек конфеты, которую только что откусила. Юлечка почему-то не предупредила меня о том, что пришли незаписанные посетители. Наверное, не успела. Судя по тому, как женщина прошла, развернула рывком к себе стул, села, положив ногу на ногу, и уверенно показала дочери, чтобы она села на другой стул, они не стали слушать Юлечку. То, что это мать и дочь, сомнений не оставалось – полная, рыхлая девочка с бледной и очень плохой кожей была похожа на мать как две капли воды, только моложе лет на… я прикинула… – на тридцать. Девочка выглядела плохо, а мама так плохо, что определить ее возраст сходу было трудно.

– Добрый день! – как можно приветливее сказала я.

– У нас – недобрый! – резко ответила мне женщина. – Не пришли бы, если бы был добрый!

Я согласно кивнула: