Отныне и в Вечность. Червивое яблоко 3

– Это, как раз, понятно. Хуже другое. В собственном-то теле все равно придется умирать, а смерть есть смерть.

– А вот и нет! НЕТ! Вы просто не додумали до конца. Если проводить адаптацию в онлайне, то сначала Вы, конечно, будете воспринимать себя в старом теле как матричную личность, а себя в новом как отложенный фантом. Но вся фишка в том, что очень быстро положение изменится до наоборот. И тогда Вы станете воспринимать как отложенный фантом уже себя в старом теле. И Вы не умрете. Вы просто отключите отложенный фантом уже как ненужный, как лишний.

– Да?! Боже, как хорошо!.. но и в этом деле тоже есть нюансы. Во избежание всяких ненужностей, навроде излишнего внимания со стороны Координатора к тому, что тело у меня появилось новое, что чревато, оное тело мне, как ты понимаешь, на первом этапе нужно внешне точно такое же, но молодое, крепкое, здоровое и очень даже способное по части всякого рода излишеств…

Фантом-Теолог снова – на этот раз медленно и со вкусом огладил псевдотело.

– Ты меня понял?

– Что ж тут непонятного? – ответил Генрик с совершенно непроницаемым лицом. – Его Величие, хренов вселенский Темный бог должен пребывать в уверенности, что ключи от Вечности находятся единственно в его могучих цыплячьих лапках.

3

С дороги, где у самого выхода на турский тракт друзей подстерегала засада, они свернули немедля, тем более что сзади, по словам встреченной пары циркачей, их вот-вот должны были догнать малиновые гвардейцы в количестве аж целых двух кавалерийских ал.

Засаду клятый аббат выстроил на редкость грамотно, и, если бы не циркачи, друзьям пришлось бы не сладко. Перед самым выходом на тракт дорога продиралась через седловину между двумя холмами, так что конница перекрыла бы им единственно возможный путь к спасению. И никакая сила, быстрота и ловкость не помогли бы. Сзади сплошной плотный вал малиновых, впереди в самом узком месте поперек дороги завал из бревен, с боков отвесные каменные стены, и со всех трех сторон за завалом и на холмах арбалетчики, лучники и еще какие-то – запредельная нежить, редкостные страхолюды. А уж оружие у этих вообще не поддается описанию.

Уходили вскачь, благо запасных коней хватило и на циркачей… то есть, бывших циркачей, а теперь уже полноправных членов отряда. Обходили засаду по совету новеньких не слева, не с гегемонатской, а справа, с франконской стороны. А выйдя на Турский тракт, опять же по их совету, поскакали не вперед, к Вупперталю, а назад, к Туру, что должно было оказаться для преследователей полной неожиданностью.

Не доезжая до границы Франконата, следуя тем же хитроумным советам, свернули с тракта на проселочные дороги, по которым и устремились к тракту Арль – Вупперталь, оставив настырного преследователя – аббата с носом, по крайней мере, на какое-то время. Раз уж они ему так нужны, пусть помечется и посуетится на турском тракте, зараза такая.

Пара циркачей вошла в отряд, как у хорошего винодела входит пробка в бутылку – плотно по месту, и подгонки не требуя. Прилепились оба к Скаврону, именно его признавая себе… ну, может быть, и не начальником, но старшим товарищем.

Кувалда поначалу отнесся к новеньким предельно недоверчиво. Сказывался, как выяснилось, опыт прежнего общения с Маунтином. Сдался Кувалда только после категорического заявления Люкса, что новенькие не врут, и, вообще, судя по всему, люди порядочные.

И Кувалда, и Маунтин были оба родом из маленького городка на границе с пустыней Негов, и с самого детства были между собой на ножах из-за жесточайшего соперничества, пусть даже, по словам Кувалды, и одностороннего. Кувалда – тогда Молоток, играл на "правильной" стороне, а вот Маунтин – что характерно, звавшийся тогда Громилой – совсем даже наоборот… поневоле, как он сейчас утверждал.

– А что же мне, бедняге, было делать, – добродушно посмеивался Маунтин, – если место "самого хорошего парня" было уже занято? Да еще кем? Парнем, который, во-первых, сильнее… тогда был, тогда… сейчас-то еще неизвестно, цирк силушку накачивает еще как, а ты, я слышал, все больше голову премудростями тренировал. Ну, а во-вторых, конечно, много умнее, собака такая. Так что даже пословица знаменитая – "сила есть, ума не надо" – работать отказывалась. И, в-третьих, все, за что ни брался, у этого типа получалось – опять же, что характерно – играючи. А с кого другого семь потов сойдет, и все равно ничего не получится. Что же этому другому остается, кроме роли совсем уж скверного парня? Даже чавку хорошисту, паразиту такому, один на один начистить не получится, надо друзей собирать.

