Женщины предпочитали по чести продаться,
чтобы их матка – наполненный семенем кубок —
переходила по кругу с головкой бодаться.
Были рабы и рабыни —
что может быть в жизни желанней? —
девушку можно было купить, как свежее мясо,
и зажарить в постели на огне ожиданий
новой рабыни, у коей губная гримаса
столь привлекательна, что загореться и вспыхнуть
может даже ребёнок рабыни, которому целых тринадцать
(ей – двадцать шесть), и на мать натравить его славно
мне удаётся. Он в ней теряет невинность, а я
сзади удваиваю прекрасную это потерю.
Я ощущаю его восхищённые спазмы и продлеваю
своими.
Юноша-раб, рабыня-любовница-мать и я —
их хозяин
и раб желаний своих.
«Скорей бы снег сошёл на нет…»
Скорей бы снег сошёл на нет,
скорей бы некая Нинет
мне на колени бы уселась
и чревом семенем уелась.
Скорей бы змейки ручейков
поискусали дурачков
и дурочек, в кустах лежащих,
с желанием не оплошавших.
Скорей бы верное тепло
со мной осталось бы и на ночь,
и чтобы женское трепло,
раскрыв троякое дупло,
упало предо мною навзничь.
«Затор, запор, а мне б задор…»
Затор, запор, а мне б задор,
как повелось. А за кордоном —
каким? – как знать? – вокруг забор.
Зазор в заборчике картонном
указывает на подлог —
граница, ах, не на запоре!
В дыру я вижу дур. Меж ног
у дуры дыры вижу в сборе,
божественные, как в соборе.
«Формально счастливые дни…»
Формально счастливые дни,
особо, когда позади.
Был лес, а теперь только пни,
на них ты семью посади —
пускай затевают пикник
с завёрнутым в «Правду» яйцом.
Ребёнок к мамаше приник,
облаянный пьяным отцом.
В задах их зудят муравьи,
в глазах отражается дрянь,
и долу глядит хмуро инь,
когда возбуждается янь.
Ему неохота, а ей
охота. Ребёнка – в кусты,
пусть ищет женьшень средь корней,
в землицу вонзая персты.
Папашка же будет пока
расплющивать мамку на пне.
И вцепится мамка в бока,
чтоб он не излился вовне.
«Я уйду отовсюду…»
Я уйду отовсюду.
Я приду в никуда.
Бить не буду посуду
и валить на кота.
В этой жизни, к которой
прикипеть я успел,
стал я накипью, коркой —
это важный аспект.
Потому как, будь правдой
то, что я рассказал,
жизнь была бы нарядной,
и вопил женский зал.
На руках бы носили,
всяк бы знал наизусть,
и о фактах насилий