Дама в инвалидной коляске

И – лобастому:

– Вам соломка куда нужна?

– В теплицу на перегной.

– Хорошее дело. Видел, вторую тепличку ставите. Поликарбонат на шестёрку брали? – голос даже несколько суетливый – а нормальный, спокойный ведь мужик. Блин, да сколько можно деревне перед городом польку-бабочку выплясывать? А петуха Венька бригадиру ещё припомнит.

Они трое, беседуя, уходили к автомобилям, на друзей не оглянулись. Про Венькин «штраф» мужик ничего бригадиру не сказал, но от этого не было легче.

***

Дальше ехали молча – а о чём говорить?

– Пересекусь с этим борзым, потолкую, – пообещал Антоха. Он одной рукой крутил руль, другой обирал с себя солому, растопыренными пальцами, как расчёской, разгребал копну волос, осторожно трогал скулу. – Сильно фингал-то заметно? Эх, на концерт опоздали. Я к Гальке, а тебя куда?

Венька вместо ответа развернулся, ухватил с заднего сиденья конфеты и вышвырнул за опущенное стекло как можно дальше.

– Гальку не трогай, ясно? Узнаю – не поздоровится.

…Он шагал прочь – по золотому полю под синим небом.

Моя любовь не струйка дыма,

Что тает вдруг в сиянье дня.

Приноровился в такт шагам:

Но вы прошли с улыбкой мимо

И не заметили меня,

И не заметили меня…

Антоха, подобрав коробку, смотрел вслед.

ДАМА С СОБАЧКОЙ, В ИНВАЛИДНОЙ КОЛЯСКЕ

Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой. Вернее, дама в коляске. Собачкой прозвали мужчину, который, как привязанный, сопровождал даму – в отличие от чеховской, совершенно не хорошенькую, к тому же не ходячую.

Покорно толкал коляску, та катилась по размягчённому солнцем асфальту, подпрыгивала на брусчатке или вязла в песке на берегу моря. Закрывал спутницу зонтом, закутывал в плед, растирал ноги, бегал за шляпой, если ветер её уносил, – на виду у всего пляжа! А она скучала, облокотившись о ручку кресла или повелительно покрикивала. И казалось, он приносил шляпу в зубах, заглядывал в лицо и вилял хвостом.

У постоянных курортниц образовался свой вип-клуб. Всегда легко определить ступень социальной лестницы. Во внимание бралось количество и качество пластических вмешательств, едва заметность (нюдовость) косметики и парфюма, а главное, стоимость туалетов и украшений.

От рассвета до заката ювелирное обрамление не играло роли: грязи, ванны, загорания-купания исключали возможность соперничать величине и чистоте бриллиантов. Зато ближе к ночи дамы рассыпали лучи и лучики налево и направо своими каратами в ушах, на шее, на запястьях и на пальцах.

В остальном, между нами, это были обычные бабёнки, даже хуже. Изнемогающие от скуки и жары, а потому особенно поганые на язычок. В данный момент, обрадовавшись свежей теме, осуждали и обсуждали вопиющий мезальянс некрасивой колясочницы и её стройного спутника.

– Что вы хотите? Жизнь, сама по себе – не прекращающийся, сплошной конфликт и антагонизм, – авторитетно объясняла одна. – Мужчина и женщина, уродство и красота, вздорность и покладистость. И так далее: богатство – бедность, болезнь – здоровье, война – мир…

– Ах, – спохватывалась другая, – хотите верьте, хотите нет: знаю семью, где родились разнополые близнецы, девочку назвали – Война, а мальчика – Мир. Их и в загсе так зарегистрировали: Война Ивановна, Мир Иванович. Сестрица чуть не с пелёнок гнобила братика. Изводила-обижала, соску и горшок отжала… Потом мода на эпатажные имена прошла, и детей переписали по-нормальному, кажется, Таня и Коля. И междоусобные битвы как рукой сняло, за ручки в школу пошли…

***

Итак, дама с собачкой… Вообразите Феба в тугих джинсах, в расстёгнутой на загорелой груди рубашке а-ля Фанфан Тюльпан. У многих женщин что-то эдакое ёкнуло, сладко сжало и потянуло в низу животиков. Не только у мужчин там находится второе сердце.