– Ну, и как? – живо заинтересовались слушатели.

– Что значит – как? У него тоже друзья. Вот сами и посудите, каково оно молодому, сильному, заносчивому и, признаться, не слишком умному парню всегда и во всем быть вторым? И видишь, что несет тебя не туда, и думаешь с тоской о себе, дураке, что в корешах у тебя все больше шушера, а то и вовсе прямые гады, а во врагах хорошие парни, с которыми дружить бы и дружить, да вот беда – все корабли сожжены до головешек, и пути отрезаны. Плохим парнем быть не очень-то и хотел, хорошим не мог. Так и ушел я из родных мест через неделю после тебя, Молоток, то есть, извини, Кувалда, с бродячим цирком. Ты в школяры подался, а я в циркачи, и рад был до полусмерти, что не надо мне, наконец-то, корчить из себя крутого долбошлепа, и что могу я теперь быть простым сильным добродушным парнем, который, в сущности, я и есть.

Золотая осень шла к концу, погода портилась. Да и места пошли совсем уже обжитые, так что ночевать в лесу стало вовсе не с руки – и неуютно, и трактовые дозоры обязательно заинтересовались бы извращенцами, ночующими не в уюте странноприимного дома, а в дождливом лесу у чадящего костра.

Все это время в проводниках и главных советчиках у друзей пребывал, однако же, не Маунтин, а тот, второй, который кот на задних лапах. Вид он имел на редкость нелепый и смешной, имя у него тоже было решительно дурацкое: Бим. Однако же, референции со стороны Маунтина представлены были о нем самые уважительные со вздеванием кверху указующего перста и значительным покачиванием головы – он-де коверный клоун, самый быстрый умом человек на весь цирк, а выглядеть дураками коверным положено по роли.

– Конечно, на вашем пути мы появились не случайно, – объяснял Бим, – хотя и никак не ожидали, что вас будет всего четверо. Молва повсюду катится про большущий отряд. Что Монпари взят штурмом и вообще… А как узнали, что на вас объявлена охота, тут же и отправились, чтобы перехватить и предостеречь. И присоединиться, если повезет. Как мы в этих местах оказались? Очень просто. Наш Дюссель город небольшой. Это вам не Вупперталь и даже не Минхен. Да, с осени у нас оживление по случаю ярмарки, и все такое. А летом народ разъезжается по деревням, публики в цирке нет, и появляется у циркачей, как вроде бы, отпуск от работы. С Маунтином мы друзья. Он у нас дальний, деваться ему некуда, а я из здешних мест. Вот и беру его летом к себе в деревню. Жизнь у нас здесь тихая, монотонная, для отдыха – самое оно. Мы уже собирались обратно в Дюссель, но тут пошел вдруг по окрестностям Монпари между верными людьми шепоток, что видели поблизости мадам Манон всю в багамутной кованой кости и в сопровождении таких людей… – оба циркача дружно покосились на Люкса, – таких людей, что мозги узлами завяжутся, потому что предания… знамения…. Нет, вы не подумайте, что мы чего вынюхиваем, или еще как-нибудь! Я просто к тому, что дальше – больше. В один прекрасный день вдруг оказалось, что в Монпари уже распоряжается снова мадам Манон, кое-кому прилично надравши задницы. Сволочь эта, бывший ключник, что предательством и клеветой пролез в пакаторы, сидит на колу, а…

– Что-что? – невнимательно переспросил погруженный в свои мысли Люкс. – Что там такое?

Побледневший Скаврон исподтишка показал Биму кулак и зачастил на редкость лицемерным и фальшивым тоном:

– Не удалось, значит, смыться стервецу? Это хорошо. А то я уж прям-таки весь исстрадался…

Люкс рассеянно качнул головой и снова погрузился в свои невеселые думы, так что непонятно было, разобрал ли он эти слова, или пропустил мимо ушей, а Маунтин, чуть из седла не сваливаясь, извернулся к Скаврону и спросил тихонечко:

– Как же так? Разве он не всеведущий?

