Разбитые Отражения

«Уедем со мной…» – вторил ей мужчина.

«Мы поймаем этого негодяя…» – раздался совершенно незнакомый мужской голос.

«Мне нечего бояться. Я люблю тебя…» – признавалась девушка, и испуганно добавила: «Почему вы не тронули меня?..».

«Выходите за меня замуж, Анна…» – заговорил незнакомец.

«Они поймали его! Поймали разбойника!..» – разом кричали какие-то дети.

«От вас я не ожидал подобного…» – и снова незнакомец.

«Нет!..» – в ужасе вопила девушка, словно пытаясь перекричать все голоса, явившиеся Оливии.

Странным потоком, что поражал совершенным хаосом, они звучали фальшиво и оглушительно громко, наперебой. Все остальные звуки реального мира исчезли. От звонкого единого хора беспощадно мучавших её голосов, Оливия обхватила голову руками, больно впиваясь пальцами в волосы. Внезапно её тронули за руку, и она истошно вскричала.

Это был Том, а за ним показалась Даниэла.

– Что с тобой? – обеспокоенно спросила сестра, оглядывая её.

– Ничего, – соврала Оливия, задыхаясь от безумного страха.

– О, не ври! – воскликнула её сестра. – Я слышала твой стон, будто тебе очень больно было. И потом, ты заорала так, будто призрака увидела!

– Ну… Меня Том напугал.

– А до этого?

Оливия замялась.

– Голова очень болит, – сказала она наполовину правду.

– Пойдём, я тебе дам таблетку, – и Даниэла потащила её на кухню.

После они все втроём появились в гостиной, где их уже с нетерпением ждали родители.

– Что вы так долго? – неизменно улыбалась Маргарет.

– У Оливии голова болит, – за всех ответила Даниэла.

– Мы уже заметили твоё состояние, дочка, – сказала мать, пока её дети рассаживались вокруг стола. – Ты словно сама не своя, после нашего приезда. Тебе здесь не нравится?

Все взгляды устремились на Оливию. Они не могли не заметить её побелевшую кожу и слипшиеся от пота волосы, которые неприятно облепили её лицо. Оливия и сама испугалась мертвенно-бледной кожи своих рук, и при том, её слегка лихорадило. Тогда она сказала:

– Здесь очень красиво, правда. Но я нехорошо себя чувствую. Быть может, мне было бы лучше остаться дома.

– Если тебе здесь плохо, мы можем вернуться, – произнёс глава семейства.

Оливия взглянула на отца.

Джон Томпсон был человеком немного тучным, чуть лысоватым и поседевшим. Маленькие весёлые тёмно-карие глаза смотрели очень выразительно, пристально вглядываясь в собеседника, словно он пытался заглянуть в самую душу. Широкий нос, седые усы, большой подбородок делали его лицо добродушным, а очки и идеально-сидевший костюм придавали строгости.

– Я думаю, что лучше вам остаться здесь и не лишать себя отдыха из-за меня, – сказала Оливия. – Я сама через день-другой поеду обратно в Лондон, если вы не будете против.

– Конечно, нет, дорогая, – вставила миссис Томпсон. – Как захочешь, отправишься домой. Но меня, всё-таки, беспокоит твоё состояние.

Оливия благоразумно промолчала, уставившись в тарелку с едой. Она подумала, что ей пора научиться контролировать себя во время безумных припадков, вызванных странными видениями и голосами. Чтобы родным жилось спокойнее.

В семье Оливии все любили весело поговорить за обеденным столом. Даже мистер Томпсон. Отличался лишь Том, молчаливый из-за своей болезни, и сама Оливия. И если все собравшиеся могли безмятежно разговаривать, отпускать шутки и веселиться, Оливия сидела напряженно, медленно поедая отменно приготовленную курицу. Она пыталась понять природу всего того, что с ней произошло за последний год. Но, не додумавшись до чего-либо разумного, решила, что медленно сходит с ума.

Ночь Оливии прошла так же безрадостно. Во сне она снова видела повторяющийся безумно-гнетущий кошмар, а проснувшись, как наяву слышала мученические крики людей. Так кричат только те, кого жестоко пытают, и это было невыносимо. Под утро ей вновь явился мужской силуэт. Он стоял в полутьме, черты его лица были не различимы. Оливия подскочила, едва сдерживая себя, чтобы не завопить, а видение шептало: «Не бойся меня. Я никогда не причиню тебе зла…».

Оливия заплакала в подушку. Страх засасывал её в самое сердце тьмы. Пришла мысль, что это призрак, но она тут же откинула её, потому что не верила в мистику. Тогда она решила, что по приезду в Лондон, обязательно сходит к психиатру. Потому что чувствовала, как безумие высасывает из неё жизненные силы, и она медленно, но верно, сходит с ума. В голове засела страшная мысль о самоубийстве, ибо терпеть у неё не было ни сил, ни желания.

Утром вся семья поехала осматривать город. Дувр расположился в устье реки Дуэ, от которой он и получил своё название, поэтому Томпсоны сначала прокатились вдоль реки, а Оливии в это время приходили всё новые и новые видения. Более спокойные и даже романтичные, а потому она старалась как можно увереннее сидеть в машине, чтобы родные ничего не заподозрили. Потом семья посетила Дуврский замок, один их крупнейших по площади в Великобритании. Там на Оливию нахлынули более резкие видения, балы и пиршества, а старинная музыка и гул весёлых голосов звучали в голове, заглушая всё вокруг. Пока её родные осматривали замок, она была напряжена, как тетива, старалась контролировать себя и не слышала, когда к ней обращались.

