Дама в инвалидной коляске

Дама в инвалидной коляске
Надежда Нелидова

Сколько бы Тьме не кружить, не долговечны её кабала и опала. А самый тёмный час бывает перед рассветом. Чем темнее час – тем ближе рассвет.

Дама в инвалидной коляске

Надежда Нелидова

© Надежда Нелидова, 2025

ISBN 978-5-0065-3731-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СОЛОМЕННЫЙ БЫЧОК

Придя домой обедать, Венька, как всегда, бдительно пересчитал мух на липкой ленте. Вчера было семь, сегодня двенадцать: плюс пять! Облепленная чёрными пятнышками лента покачивалась посреди потолка.

У вас может сложиться превратное мнение о Веньке: мол, лодырь, мух считает. А вы поживите в деревне, окружённой фермами: Венька возит туда зелёнку и сено на тракторе беларусь. Как приходит бабье лето – особенно такое тёплое, щедрое к их «стране Мурлындии», как нынче – нету спасу от осенних злых жирных двукрылых. Никакие москитные сетки и пластины не помогают.

Обед готовила бабка, всегда один и тот же: зелёные щи и запечённую золотистыми кружочками, залитую яйцом картошку. Если было мясо – с мясом. Бабка на такой простой сытной еде дожила до восьмого десятка, пилила Веньку за холостое положение, управлялась по хозяйству. Про таких говорят: «Ничё, шустрая, бегает ещё». Недавно врачи поставили ей возрастные отклонения, но отклонения были какие-то необычные, весёлые.

Любое услышанное слово немедленно трансформировалось в её голове в песню, чаще всего в нескромную частушку. Услышит рекламу – дребезжащим голоском закричит:

Моя милка как-то сдуру

Накупила мыла «Дуру»,

Буду в баню с ей ходить,

Буду «Дурой» дуру мыть!.

Передавали прогноз погоды – шпарила про погоду, которая важней всего в доме. Шла передача, как подрастающее поколение учить Родину любить и звучала знакомая фамилия – маршировала по избе:

– Арьтилиристы, Сталин дал указ! Арьтилиристы, зовёт Отчизна нас!

Венька выключал телевизор, который опасно влиял на бабку: как можно учить патриотизму?! Извращение какое-то. Это то же самое, что его, Веньку, заставлять любить единственного родного на земле человека – бабку, люльку, в которой его качали, баньку, в которой с детства мылся, кривую берёзу у баньки.

«Повезло вам с бабушкой, – говорил врач. – Какая она у вас… оптимистичная».

Внука младенцем подбросили ей при разводе родители-кукушки. Несколько раз навещали – уже с новыми дражайшими половинами. Маленький Венька прятался от них в чулане, а бабка находила и вытаскивала на белый свет, подталкивала костяшками в спину:

– Поздоровайся, Венюша, родные ведь матерь с отцом. Ласковое телятко двух маток сосёт.

Она его звала «бычок» за упрямство, воспитанием не допекала: в деревне не до того. Когда Венька падал и ушибался, или большие ребята обижали и он басом ревел, размазывая грязь по щекам – смеялась:

– Ничё, парень, реви шибче – пописяешь меньше и грудка шире будет.

***

…Сжатые золотые поля. Небо: будто разлили густую синьку, в которой бабка полощет кроватный подзор. Рассеялась дымка, висевшая всё лето над деревней, и если встать на холме – видно кольцо речки, по которой тянутся границы района. Венька в перекур рассказывал: мол, воздух в сентябре хрустально-прозрачен оттого, что улеглась цветочная пыльца. Его подняли на смех:

– Пустобрёх, пыльцу выдумал.

Он завёлся с полоборота:

– А зачем, зачем такая ясность на десятки километров вокруг?

– Зачем. Гхм. Осень, положено. Весной зелено, зимой бело, летом воздух тяжёлый, парной от земли… А осенью, значит, природа чистится.

– Так и я о том: от пыльцы чистится, ясно?

