Бегущая по тундре. Документально-художественная повесть

– Что Ольге-то от меня надо? – запыхавшись, спросила Веру Анна.

– Да у неё разве узнаешь, – ответила Вера. – У неё всегда так: вынь да положь. А что, как и зачем, никогда не скажет.

– Может, что по пленуму[20 - Пленум райкома комсомола – высший орган, руководивший всей работой комсомола в районе, области.] райкома комсомола? – предположила Аня. Райком комсомола готовил собрание комсомольского актива района.

– Вполне вероятно. Ты же по району ездила?

– Да, нет. Я была в Провиденском районе. Слушай, – Аня посмотрела на подругу. – Я там с таким шаманом встречалась!

– Каким шаманом? Брось ты, Анька, выдумывать. У тебя вечно какие-то приключения. Нет уже давно никаких твоих шаманов!

– А я встретила! – настойчиво повторила девушка. – Его Ахлю зовут, вот!

Проехав Анадырьский залив по льду, они поблагодарили шофёра, остановившего машину у двухэтажного деревянного барака[21 - Барак – временное, быстровозводимое, дешёвое одно-двухэтажное жилое или административное здание.], где располагались райком партии, райисполком, райком комсомола и другие районные и поселковые организации. В нём было выделено две комнаты для райкома комсомола: маленькая – первому секретарю, а во второй, большой, находились все остальные работники – второй секретарь, заведующий организационным отделом и заведующая сектором учёта и статистики. Они вошли в барак, прошли в комнату райкома комсомола. Быстро скинув с себя одежду, Аня постучала в дверь первого секретаря.

– Входи, кто там такой культурный? – послышался голос Ольги. – А, это ты, – весело сказала Ольга, увидев Анну. – Ну, тебя найти – легче кита в море отыскать. Где была?

– В Провиденском районе.

– Ну и как, успешно?

– Да как сказать? Там с переселением из села Старое Чаплино не всё в порядке.

– Так ты в Окружком комсомола не заходила?

– А когда бы? Я в Анадыре-то появилась в двенадцать ночи. А с утра меня твоя Верка разбудила. Что случилось-то? Откуда пожар?

– Никакого пожара нет. Да ты садись, – Ольга показала на стул, стоящий у небольшого т-образного стола, и сама присела напротив Анны.

– У нас в субботу будет проходить пленум. На нём будем рассматривать кадровые вопросы. От нас ушёл в райком партии мой второй секретарь. Понимаешь?

– Что-то не очень, – сказала Анна, – какое отношение я-то к этому имею?

– Ну, ты даёшь! Мы же тебя хотим рекомендовать на эту должность. Поняла?

Аня с удивлением смотрела на Ольгу. До неё не сразу дошло, что ей предлагают перейти на работу в райком комсомола на должность второго секретаря.

– А я смогу? – растерянно спросила она, и добавила, – я же в окружкоме меньше года работаю.

– Хорошо работаешь, – засмеялась Липская, – да и чего тут обсуждать? С первым секретарём окружкома комсомола мы договорились, райком партии твою кандидатуру согласовал. Если ты согласна, то сейчас поднимемся к первому секретарю райкома партии и окончательно решим вопрос.

– Да, но проголосуют ли за меня члены райкома комсомола?

– Ну, ты, деваха, даёшь! – Ольга даже приподнялась со стула. – Да тебя же весь район знает, а о комбинатовцах и говорить не стоит! Пошли к партийному секретарю. Кстати, а как тебя по отчеству-то зовут?

– Отца зовут Дмитрий. Его так полярники с метеостанции назвали.

– Значит, Дмитриевна. Так и запишем, – улыбнувшись, сказала Ольга, и они вышли из кабинета.

Уже в субботу Анна Дмитриевна Нутэтэгрынэ стала вторым секретарём Анадырского райкома комсомола. То, чем она занималась до этого, теперь казалось ей только вступлением во взрослую жизнь.

На её плечи легла забота о комсомольско-молодёжных бригадах не только в тундре или побережье, но и на промышленных организациях района. Она вплотную столкнулась с молодыми московскими строителями, возводившими в районе взлётно-посадочную полосу и военные сооружения. Организация досуга молодёжи, политико-воспитательная работа, в том числе и в учебных заведениях, – всё это стало заботой второго секретаря. Ночь стала ещё короче, а день удлинился больше чем наполовину. Аня, и без того некрупная девушка, похудела, но своей природной привлекательности не потеряла.

Через два года Анну избрали секретарём окружкома комсомола, и территория её командировок, как и ответственность, увеличилась во много раз.

Но именно тут у неё появились первые недруги. Некоторым работникам окружкома комсомола, да и окружкома партии, не нравилось то, что Анна все свои выступления перед комсомольцами, жителями национальных сёл, начинала на чукотском языке, затем переводя сказанное на русский.

«Ну, чего ты выкаблучиваешься? Показываешь, что знаешь чукотский язык? Так мы это знаем. А вот удлинять своё выступление не стоит. Народ и так устаёт от разного рода говорильни», – твердили ей, на что Аня отвечала: «А вам не важно, что ваши доклады и речи половина присутствующих в зале просто не понимает?

