Слуги этого мира

Наставник проводил взглядом подопечных, пока последний не исчез в стенах амбара, и сам нырнул в хижину. Ти-Цэ не был уверен, что ему хватит воображения, чтобы представить, как предвосхищал Наставник сон после стольких бессонных ночей.

Маленькие йакиты молча разбирали спальные места. Ти-Цэ облюбовал ближайшую к выходу постель, откуда лучше всего ему была бы видна хижина, а он – был бы виден его обитателю. Но стоило ему сделать шаг, как дорогу преградил мальчик, запах которого походил на запах Наставника как две капли. Ти-Цэ недоуменно наткнулся на его суровый не по годам взгляд.

– Занято, – отрезал он.

– В самом деле? И кем же?

– Теперь – мной.

– Я уверен, – злоба придушила Ти-Цэ, – что секунду назад кровать была ничьей.

– Сказал же, что занято, – огрызнулся сын Наставника.

Гнев просочился в руки Ти-Цэ, и его кулаки сжались. Он сделал шаг вперед, но со всех сторон на него испуганно зашикали.

– С ума сошел? – прошептал мальчик рядом с ним. – Хочешь в первый же день поднять шум?

– Да пускай, – подал голос другой. – Если так не терпится на площадку наказаний – пожалуйста. Но вряд ли кто-то захочет пойти туда с ним за ручку.

Ти-Цэ был вне себя от ярости, но ему ничего не оставалось, кроме как уступить. Он обернулся, чтобы занять ближайшую койку, но опоздал: лучшие места разобрали, пока Ти-Цэ и сын учителя препирались.

Скрипя зубами Ти-Цэ растолкал обступивших его сородичей, лег на кровать у самой стены, в конце ряда, и закрыл глаза.

15

Поначалу Ти-Цэ думал, что будет ужасно скучать по дому и родителям, но с первых же дней тренировок восхитился своей наивностью.

Воспитание шло полным ходом, так что Ти-Цэ попросту не мог выкроить время на тоскливые мысли. Наставник гонял их по джунглям и полосе препятствий часами и днями напролет, в том числе и в поисках живности, которая сгодилась бы на ужин.

– Дичь или враг – не важно, кто ваша цель. Пусть демонстрирует чудеса скорости, но вы всегда будете на шаг впереди благодаря выносливости. Не можете догнать? Тогда бегите за тварью до тех пор, пока она не распластается у ваших ног от усталости! – говорил Наставник и подавал очередной сигнал, чтобы они продолжали тренировку.

Обычно длительные забеги завершались на приятной ноте: когда Наставник удостоверялся, что выжал из детей все, что мог, выводил их на поляну и разрешал поиграть друг с другом час или около того. Сам же он на это время усаживался под дерево, доставал из походного мешка подшивку пергамента и что-то писал углем. То и дело он поднимал глаза над листами, оглядывал детей, а затем возвращался к своему занятию. Он сосредоточенно исписывал пергамент до тех пор, пока мальчики полностью не восстанавливали силы, и позже отводил их обратно в лагерь.

Ежедневно после обеда, который состоял как правило из собственноручно выращенных овощей, добытого в джунглях мяса и витаминных трав, Наставник собирал учеников в импровизированном открытом классе. Там они изучали языки, культуры, осваивали ораторское мастерство, выразительное чтение и чистописание. Здесь же они подолгу занимались мелкой работой, которая требовала тишины и сосредоточенности, а также медитировали, складывали оригами, либо долго и нудно сгибали и выгибали тела.

Несмотря на то, как нелепо они выглядели, когда меняли пятую точку и голову местами, Ти-Цэ понимал, зачем они так упорно «завязываются в узел»: после этих упражнений они становились очень гибкими и легкими. Но польза медитации, рисования тонкого плавного узора из песка, оригами и всего такого оставалась для него загадкой, и уж конечно, никакого удовольствия не доставляла. При всем уважении к Наставнику, до него никак не доходило, зачем они столько времени сидят со скрещенными ногами без дела.

Учитель много говорил о том, как важно отбросить все, что ими не является, как важно осознать себя как частицу жизни, как важно почувствовать, как сквозь них проходит энергия всего окружающего мира… и как важно еще много чего, что бы это ни значило. В такие моменты Ти-Цэ чувствовал в себе не просветление, а усталость.