За окном экипажа проплывали современные дома Дувра, но перед глазами Оливии возникали картины далекого прошлого. Старинные постройки, некогда бывшая ратуша, зал заседаний, дома аристократов, дома и мастерские ремесленников, трущобы, сточные канавы. Во время этих видений девушка видела людей в старинных костюмах, снующих по улочкам между современными горожанами, кареты аристократов вперемешку с автомобилями, рынок, и слышала людской гул. Он смешивался в голове с современным шумом и голосами. Оливия даже слышала бой старинных колоколов.

Томпсоны останавливались в разных кафе, чтобы перекусить, а ближе к вечеру заглянули в порт. Они сели на яхту и отправились в безмятежное плавание по Дуврскому проливу, а после воодушевлённые вернулись домой.

Ослепительный лик солнца почти опустился за горизонт. Теплыми лучами оно освящало пространство, обагряя изумрудную траву в рубиновый цвет. Воды Па-де-Кале[1 - Па-де-Кале?, или Ду?врский проли?в, – пролив между материковой частью Европы и островом Великобритания. Представляет собой северо-восточное продолжение пролива Ла-Манш, соединяющее его с Северным морем.] мерцали медными бликами, а янтарное светило оставляло на них золотую дорожку, окрашивая затейливые слоисто-дождевые и тяжёлые кучевые облака в кремовые, бронзовые, коралловые и ванильные оттенки. Оливия залюбовалась закатом, остановившись возле дома, так и не дойдя до двери. Что-то странное шевельнулось в её душе, отголосок чего-то далёкого и прекрасного.

Краем глаза Оливия заметила движение. Она повернула голову в сторону и успела увидеть силуэт брата, скрывшегося за домом. Оливия пошла за ним и, обогнув дом, вышла на задний двор. Там, она его и обнаружила – Том неподвижно стоял возле стены. Девушка подошла к нему и, приобняв за хрупкие плечи, спросила:

– Что случилось, Том?

Но брат, как и всегда, молчал, пристально осматривая стену. Оливия обратила внимание на то, что привлекло Тома, и очень удивилась, обнаружив едва заметную, плотно обросшую плющом, дверь. Она раздвинула, оборвала стебли, открыв массивную железную дверную ручку. Оливия осторожно дёрнула за неё, но дверь не поддалась. Тогда она потянула её сильнее, и дверь с тяжёлым скрипом приоткрылась, а оттуда, с громким шумом, наружу вырвался холодный ветер с большим количеством пыли. Он щедро окатил её, отчего девушка закашлялась и в тот же момент услышала чей-то страшный шёпот, похожий на звериное рычание. Страх пробрал её, она похолодела и судорожно закрыла дверь обратно.

Оливия тяжело задышала. Схватив невозмутимого Тома за руку, она потащила его обратным путём и, на повороте на мансарду, лицом к лицу столкнулась с Даниэлой.

– Вот вы где! – воскликнула она. – Я вас искала. Мама уже ждёт на ужин… А где вы были? – она прищурилась, внимательно оглядывая лицо сестры.

– Гуляли, – соврала Оливия.

Лицо Даниэлы кисло скривилось.

– Ты не умеешь врать, Оливия. Ну да ладно, – она повернулась к ним спиной. – Надеюсь, вы последуете за мной, чтоб мне вновь не пришлось вас искать.

Оливия отпустила Тома, чуть подтолкнув его вперёд. Когда Даниэла вместе с братом скрылись в доме, она повернулась к уходящему солнцу, ища успокоения.

Небо успело полностью окраситься в ярко-алый цвет. Огненный ореол окружал часть солнечного диска, что виднелся из-за моря, но неизменно плавно опускался за горизонт. Воды пролива потемнели, рассыпавшись на блики бурого и охрового оттенков, а в дали, казалось, они совсем почернели.

Успокаивая дыхание, пытаясь справиться с тяжёлой мигренью, что стала её вечным спутником, Оливия стояла долго, провожая солнце в последний путь. И лишь когда Маргарет Томпсон позвала её, она послушно оторвалась от созерцания и вошла в дом.

Ночь выдалась тяжёлой. Снова кошмар, снова дикие крики и странные голоса, настолько невыносимая головная боль, что измученной девушке казалось, будто она умирает. Но нет, она оставалась жить, а не щадящая боль волнами, точно цунами, с новой сокрушительной силой накатывала на неё, заставляя корчится, плакать, еле сдерживать вырывающиеся мучительные крики.

Вдруг хлопнула дверь. Оливия резко открыла глаза, медленно поднялась и прислушалась. Даниэла спокойно сопела рядом, а в доме стояла мёртвая тишина. Оливия заставила себя подняться, не смотря на боль и страх, и вышла из комнаты. Осторожно открыв скрипучую дверь, она высунула голову.

Безмолвие и мрак. Оливия всё же решила проверить, что произошло, ведь она явно различила, как кто-то хлопнул дверью. Она взяла фонарь из сумки и на цыпочках двинулась из комнаты вперёд по скрипучим половицам. Дойдя до покоев своих родителей, она обнаружила, что дверь в их спальню открыта. Оливия заглянула внутрь. Родители, отвернувшись друг от друга, крепко спали. Однако страшная мысль пронзила её мозг, и она заглянула в противоположную часть комнаты. Сердце остановилось, и тело Оливии пробрала крупная дрожь. Постель Тома оказалась пуста. Забыв про боль и страх, она рванулась вперёд к входной двери.