– Как это не понимает? – «завёлся» как-то заведующий отделом административных органов окружкома партии.

– Да так. Не понимает и всё.

– У нас все должны понимать и говорить на русском языке! – напомнил заведующий отделом.

– Должны, но не говорят. Нет, они могут объясниться, понять простые вопросы и так же просто ответить. Но мы-то в своих выступлениях не говорим на бытовые темы и простейшими фразами. Мы свои выступления готовим для русскоязычного населения. Так? И уж совсем нас не понимает старшее поколение чукчей. Они просто не способны выучить язык. И тут есть только два выхода: или читать доклад на чукотском языке, или привлекать переводчика, что никогда не делается.

– Но они же все голосуют по обсуждаемым вопросам! – не унимался старший товарищ.

– Да, голосуют. – согласилась Анна. – Но они ориентируются на своих неформальных лидеров, знающих русский язык, или своих детей, колхозное начальство. Те подняли руки «за», и эти поднимают…

Со временем, конечно, все привыкли к методике выступления Нутэтэгрынэ, но от этого несогласных с ней не стало меньше.

Однажды в селе Уэлен она попала на Праздник Кита. В старину Праздник Кита проходил в специальной яранге под названием «клегран» – дословно «мужской дом». В национальных танцах в дыму костра, словно в морской пучине проплывали фигуры китов, тюленей, других морских животных и птиц под звуки песен далеких предков, посвятивших их прародителю чукотского народа великому Киту Ръэу.

Но теперь праздник проходил на берегу моря, у зажжённого большого костра. Здесь Аня познакомилась с человеком, о котором в детстве, как о белом шамане, рассказывал им их сосед по яранге Гивэу.

Именно этот человек танцевал, нет, рассказывал с помощью танца, о Празднике Кита. Это был Нутэтэин. И она своими глазами увидела, как он может превращаться в любого зверя, слышала, как в его яраре воет ветер, гремят обрушившиеся на прибрежную гальку волны. Она была рядом с ним, на вельботе, когда сильный и смелый охотник загарпунивал кита.

Хоть и прославляли на этом празднике кита, но главным источником жизни берегового чукчи был морж. Он и кормил их, и обеспечивал горючим для жирника. Моржовыми шкурами покрывали ярангу, из них шили покрышки для охотничьей байдары, суперпрочные эластичные ремни и непромокаемые плащи. И самое главное, – он кормил не только людей, но и главное транспортное средство Арктики – собак упряжки. Морж был неотъемлемой частью жизни арктического человека. Он появлялся у берегов ранней весной, когда ещё прочный припай отделял дрейфующий лёд от материка.

Когда лёд окончательно уходил от берегов, моржа промышляли как в открытой воде, так и на отдельных плавающих льдинах. Это происходит так: сначала моржа загарпунивают в воде, а потом его расстреливают из нарезных ружей. Убитых моржей привязывают к бортам байдар или вельботов и буксируют к берегу, где охотников и их добычу ждут женщины, старики и дети.

Общими усилиями собравшихся на берегу моржовые туши перетаскиваются к месту их разделки, которая всегда начинается с огромного моржового живота – вспарывания желудка. Поскольку основным кормом для моржа являются моллюски, то в животе взрослого сытого животного их может быть несколько килограммов. Полупереваренные моллюски являются редким лакомством, как и куски свежей, ещё теплой печени, и потому в основном достаются детям. Тут же все желающие могут из подходящей посуды выпить теплой свежей крови. А после разделки происходит делёж и распределение морской добычи, который даже после образования колхозов происходит согласно издревле установленным правилам, по которым для немощных стариков, больных, вдов и сирот всегда выделяется специальная доля.

Она долго говорила с Нутэтэиным. Вернее, он долго разговаривал с ней и вдруг спросил, есть ли у неё мечта? Аня удивилась, но ответила, что она мечтает увидеть Москву и учиться в институте.

– Но не все мечты сбываются, – без большого огорчения сказала она. – Мечта – она и есть мечта.

– Бывает, летит вдали вереница лебедей, – в ответ сказал ей Нутэтэин, – едва заметная, как сон, как мечтания, и ты сначала её принимаешь за облачко и смотришь, смотришь в небо, а потом убеждаешься: нет, это всё-таки лебеди, и так становится легко, и ты понимаешь, что вот она – мечта, рядом. Только надо очень сильно захотеть её достать и много работать. Тогда она окажется в твоих руках. А если ты будешь лежать в пологе на мягких оленьих шкурах и только мечтать, то скоро и облаков не увидишь в небе, не то, что лебедей.

И Аня работала, отдавая всю себя любимому делу.

Неожиданно для неё самой, она была вызвана в Магаданский обком комсомола. Первый секретарь окружкома, провожая её, заговорщицки подмигнул:

– Ну, моя дорогая, готовься к переменам! – загадочно напутствовал он её.

– Слушай, что за тайны мадридского двора? Ты можешь мне объяснить всё без намёков и заговорщицких подмигиваний? – не сдержалась она.