– Самоконтроль! – вещал Наставник и заглядывал в глаза каждому, чтобы убедиться, что за его мыслью внимательно следят. – Самоконтроль, самодисциплина, самоанализ – занимайтесь этим постоянно. Круглые сутки. Во время тренировок, приема пищи, сна – все время. Вы должны осознавать каждый свой шаг, каждую мысль, чтобы вовремя в случае чего перенаправить действия или помыслы в правильное русло. Страх и неуверенность испытывают только те, кто не знает себя: своих возможностей, реакций, пределов. Не позволяйте жизни «случаться» с вами. Не позволяйте телу и сознанию делать вам сюрпризы.

За остекленевшей пеленой Ти-Цэ смутно различал силуэт Наставника, но для приличия моргнул раз или два.

– Импульсивные действия – не ваши действия, – продолжал Наставник. – Вы – только то, что вы делаете сознательно. Осознавать, контролировать – значит по-настоящему жить и быть личностью, а не случайным стечением обстоятельств. Завербуйте тело и ум в союзники, иначе эмоции и инстинкты сделают это быстрее. Позволить внешней среде сделать из тебя биомассу – это ли не безумие? Контролируйте и живите, либо бросайте на самотек и умирайте, отчужденные от себя самих.

Ученики со значением переглянулись и кивнули Наставнику. Ти-Цэ же с трудом подавил зевок и тоскливо подумал об нескором ужине.

16

Время шло, йакиты становились все выше и крепче: мальчики преображались в подростков. По мере того, как они вытягивались и закалялись, тренировки усложнялись, и уже скоро Наставник дал ученикам почувствовать вес оружия.

Разящие чаши в лагере были муляжами, с лезвием куда более тупым, чем необходимо было для борьбы с естественными врагами. Но Наставник все равно уделил пять минут, чтобы рассказать в красках, что будет, если кто-то из них попробует использовать щиты не по назначению. После того, как ученики уяснили, чем рискуют, Наставник доверил им поочередно охотиться на небольшую, медлительную дичь с помощью щитов. Вот это Ти-Цэ было по нраву!

На пригодных в пищу животных они отрабатывали также технику боя, которую использовали йакиты для истребления естественных врагов.

– Мы не воины. Эти забавы оставьте другим народам, – наставлял учитель. – Вы должны уметь защищаться и «сметать грязь». Никогда не забывайте об этом.

Наставник показывал подопечным следы разных животных, учил отличать друг от друга отходы жизнедеятельности и рассказывал, по каким признакам можно было определить наиболее благоприятную для охоты или же опасную для жизни местность.

Матерый самец выводил их к тупикам в джунглях и предлагал самим найти выход с помощью запахов, растительности, магнитного поля. Сам отыгрывал роль прижавших их к стене агрессивных хищников. Нападал, напрашивался на сдачу, гонял их и повторял без конца, чтобы не полагались на его подсказки.

– От моих наставлений вы можете только отталкиваться, – говорил Наставник. – Ваша задача – развиваться дальше моего опыта. Я – уже почти история, а вы – наше будущее. Мне не нужны удобные, предсказуемые ученики! Мне нужны гибкие, изворотливые, хитроумные типы, с которыми мне не будет никого житья. Такие, каких не страшно будет выпускать в реальный мир.

Справедливо, учитывая, что сам он детей в покое не оставлял.

Раз в год Наставник покидал своих учеников на месяц, чтобы отчитаться о проделанной работе на городском собрании перед Старшими, и разумеется за тем, чтобы навестить свою женщину. На смену ему приходил йакит куда моложе, но не менее строгий – ученик из Академии Наставников, которому перед вступлением в должность необходима была практика.

– Если к моему возвращению на этом сосунке останется хоть одно живое место – буду считать, что плохо вас обучал, – криво ухмылялся Наставник детям и многозначительно хлопал по спине практиканта перед тем, как уйти.

Подопечные часами наблюдали за поведением птиц и зверей, запоминали и парадировали их голоса, изучали особенности их поведения, строили для них ловушки, а некоторых под руководством Наставника убивали. Лагерь всегда был снабжен едой под завязку.