– Он всеведущий, когда он хочет. А когда не хочет, то нет. И вообще, знает он далеко не все, он знание ищет.

– Не понял? – озадачился Маунтин. – Всей округе уже давно известно про него со всех сторон, что он – Светлый, и по вашим рассказам так же выходит, и вообще. Какое, к черному, знание?

– Что ты ко мне пристал? Я тебе философ? Я сам такой же мыслитель, как и ты. За разъяснениями – вот он, Кувалда, валяй к нему.

Маунтин повернулся к Кувалде. Кувалда вздохнул с привычной обреченностью.

– Он сам признавать себя телесным воплощением божества категорически отказывается.

– Я знаю, Нодь говорил. Оно и понятно, может, он хочет тайну сохранить, хотя, с другой стороны, если это держать в тайне, как же тогда бороться с тьмой?

– Но если признать его материальным воплощением светлого божества, то такое воплощение, именно в силу своей материальности, конечно же, будет менее совершенно, чем чистая идея, и некоторыми божественными свойствами может обладать не в полной мере. Так что нет ничего удивительного, что материальное воплощение божества на Темной ищет себе Знание.

– Ага… ну, да… Но он сразу увидел, что мы с Бимом говорим правду, правильно? Даже ты тут же нам поверил после его слов, верно? А с другой стороны, получается, что правду от него, от бога, раб божий может скрыть?

– Мы для него не рабы! – возмутился Нодь. – Мы даже не слуги! Мы ему друзья. Наши личности для него неприкосновенны, ясно? Ни к кому из нас в душу он без спроса не лазит.

– Понял, дурья башка? – обрадованно вставил Скаврон.

– А ты что скажешь? – спросил Кувалду Маунтин.

– Видеть насквозь он может любого человека, это мы знаем точно, многократно имели возможность убедиться. Но делает он это только при крайней необходимости, – выдавил Кувалда, корчась от омерзения к самому себе: вот так, наверное, и прикладывают руки к рождению мифов самые отъявленные атеисты.

– Хорошо, пусть так, – сказал Бим с сомнением в голосе. – Но это же для него опасно при такой охоте, что ведут на него сумеречные. Да, зачем он им нужен непременно живой, кстати сказать, не знаете?

– Ну, ты и спросил! – картинно удивился Скаврон. – Тело бога – особенное тело, верно, Кувалда? Нам уже сколько обещают телесное пришествие темного бога?.. Ну, так и что ж он?.. А откуда тьме взять такое тело? Тьма умеет только разрушать, хаос устраивать и все такое. Верно, Кувалда?

4

Генрик осторожно выглянул из-за угла. Парочка пересекала крохотную площадь между стеной водосборной башни, углом старого библиотечного корпуса, рядом с которыми притулилась небольшая кафушка, и клоподромом – системой вспомогательных и аудиторных построек, в которых находились бесчисленные входы в трабулы, ведущие… куда?.. да куда угодно! В любую сторону! Хоть куда хошь в самом университете, хоть куда желаешь на старом рынке. Если парочка на секунду скроется из глаз – пиши пропало, в этом лабиринте их уже ни за что не найти. Приходилось рисковать.

Вообще-то, Генрик спешил. С ним только что связался по коммуникатору наместник Фетмен и осторожно поинтересовался, не смог ли бы он, Генрик, принять их с Ответственным секретарем Флаем для некоего срочного конфиденциального разговора. Вначале Генрик, в намерения которого входило отыскать Жанет и наконец-то оттянуться с нею на всю катушку, собирался уважаемых коллег, выражаясь по-школярски, отпофигизмить и предложить – в самой категорической форме – перенести встречу на завтра. Однако, уловив в голосе наместника панические нотки и повинуясь внезапному безотчетному импульсу, он поинтересовался, в чем, собственно, дело? А вот когда он сэра Фетмена выслушал, тут же на встречу и согласился, заявив, что все свои неотложные сверхважные суперсложные дела постарается завершить или свернуть как можно скорее. По словам сэра Наместника, выходило, что нынешние спутники четвертой модели объекта прекрасно известны аббату Изегриму, поскольку оный Изегрим корешился с ними в период своей учебы в университете. Что оный Изегрим вознамерился "достать" объект через этих спутников, захватив их живыми или мертвыми, и что манипулирует он при этом такими в высшей степени несерьезными для разумного и даже просто взрослого человека категориями, как "дружба", "верность", и – представьте себе, сэр, даже пресловутая "любовь".

