Но свет в домиках горит

– Ес! Ес! Топпинг! Ес! Ёр инглиш из гюд!

– Клубника, малина, земляника? – улыбается девушка шире щелкунчика.

– Ммм…? – вопросительно мычит иностранец.

– Къ-луб-ни-ка, ма-ли-на и-ли зем-ля-ни-ка? – не менее вопросительно артикулируют работница месяца.

– И-лы-зем-лья-ны-ка, – кивает иностранец, отирая лоб платком с монограммой.

Я примерно так же ем за границей – что успею услышать, то и повторяю. А там уж как повезёт – енот там в манго или припущенная редиска в аспарагусе. Заказал – ешь, уважай чужие традиции.

Морковь

У прилавка с морковью бородатый мужчина лет пятидесяти шести с благородной сединой и в модных очках долго смотрит в одну точку, затем достает телефон.

– Офелия, здравствуй. – говорит он торжественно голосом лектора с каруселью слайдов в диапроекторе. – Чем занимаешься?

В трубке что-то долго и обстоятельно отвечают, он кивает, ещё раз и ещё.

– Да, я читал другую книгу того же автора, – говорит он, перекладывая пакеты с морковью, словно мерчандайзер, – очень неплохо, очень. Обсудим с тобой обязательно.

Офелия опять что-то говорит, бородач кивает.

– Ну, знаешь, Белинский вот сомневался в поэтическом призвании Кантемира, и что теперь, своего мнения не иметь? – говорит лектор, поправляя очки.

Морковь, уставшая от бестактных бесед в её присутствии, падает на пол.

– Малыш, позови маму, пожалуйста, – просит любитель силлабики, поднимая пакет с пола, и через пять секунд говорит голосом уставшего грузчика, – Зин, ну тут есть большая, маленькая, мытая, немытая, я, думаешь, знаю, какая тебе нужна?

Соседи

Приснилось, что купила себе какое-то жилье за три копейки в городе, о котором раньше и не слышала. Просто ткнула наугад на карте ближайших областей – захотелось такого безопасного места, где точно нет никаких знакомых, куда можно уезжать на выходные или насовсем и выращивать вриезии и трахикарпусы на универсальном почвогрунте.

И вот я уже поднимаюсь с чемоданом и комодом по лестнице на четвертый этаж в свою квартиру без евроремонта, веселая и беззаботная, читаю надписи на стенах, дописываю свои. Иду и не сразу замечаю, как навстречу мне спускается одноклассник из квартиры напротив, трое бывших коллег (они снимают вскладчину на пятом), перегоняет (не узнает, слава богу, но всё впереди) учитель домоводства Зинаида Степановна, а с перил свешивается и орёт собака, которую я всегда ненавидела.

Лынок

У рынка мужчина лет шестидесяти ведет за руку мальчика лет пяти.

– Деда! Деда! Зачем мы идем на лынок?

– Покупать огурчики, помидорчики.

– Но я не люблю огулчики, помидолчики!

– Я тоже не люблю.

– Так зачем?

– Видишь ли, Игоряша…

– Деда-деда! – нетелпеливо пелебивает Иголяша. – Давай лучше покупать ледиску и свистульки!

– Но я не люблю редиску.

– Я тоже не люблю!

– Так зачем?

– А свистульки!

Фудзияма

– Нарисуете мне сегодня цветочек? – спрашиваю баристу Кирилла.

– Нет, сегодня не цветочек, сегодня кое-что другое, я отрабатываю технику, – загадочно отвечает художник.

– Неужели наконец котика?

– Ну нет, не котика. Котик – это…

– Пошловато! – подсказывает бариста Павел.

– Пока рисуешь котика, кофе остывает. В котике в этом смысле нет никакого смысла, только котик ради котика, – философски замечает Кирилл.

– И пошловато! – подсказывает Павел.

– Ну так если прикрыть крышкой, то и не будет пошловато, а я буду знать, что там котик, – предлагаю я варианты.

– Если прикрыть крышкой, котику будет темно, – медленно произносит Кирилл, что-то вырисовывая на моем кофе. – Вы не против, если тут с краю будет немного ванильного сахара?

– Нет уж, это будет слишком сладко, – возражаю я.

– Буквально совсем крошечка, вот тут с краешку, – умоляет Кирилл.

– Вы рисуете снежные вершины? – оживляюсь я.

– Ну почти.

– Что же это, что, покажите?

– Секунду.

– Это Фудзияма?

– Нет.

– Это Джомолунгма?