Дважды в месяц они проводили в классе под открытым небом целые ночи, пока Наставник рассказывал им о движении небесных тел, о том, из чего они состоят, и кто там живет.

Они изучали растения, учились разводить костры, играть на музыкальных инструментах, петь и сочинять песни, осваивали скотоводство и земледелие, строили шалаши, учились предсказывать погоду по малейшим изменениям во внешней среде и в собственных телах.

Линька учащалась в такт их стремительному преображению. Шерсть и даже частично шкуру они сбрасывали каждые два, а то и полтора месяца, и с каждым разом Ти-Цэ чувствовал, с каким воодушевлением его тело рвется к совершенной форме.

17

Несколько раз во сне и гораздо чаще – на тренировках мальчишек кусали тут и там затаившиеся змеи. Наставник небрежно бросал пострадавшему лекарство, а иной раз и проводил с его участием в главной роли внеплановый урок по медицине. Он объяснял и наглядно показывал, как из подручных средств сделать материалы для перевязки, какие растения подойдут для выведения из организма яда и заставлял проделывать все это бьющегося в лихорадке подростка, пока его еще слушались руки.

Опыт публичного самолечения от змеиных укусов испробовал на себе и Ти-Цэ. По мере взросления и линьки его шкура становилась все грубее, и однажды наступит день, когда ее будет не так-то легко прокусить. Но от этих счастливых времен его отделяло еще несколько долгих лет, и он вместе со всеми продолжал делать отвары, отсасывать яд, накладывать примочки и относить змей Наставнику, как было велено.

Наставник учил йакитов обрабатывать змеиные шкурки, чтобы те не теряли своих свойств на протяжении следующих десятилетий, и вот, когда материала набралось достаточно много, учитель посвятил вечер уроку пошива ремней для набедренных повязок.

Ти-Цэ усидчивость свойственна не была, но в этот раз он подошел к делу со всей отдачей. В итоге он был вознагражден ровным, крепким, очень красивым ремнем из змеиной кожи. А главное – вниманием Наставника. Когда он бегло осматривал результат нескольких часов труда учеников, какое-то время подержал в руках работу Ти-Цэ и даже провел пальцем вдоль шва без единой торчащей нити. Он удостоился краткого кивка учителя. И пусть не глядя ему в глаза, пусть вскользь, но Наставник, эталон мужества, силы и мудрости, его похвалил.

Ти-Цэ немедленно надел первый впечатляющий результат работы своих рук. С набедренной повязки пропал уродливый узел и сменился блестящими в складках ткани чешуйки. Этот едва заметный кивок, о котором сам Наставник наверняка уже забыл, наделил ремень величайшей ценностью для Ти-Цэ. Он почувствовал, насколько ближе стал день, когда он, мужчина в самом расцвете сил, сменит и этот атрибут на мягкий вишневый пояс на талии и выйдет в свет.

Когда пошив ремней закончили все, мальчикам было велено отправляться спать. Ти-Цэ шел меж рядов кроватей в амбаре с низко опущенной головой, не выпуская свою гордость из поля зрения. И так залюбовался своим ремнем, что не заметил желчный взгляд одного из сородичей.

Ти-Цэ лег, повернулся к стене и положил пояс на землю, так, чтобы видеть его, стоит только опустить взгляд. Наставник оценил его работу, его, Ти-Цэ! Но разумеется, это было только начало. В голове мальчика кивок учителя был лишь первым проявлением охвативших его эмоций. После же лицо Наставника озарялось восхищением и гордостью, и вот он уже перед всем классом признавался, как недооценивал Ти-Цэ, и как нарекает его своим лучшим учеником…

Но стоило Ти-Цэ закрыть глаза, чтобы насладиться всеми красками воображаемой сцены, как он услышал над самым ухом невесть откуда взявшееся разъяренное дыхание.

В то же мгновение инстинкты выкинули Ти-Цэ из постели, и койки, большинство из которых уже были заняты, с оглушительным скрежетом заходили ходуном. Рядом с собой он обнаружил Ку-Ро, сына Наставника. В руках тот держал ремень, который сделал этим вечером Ти-Цэ.

Одного взгляда на него хватило, чтобы в голову Ти-Цэ ударила ярость, та страшная, животная, которая заставляла зверей насмерть драться за территорию, самок и свое потомство.