Особенно взволновались дамы в возрасте – а вы думаете, отцвели уж давно хризантемы в саду? Увяли розы в синем хрустале? Облетели цветов лепестки? Как бы не так. Сад по-прежнему и даже более, требовал восхищения и любования, ласковых рук опытного садовника, трепетного ухода и живительной влаги, а увядающая роза слаще всех благоухает, как верно подметил в бессмертной поэме Шота Руставели.

Женский разгорячённый цветник зашумел, закачался, роняя стоялую росу, гордо выпрямил поникшие стебли спин и шей, на которых южное солнце размазало горячий шоколад со сливками, а морская вода разгладила возрастные изъяны и шероховатости.

В наших дамах текла северная кровь, а ведь северянки старятся много позже южных сестёр. Объясняется просто: чем выше температура окружающей среды – тем быстрее идут процессы порчи и гниения, то есть, пардон – перезрелости (конфликт тепла и холода). Ещё в школе законы физики и химии проходили. Да вон, фрукты в тепле портятся на следующий день, а в морозилке лежат себе вечно юные и прекрасные.

***

Когда красавчик спешил от шведского стола, ловко огибая стулья, неся для своей Госпожи завтрак, его милыми улыбками и игриво вытянутыми ножками притормозил вип-столик. Чирикнул, что это невежливо, не по-мужски, наконец, игнорировать, манкировать, так сказать. И если он сию минуту не выпьет с ними кофе…

Он сел, пристроил сверкающие судки на краю стола. Нагло блеснув обручальным кольцом, опрокинул кофе как водку, вместо того чтобы цедить его деликатными глотками и наслаждаться элитным вкусом и приятной компанией. Ничего-то не выпытали, только и узнали, что его далеко не прелестную спутницу зовут Валентина. Вскочил и ушёл, крупно шагая, следя, чтобы не пошатнулась пирамида судков на подносе.

– Мужлан, – вынесли вердикт дамы.

– Неуч.

– Невежда.

– Подкаблучник.

– Импотент.

– Латентный гей.

О, лучше не попадаться светским дамам на язычок.

***

У Валюши был характер – хоть к ранке прикладывай, как листок подорожника: исцеляющий, прохладный, мягкий. Даже слишком мягкий.

Робость сковывала её настолько, что, к примеру, в магазине не Валя выбирала одежду – а одежда выбирала её. Уже от дверей высматривала, приказывала: «Сюда! Ко мне! К ноге», – то есть к плечикам, на которых хозяйски, руки в бока, раскачивалась кофточка или платьице. Они облюбовали, положили глаз на жертву, едва та переступила порог магазина. «Попалась, голубушка! Ты наша, никуда не денешься, только посмей нас не купить!»

И обречённая Валя покупала не глядя, и носила, если даже не нравилось. А попробуй не надень – ночью спрыгнут с плечиков, подползут, вонзятся пуговками, обовьются вокруг шеи, задушат рукавом.

***

Все проблемы родом из детства. У Валиной мамы был характер-ураган, характер-торнадо, который всасывал в воронку скандалов всё окружающее. Стихийную мощь мама обращала на папу, ну и дочке перепадало.

Папу-инженера сократили на работе, и все сидели на маминой зарплате. Потом он устроился «мужем на час широкого профиля».

– Широкого – ну о-очень широкого, – ядовито, с одним ей известным подтекстом уточняла мама. Услугами пользовались одинокие женщины, а он, соблюдая трудовую дисциплину, понимал обязанности буквально и выполнял на сто процентов: муж так муж. Он и на работе за инициативность и перевыполнение плана имел красивые грамоты в золотых вензелях и гербах.

– Себе премии выписывают, а вам, дуракам – картонки, уборную оклеивать, – комментировала грубая мама. Валя слушала и понимала: будь она мужчиной, она бы смылась от такой ураганной жены куда глаза глядят. Папа и сбежал однажды к покладистой клиентке, взяв пару трусов да зубную щётку. В прихожей неловко чмокнул Валю в затылок: «Дочь, вырастешь – поймёшь».