предвидя верное прощанье.
Любовь растили на убой
и ей жиреть не запрещали.
Среди былых костей и кож
и мясо наросло, и сало —
пора её пустить под нож,
пока она тощать не стала.
Но страшно нам увидеть труп —
глаза смыкаем мы в постели,
надеясь, что любовный круп
ещё немного потолстеет.
«Мы вкушаем великие чувства…»
Мы вкушаем великие чувства,
пишем в письмах святые слова.
(Эй, прохожая, дай целовать!
У тебя зреют дети в капусте!)
Лишь почудится мне, точно ты
спишь с другим, – образуется ревность.
(Пусть, прохожая, ты не царевна,
но желанье сильней тошноты.)
…Очень мудро Он глину лепил —
столько чуждого в мирном соседстве —
так, мне помнится, в призрачном детстве,
онанируя, чисто любил.
«Бездельника Сизифа труд…»
Бездельника Сизифа труд
смешон, коль мы с тобою взглянем.
Там, где одни мозоль натрут,
другие лишь наводят глянец.
Чтоб осознать среди страстей
суть нескончаемой работы,
не нужно быть отцом детей,
довольно быть отцом абортов.
Протест в привычку утаён,
терпенью нет предела – мерьте.
О быт! Его небытиё
легко предпочитают смерти.
Земных законов властный тон
упорно дрессирует в зверя,
но я поверю только в то,
во что бы я мечтал поверить.
Ну, что ж, придёт известный миг,
весьма приемлемый, положим.
Но лишь взберёмся мы на пик,
как вновь обрушимся к подножью.
«Исчезло таинство любви…»
Исчезло таинство любви,
но есть сношений деловитость.
Ошеломлённая наивность
давно сошла на «се ля ви».
Оргазм известен ей до йот —
она с закрытыми глазами
умело до него дойдёт,
прикрыв гримасу волосами.
Желанья в чувства облекать —
так повелось. Но опыт учит
лишь снисходительности. Тучи
развеет время в облака.
Миг рядом – тело под рукой,
всё просто – умники клевещут.
И мир таинственный такой,
увы, как все простые вещи.
«Любовь – не в объятьях, а в трепете…»
Любовь – не в объятьях, а в трепете,
с которым смыкаешь объятья,
а всё остальное лишь требует
отсутствия страха и платья.
Великая страсть – предвкушение,
лишь в нём непомеркнувший трепет
готовит событий свершение
и в них послаблений не терпит.
Моё предвкушенье грядущего
грядущего много прекрасней, и
трепет в преддверии худшего
растёт от предчувствия разниц.
А что до любви – то распутница,
с которой от похоти спятил,
для трепета – лучшая спутница,