Моя Ойкумена

– А ты хочешь получить «ку» за просто так? Давайте думать, как выманить сторожа, – здесь одному не справиться!

…Следующий вечер на Индейской Поляне был особенно живописным. Вокруг костра сидели индейские воины с непроницаемыми лицами. Они раскуривали трубку мира, кашляя с непривычки. Эта трубка, а также ножи и томагавки были богато украшены роскошными вражескими скальпами – густыми, как конский волос. Воин по имени Кайман (в миру он был Коляном) неторопливо, с достойными паузами рассказывал о своих подвигах:

– …Тогда Верная Рука (Бобрюша) трижды прокричал кукушкой и бросил камень в окно. На звук из ворот выскочил бледнолицый сторож в фуфайке и погнался за ним. В это время я пролез в конюшню и открыл все двери, где стояли лошади.

– Верной Руке пришлось бы совсем плохо, если бы Букин, то есть, Большой Воин, не вышел с другой стороны и не позвал бы бледнолицего. Тогда тот схватил дрын от забора и бросился на Большого Воина!

– Братья! Какой дрын? Какая фуфайка? Вы забыли язык отцов! У индейцев не было дрына. Будем считать дрын копьем, а фуфайку – синим мундиром.

– Правильно, это было копье! Пока Большой Воин отвлекал бледнолицего, Орлиный Клюв с Кайманом скальпировали всех врагов. Клюв даже смог угнать лошадь!

– Ну и че ты врешь? Куда ты угнал?

– Никто не врет! Кайман свидетель: я запрыгнул верхом и проехал по конюшне. Подвиг засчитывается! Куда ж мне потом эту лошадь девать? Я ее угнал и потом поставил на место!

– Кайман всех спас, когда заорал: «Лошади разбегаются!» Бледнолицый кинулся в конюшню, и мы все успели убежать.

– Ну что ж, набег прошел успешно, мы не потеряли ни одного воина, а скальпы врагов коптятся над нашим костром! Хау! Теперь устроим ритуальную пляску победы!

Мы думали, что это выглядело примерно таким образом: «…отблески большого костра играли на суровых лицах воинов, которые синхронно двигались в ритуальном танце. Взгляды их были невозмутимы и сосредоточены, клубы дыма причудливым узором переплетались с бахромой из скальпов, украшающей головные уборы краснокожих братьев…»

А на самом деле это было так: несколько долговязых подростков неумело корчились в дыму под звуки деревянной колотушки. Если бы кто-то увидел эту сцену, то не смог бы удержаться от смеха – а откуда же нам было знать, что из себя представляет такой танец? Приходилось импровизировать кто во что горазд…

Как неохота возвращаться из нашего леса домой! Однажды отец устроил ревизию моих вещей и изъял все холодное оружие: лук со стрелами, метательные ножи, томагавки, штыки и копья. Я уже не чувствовал ужаса перед отцом, так как представлял себя индейским воином, взятым в плен. Смотрел гордо и намеренно отвечал дерзко, дразня отца своей строптивостью.

А он сломал стрелы о колено, злобно сгреб все в кучу и объявил: «Я конфискую все это!» После этого он вызвал мою сестру и приказал отнести мои сокровища на помойку. Казалось, мир рухнул – я был убит горем и не знал, что делать. Плод моих многодневных трудов был уничтожен у меня на глазах. Я решил, что убегу из дома.

Зачем он это сделал? Говорит, что в целях безопасности, но дело не только в этом. Думаю, что ему не нравятся мои новые игры, которые помогют мне чувствовать себя независимым. Я стал язвить, дерзить в общении с ним, подвергать сомнению некоторые незыблемые ценности, задавать «неудобные вопросы».

Надежда пришла с той стороны, откуда я меньше всего ждал. Через 10 минут вернулась Валерка, тихо подошла ко мне и сказала: «Не расстраивайся! Я все спрятала под сосной, на которую ты учил меня залазить. Стрелы он сломал, а все остальное не пострадало». Я посмотрел на свою младшую сестру как в первый раз в жизни, увидев в ней другого человека. Вздохнул, сказал спасибо и понял, что пока не убегу.

Охота

Сбылась моя мечта – нас с двоюродным братом Олежиком взяли на охоту. Счастье было полным, потому что каждому из нас дядя Слава выдал по ружью 16-го калибра и одну резиновую лодку на двоих. У брата была новенькая изящная двустволка, а у меня – обрезанная одностволка, зато она была похожа на винчестер, с которым бегал Гойко Митич.

В охоте мне нравится все. Охотники – особенные люди, они ни о чем больше не могут говорить, как только об охоте. Не зря пословица гласит, что «сильнее любви – только охота». Поэтому они беззаветно любят свои ружья, лодки и, особенно, собак. Если понаблюдать, то вы заметите, что все общение между ними пронизано традициями и ритуалами. Охотник никогда не скажет: «Убить утку» или «Застрелить птицу». Он скажет: «Взять птицу, добыть зверя». Ни в коем случае нельзя пожелать удачи – тогда ее точно не будет. Нужно сказать: «Ни пуха, ни пера!» – и ответить, разумеется: «К черту!».