– Пасмурно. А Венина-то пыльца не стоит выкушанного яйца!

Рифмоплёты выискались. Пушкины. Веньку мужицкая едкая вредность приводила в бешенство и бессильное изумление – ну братцы, невозможно же пробить эту корку. Задубевшую кору головного мозга. Лицо у него багровело так, что пальцем надави – брызнет кровь. Веснушки, наоборот, бледнели – будто лицо пшёнкой обсыпали.

Что за народ – начисто лишён логики и понимания причинно-следственных связей. И желания высунуть нос за собственный забор. Недавно был уволен председатель – честный мужик, не лизун – за то и пострадал. А колхозники хоть бы хны: мы люди маленькие, аналогично зарплате. Ничё-о, не под дождём – посидим и подождём: что из всего этого выйдет? Как говорится, запасёмся попкорном. Досиделись. Дождались…

Не народ – а тазик с желе. Тряхни, наклони таз – послушной массой поползут в нужную сторону. Поверни эдак – покорно плюхнутся в другую.

Бригадир примирял спорщиков:

– Брось, Вениамин, они шутят. Забавляются, что вспыхиваешь как солома.

– За такие шутки в зубах бывают промежутки.

Бригадира у них сильно уважали. По слухам, у него в шифоньере до сих пор стояла запечатанная «бескозыркой» советская «Пшеничная» за 6 рублей 20 копеек – нечеловеческая, железная воля у мужика! Предлагали: «На аукцион выставь – с руками оторвут».

Веньку водка отвращала. Это раньше философы пьяницы с глазами кроликов кричали Ин вино веритас! Нынче, с кроличьими глазами, шатаются по деревне и выкрикивают совсем другие слова. Венька мат с детства не переваривал, его даже называли «кисельная барышня».

Бабка объясняла так: «Это, Венюша, грязь из людей выходит. Скопится грязь-то, негде помещаться, – вот она, чтобы человек не захлебнулся, через рот и льётся наружу».

***

– О, какие люди и без охраны. Ну-к, сверни, – велел Венька дружку Антохе.

Был вечер – ясный, ласковый, тёплый. Серая Антохина «шестёрка» скакала по полевой дороге: торопились в райцентр слушать Галю. Вообще-то на самодеятельный концерт, там много певуний, но в деревне все говорили: «Слушать Галю». У учётчицы Галины голос был как у Фроси Бурлаковой: когда в клубе выступала – в правлении было слышно. Пела шлягеры и народные песни, но особенно у неё получались романсы.

«Моя любовь не струйка дыма…» Или: «Догорает румяный закат…»

Галя была некрасивая: рубленое лицо, низкий лоб, нос топориком. А пела волшебно, душа у зрителей подхватывалась, устремлялась в небо, распускалась гигантскими невидимыми цветами. Веньке мерещилось: гостиная, рояль, свечи, мундиры и белые платья, за окном метель или белой акации гроздья душистые…

Лица благородные, красивые, в глазах – ум, покой, безмятежность. И тёмная затаённая печаль. Будто знали офицеры и барышни, какая мясорубка, какой фарш их ждёт завтра…

На смотре художественной самодеятельности директор областной филармонии сразу позвал Галю в штат. При одном условии: нужно снять… штаны. Дело в том, что, как у всякой неординарной личности, у Гали был свой бзик, сумасшедшинка: она ненавидела юбки. Но не будешь же петь «Сирень-черёмуху» или «Струйку дыма» в штанах. Галя нехотя надевала сарафан или блестящее платье, но непременно поддёргивала подол так, чтобы торчали брюки – по-другому никак. Ну и осталась блистать в районе.

– С Галькой хочу замутить, – Антоха кивнул на заднее сиденье: там прыгала нарядная коробка шоколадных конфет. – В прошлый раз ромашек нарвал – ничего, приняла.

– Не выгорит, – подверг сомнению предстоящее мероприятие Венька.