Лучшие пьесы

Гостеприимством нашим, увиваясь
За женихами. Похотливость смыть
Придется кровью.
Эдвард
Но послушай, мама,
Здесь вроде бы я королем теперь.
Гвидо
Слова уже не мальчика, но мужа.
Королева
Что говоришь, сынок?
Эдвард
Здесь я король
И государством я распоряжаюсь.
А повеленье будет таково.
Виновны Балтазар с Сулемом оба.
Я слышал сам их сговор роковой,
Поблизости случайно оказавшись.

Балтазар вздрагивает.

Балтазар
Что делал ты в кабинке душевой?
Эдвард
Не ты здесь, дядя, задаешь вопросы.
Однако же, тебя я не виню —
Ты искренне и честно заблуждался,
Желая моего отца сместить
С законного престола. Тем не мене
Мне следствие придется учинить
Пристрастное – затем, чтоб разобраться
В хитросплетеньях царственных интриг.
Балтазар
А помнишь, Эдвард, маленький кораблик,
Который ты по речке запускал,
Пока его фанерный бок не скрылся
Из виду?
Эдвард
Дядя, дядя дорогой,
Конечно, помню, но при чем здесь это?
Разжалобить ты думаешь меня
Воспоминаньем, но закон превыше.
Пойдет Зулейка первой на допрос,
А вы пока в темнице оставайтесь
В уверенности, что без моего
Никто вас не казнит соизволенья.
Идем, Зулейка…

Уходят в обнимку.

Гвидо
Что за времена
В шотландском королевстве наступили!
Король могучий не успел остыть,
Как сын его уже повелевает.
Правителю шестнадцать лет всего,
А он уже властитель полновластный.
Почти ребенок – мудрый, как змея,
И милосердный, как Отец небесный.
Да славится Шотландия моя,
Веков вовеки! Я от счастья плачу.

Занавес

Примечание. Последняя пьеса Великого Барда, написанная им незадолго до смерти. Была обнаружена при раскопках общественной библиотеки в Глазго в 1994 г. Есть сведения, что первоначально автор намеревался назвать пьесу «Детство Эдварда», однако найденный вариант рукописи не озаглавлен, поэтому название дано публикатором. Единственная из шекспировских пьес, написанная на русском языке, что дает основания полагать: под псевдонимом «Шекспир» скрывался кто-то из русских дипломатов при дворе Ее Величества.

Замысел

Действующие лица

Автор.

Его жена.

Торговый агент

Врач неотложной психиатрической помощи.

Санитар, оттуда же.

Другие голоса и видения.

Сцена 1

Квартира Автора. Диван. Телевизор. В углу комод с большим зеркалом. На рабочем столе, в противоположном углу комнаты, компьютер с аксессуарами. Автор, мужчина с залысинами и впалыми щеками, расхаживает по комнате взад-вперед, сам с собой что-то решительно обсуждая.

Автор: Почему они не любят Чехова? Отчего равнодушны к Толстому? За что ненавидят Достоевского? Зачем человек так устроен, что все утонченное или возвышенное ему неинтересно, а простейшие мерзости жизни вроде насилия или секса мгновенно берут за душу? Почему, чтобы завоевать массового читателя, литератору недостаточно быть тонким психологом или отменным стилистом? Читатель не франкенштейн какой-нибудь, тот же живой человек – казалось бы, что должно его интересовать, кроме проникновения в загадки человеческой души, раскрытия тайн окружающей природы?

К примеру, я обожаю рыбалку, поэтому должен бы сочинять о рыбалке. Однако какие криминальные происшествия возможны на рыбалке, чтобы массовый читатель клюнул на обложку, на которой изображен дядька не с автоматом, а с подлещиком в руке? Не знаю, не знаю. Ну какие происшествия с рыболовами могут случиться? Поймают того же подлещика или окуня, а еще вернее, ни рыбешки не поймают, вот и все рыболовные происшествия. Но разве этим замечательна рыбалка в художественном произведении? Описать рыбную ловлю так, будто вы сами на ней побывали, передать цветовую гамму заката, прохладу вечернего ветерка, отблески костра на прибрежных соснах, отчаянье рыбака, у которого сошел с крючка пятикилограммовый судак, досаду женщины, наступившей на коровий блин, в конце концов, – вот в чем искусство литератора! Вот что писатель должен ежедневно оттачивать, добиваясь полного сходства с реальностью!

Только ничего этого испорченные массовой культурой читатели не понимают. Им подавай маньяков, траханье, ужасы. Закостенелые, погрязшие в дурном вкусе люди! И ведь никуда от них литератору не деться, потому как именно читатель диктует охочему до прибыли издателю, какие рукописи публиковать, а уж тот, потирая в предвкушении руки, транслирует писателю примитивные желания публики. И принужден бедный, поставленный в безвыходное положение писатель насиловать творческое «я», выдавая на поток чернуху за чернухой, маньяка за маньяком, насильника за насильником, когда душа, напротив, просит возвышенного и утонченного.

Подходит к комоду и смотрится в зеркало, в котором нехотя прорисовывается его отражение.

Ну скажи (пафосно обращается Автор к своему отражению), вот я в настоящий момент работаю над реалистической пьесой о рыбной ловле. Но разве можно из описания обыкновенной рыбалки сделать бестселлер?

Отражение: А то!

Становится в позу, ясно демонстрирующую, что имеет собственное мнение, отличающееся от мнения Автора в лучшую сторону.

Автор: Это каким же макаром, позволь спросить?