Охотники – это индейцы среди обычных людей, последние из могикан. На период охоты никому не интересно, у кого какое образование и зарплата. Кем бы они ни были в жизни, где бы ни работали, на охоте они становятся равными друг другу братьями и меряют друг друга только тем, насколько кто разбирается в вопросах охоты, умеет стрелять и дружит с удачей. Поэтому самыми авторитетными людьми на охоте всегда являются старики-егеря, которые всю жизнь проходили по лесу в фуфайке со старенькой двустволкой. Они знают все о жизни зверей и всегда приносят дичи к костру больше, чем все остальные хвастуны.

– Макарыч, а на гуся каким номером заряжаешь?

– Картечью. Но я контейнер использую! На дальнюю дистанцию кучность нужна!

– Ну что, разлили? Тогда с полем!

– С полем! – это главный ритуальный тост, даже команда, которая означает открытие охотничьего сезона, или на жаргоне охотников – поля.

Мы с замиранием сердца ждем команды. Сейчас на зорьке все разойдутся в разные стороны, чтоб с темнотой собраться у костра и похвастаться своими успехами. Повезет ли нам? Говорят, что новичкам везет…

Как только мы сели в лодку и оттолкнулись от берега, мир вокруг преобразился. Сосны и ели в сумерках стали казаться пальмами, и если бы сейчас из лесу вышел динозавр, то я бы не удивился – настолько был готов ко всяким чудесам на охоте.

В ожидании чуда я стал ощущать, что мой брат сильно мне мешает. Странное чувство: вот он тихо сидит, даже гребет за меня, а мне все равно неуютно – хочется побыть один на один с ружьем и лесом. Я даже, наверное, соглашусь отдать ему лодку, чтоб он плыл куда хочет и оставил меня походить пешком!

– Олежик, а не хочешь проверить на лодке вон те камыши? А я здесь останусь.

– Договорились!

Ну что же дичь никак не налетает? Руки с ружьем чешутся – нужно куда-то выстрелить в конце концов, чтоб испробовать! Меня целиком захватила волна эйфории – я царь природы с ружьем, могу творить что хочу!

Увидев большого черного дятла, я выстрелил. Он неестественно раскинул крылья, замер на несколько секунд и рухнул вниз. Что я наделал??? В этом убийстве нет никакого смысла! За такой трофей уж точно не похвалят у костра! Может быть, даже ружье отберут – и правильно сделают! Внезапное чувство вседозволенности и жажда убийства прошли и сменились стыдом. Я выкопал ямку своим охотничьим ножом и похоронил невинно убиенную птицу. Потом, как мог, попросил прощения у духа дятла:

– Зачем я тебя убил – не знаю. Прости меня, хозяин всех дятлов, я больше никогда не буду стрелять в живое без смысла!

После этого я бродил в сумерках, ожидая перелета уток. А на соседних протоках уже слышалась стрельба – начиналась утиная тяга. Я сделал несколько выстрелов, но промахнулся. Вскоре ко мне вновь присоединился Олежик, я его не стал больше прогонять, хотя и пожалел, что придется делиться своей охотничьей удачей.

Вот в воздухе что-то характерно засвистело, я вскинулся и выстрелил в белое пятно над нашими головами. Сразу же после выстрела мы услышали отчетливый звук падения.

– Грохнул! Ты ее грохнул! – орал в восторге брат, а я еле сдерживал свои эмоции и старался казаться невозмутимым. А сердце так и выпрыгивало наружу от гордости и счастья! Вот он, мой первый трофей – чирок – лежит передо мною!

– Все, уже темно, надо в лагерь возвращаться, – как можно более равнодушно проговорил я. Олежику было обидно, но делать было нечего – мы пошли к костру.

Я прицепил чирка за лапы удавкой к поясу, переломил ружье, достал гильзу и двинулся к нашему биваку как положено, с открытым патронником: это не только мера безопасности, но и по охотничьему этикету – выражение уважения к товарищам по охоте, когда ты подходишь к лагерю с переломленным ружьем, показывая, что в стволах нет патронов.

Костер мерцал издали, Генка-егерь раскочегаривал сапогом самовар, накидав в трубу еловых шишек.

– А Пономарь-то опять промазал!!! А хвастался, что у него стволы самые длинные!

– У него? Не, у него язык длиннее!

– Ха-ха-ха-ха!

В тот вечер утку добыли лишь трое из десяти человек – мой отец, дядя Слава и я. Разговоров у костра было до утра, и в том числе обо мне. Я раздувался от важности. Отец хвалил меня редко, но в этот раз отозвал меня в сторону и сказал:

– Поздравляю с первым трофеем!

– Спасибо! – мое лицо загорелось от сладкого удовольствия.

– Все-таки наша порода чего-то значит! Сегодня на поясе дичь только у троих, включая тебя! Даже егерь сегодня пришел «пустым».

– Ну, мне просто повезло! – напрашивался я и дальше на похвалу.

– Правильно! Так и нужно говорить – не зазнавайся, пусть о тебе говорят другие!

Ужин был настоящим праздничным пиром – варили утиный шулюм с потрохами и посвящали нас в охотники:

– Ну что, за новичков!

– Особенно за тех, кому сегодня улыбнулась Фортуна! – И, хотя нам с Олежиком пока еще не наливали, мы были пьяными от радости.