Первым кандидатом в спутники объекта, таким образом, автоматически становился Кувалда. Не тот он был человек, чтобы надолго на полюсах задержаться. Кто еще из их с Лисом однокашников торчал на полюсах одновременно с объектом? А черт его знает, мало ли кто и за что мог влипнуть? Ну а там-то студиозусы уж точно объединились бы для такого святого дела, как побег. Надо было что-то срочно предпринимать, тем более что не такой Лис дурак, чтобы рассчитывать схватить Кувалду живым. Он и пробовать не будет, пожалеет собственные кости. Ну, Лис, ну, сукин сын! Достал уже, подонок, пора, пора было с ним разобраться, причем со всей тщательностью, чтобы – раз и навсегда.

Генрик забросил поиски Жанет и устремился в лабораторию. Но вот как раз теперь, когда перед ним замаячили действительно неотложные дела, у самых стен библиотеки он и столкнулся с нею чуть ли не носом к носу.

Спутник у девочки был странноватый и чем-то ему, Генрику, смутно не нравился, так что дело тут было не в пошлой ревности… не только в ревности, если точнее. Рожа у него была типично чинская и – судя по ухваткам – принадлежал он отнюдь не к тамошнему чинскому быдлу и даже не к пакаторам. Поднимай выше, малый тянул на подлинного чинского мандарина. А как они ворковали, как ворковали, это ж с ума сойти! Правда, обнять себя своему спутнику Жанет не позволила даже и за плечи, так что вполне возможно предстояло ему уйти отсюда целым и невредимым, да и девушка, может, обойдется без давно уже ей обещанной порки. Генрик стремительно перебежал площадь и нырнул в узкий проход между гнусно пахнущей алхимической лабораторией и стеной библиотеки, усеянной входами в трабулы, куда секундой раньше нырнула преследуемая парочка. Конечно, они могли его заметить, тем более что в слежке он был сущим профаном, но – что поделать – приходилось рисковать. Промедлишь, ищи их потом в этом чертовом лабиринте мерзопакостных трабул.

Проход оказался пуст. Генрик нырнул в одну трабулу, метнулся в другую, и когда уже решил, что – все, что упустил их окончательно и бесповоротно, в одном из темных ответвлений он вдруг уловил какое-то движение и звон стали. Уже не таясь, Генрик шагнул в проход. В полумраке длинного коридора ему предстала довольно занятная картина. В глубине, там, где трабула раздваивалась под тупым углом на два хода, окруженная вооруженными головорезами, стояла Жанет в великолепной боевой стойке с палашом в руке, а у ее ног корчился и хрипел один из бандитов, на свою беду оказавшийся, очевидно, слишком торопливым. "Живой, живой берите сучонку", – негромко, но яростно шипел один из бандитов, лицо среди них, по-видимому, начальствующее. Услыхав шаги Генрика, бандит повернулся к нему, выдернул из-под балахона орденскую бляху с крестом и, сунув ее чуть ли не прямо в Генриково лицо, рыкнул с сытой начальственной свирепостью: "Пшел вон! " и тут же, с воплем ухватившись руками за живот, повалился на землю, мелко суча ногами. Генрик рванул из ножен палаш, после чего по трабулам покатилось громкое эхо дружного и энергичного топота. Остальные "нападанты" – как выяснилось, совсем даже не бандиты, а напротив того, благочестивые служки серого ордена блаженной тьмы – с похвальной поспешностью пустились наутек.

– Генрик! – шалая Жанет тут же повисла на его шее с радостным визгом, чем помешала ему пощекотать палашом замешкавшихся. – Генрик! Ах, как ты вовремя!

– Да? – картинно удивился Генрик. – А мне показалось, что я чуточку опоздал. Так, самую малость, но все-таки.

– Как, то есть, опоздал? – в свою очередь не менее картинно удивилась Жанет. – Вон, как ты шуганул серую сволочь. Один удар кулаком в брюхо…

– Это случайность. Я никого не собирался шугать, пугать и колотить кулаками в живот. Нет, нет и нет. Ни в коем случае. По крайней мере, вот так, сразу. Я сначала хотел познакомиться, то, се. С твоим спутником, я имею в виду. Мне показалось, что вот он как раз был несколько, как бы это поточнее сказать… активный. Да. Именно активный и даже прыткий. Резвунчик такой. Куда он, кстати, подевался?