Размышления над еблей
ни к чему не привели.
Преуспели еле-еле
лишь цари да короли.
Без раздумий поставляли
им любовниц всех мастей,
те же – дырки подставляли
для хвостатеньких гостей.
И царевичи рождались,
продолжали поебон,
смерды же вооружались,
чтоб идти на полигон.
Ну а я, в пизду уткнувшись,
философию развёл,
на работе бил баклуши,
на безденежье был зол.
Нет чтоб просто бабу трахнуть
и обратно за дела —
нет, я размышлял о прахе
чувств, сгорающих дотла.
«Объелся, упился, уёбся…»
Объелся, упился, уёбся,
уссался, усрался.
В кровать преспокойно улёгся
и дрыхнуть собрался.
И вдруг с перебору и с жиру
возникло стремленье
поэзию сеять по миру,
растить изумленье.
Сие оказалось несложно,
хотя и претило.
Со мною компьютер на ложе
лежал портативный.
«Посмотреть хочу на тебя…»
Посмотреть хочу на тебя, ебомую,
чтобы яркий свет изъявил союз,
чтобы хуй чужой слил в пизду знакомую,
в ту, в которую больше не суюсь.
Я услышу вой, я увижу дёрганья —
всё твоё заучено мною назубок.
Ночью разбуди – сразу наша оргия
с языка срывается – всуе назван Бог.
Из книги «Жизнеописание мгновенья»
1997
«Давненько ни одна не происходит…»
Давненько ни одна не происходит —
всё происки у приисков златых.
И та, что только злато производит,
золотаря отвергла – о! зла ты!
Я строил радость из твоих отходов —
ты изъявляла только красоту,
что вывела меня поверх народов,
я в страсти на твоих харчах расту.
«Как было интересно…»
Как было интересно
друг друга открывать.
Конечно же – телесно,
конечно же, в кровать
затаскивали тело,
и там оно цвело,
за облака летело
и к божеству вело.
Потом оно обрыдло,
потом опять влекло,
но вскоре встряло быдло
и между нас легло.
Мы было возмутились,
но, юность рассмотрев,
повыбирали дев —
пустоты возместились.
Чесательница пят,
она всплыла, как Лесбос,
чтоб никогда опять
тебе в нутро не лез босс.
Ты всем от полноты
чувств принесёшь по доле:
конечно же, плоды,