Чтоб знали! Избранное (сборник)

Сама идея равенства между людьми – понятие атеистическое, поскольку пренебрегает божественным различием между талантом и бездарностью, красотой и уродством, хуем и пиздой – другими словами, различными судьбами, данными нам Провидением. Можно быть равными перед законом, но не перед Природой.

Моя ошибка, что я не хлестал Карен по щекам, когда она этого заслуживала и когда она явно на это напрашивалась. Рукоприкладство, насилие по отношению к женщине часто становятся необходимыми из-за сути женского поведения.

Первое сближение с очередным любовником у многих женщин сопровождается страхом, который потом проходит. Казалось бы, страх более уместен у мужчины, который может бояться, что у него не будет эрекции или произойдёт преждевременное семяизвержение. Однако боится женщина. Чего – беременности? Но она на таблетках. Боли? Но она уже давно не девственница. Почему же она сопротивляется в страхе? Остаётся нечто животное, инстинктивное, генетическое, ставящее женщину в положение существа, сопротивление которого надо преодолевать, то есть дающего право мужчине применять силу. В этом женская психология подобна психологии толпы – она не поддаётся разуму, а лишь давлению.

Чтобы заставить женщину раздвинуть ноги, мужчина может применять силу физическую, умственную или денежную. Использование всякой силы на определённом этапе приносит женщине боль. Физическая сила, очевидно, ответственна за боль физическую.

Умственная сила мужчины может принести женщине ощущение собственной умственной ущербности. Однако многие женщины открыто предпочитают мужчин умнее себя.

Денежная сила мужчины вселяет в женщину ощущение проститутки, что сразу болезненно ущемляет её собственное достоинство. Однако можно только дивиться, как скоро женщины оправляются от этого неприятного чувства и начинают испытывать великое наслаждение от денег, которые тратит на них мужчина.

Женщина физиологически предрасположена к мазохизму. Её первое совокупление сопровождается в лучшем случае дискомфортом, а часто и болью. Нередко в течение долгого времени после потери девственности она не испытывает оргазма, а лишь гнетущее безразличие, которое если и не связано с физической болью, то, уж во всяком случае, – с душевной. Потом приходит наслаждение, которое следует, дескать, наградой за неудовлетворённость или боль. То есть получается, что у женщины на пути к наслаждению лежит боль, а значит, боль является предвестницей грядущего наслаждения, а следовательно, боль ей становится желанна, пусть на подсознательном уровне.

То же самое происходит и при анальном совокуплении, которое женщине неприятно в первый раз, а часто и болезненно, но постепенно она входит во вкус и испытывает наслаждение, а тогда и незначительная боль уже будет неразделима от наслаждения.

Боль в животе во время менструаций часто сопровождается более острым ощущением при совокуплении.

Боль при родах приносит наслаждение от материнства. Кормление младенца грудью часто связано с болью. Младенец сосёт грудь, а потом возьмёт и укусит – женщине больноприятно.

Для мужчины же боль никогда не является этапом на пути к наслаждению, за исключением гомосексуальных мужчин, которые и приобретают женские черты, черты мазохизма.

Если наслаждение женщины сексуально возбуждает мужчину, то и боль, которая часто предвещает наслаждение у женщины, мужчину будет тоже возбуждать. Таким образом, для мужчины становятся уместны садистские наклонности.

Стремление к боли становится гипертрофированным, когда боль делается такой сильной, что она отрывается от наслаждения и остаётся в преступном одиночестве.

У нас весна – всё лопается, вопит и разжижается. А у вас?

Б.

СЕРГЕЙ – БОРИСУ

У нас тоже была весна, тоже всё лопалось (в том числе надежды), а теперь вопит (печать и ТВ) и разжижается (рацион). Это – шутка, весна у нас пока ещё тоже красна. Но думаю, у вас краше.

Вера всё лето в командировках со своим молодым начальником. У них, по-моему, любовь. И правильно – со мной скучно и бесперспективно.

Чувства у меня к ней больше дружеские, так что, ежели у ней там любовь (что пока моё предположение), мы, видимо, всё равно будем дружить. Так что жил я в деревне один, что меня вполне устраивает. Поставил ещё один рекорд, поймал леща на два с половиной кило.

Гласностью и перестройкой я, кажется, благополучно переболел. Больше не тянет следить за всякими сессиями, читать публицистику. Обрыдло. Кажется, смогу опять заглубиться в себя.

Спасибо за вызов. Подал бумаги на поездку к тебе и теперь жду разрешения. Осовременил старый лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь в Америке!»

Сергей

БОРИС – СЕРГЕЮ

Поздравляю с лещом в два с половиной кило. Тебе надо сделать из него чучело и вывешивать на выставках вместе со своими картинами. Я всё пытаюсь представить себе, как бы я смог прожить целый месяц один в избушке, совершенно без «курьих» ножек. Интересно бы проэкспериментировать, да случая не представляется. Наверно, к счастью.

Я надеюсь скоро переболеть своим браком, который вот-вот развалится юридически, а пока он у меня нейдёт из головы. Часто Карен, укладываясь в кровать, хотела спать и поворачивалась ко мне задом, свернувшись калачиком. (Кстати, калач выглядит, как жопа с ручкой.) У Карен в матке пружинка, и можно в неё беззаботно кончать в любое время месяца. Я ложился позади её, с хуем наизготовку, и оттягивал ей наверх ягодицу. Пизда открывалась навстречу. Я смачивал хуй слюной, и он легко проскальзывал внутрь. О, чудо проникновения! Она в полусне чуть подаётся мне навстречу. Я медленно двигаюсь, смакуя каждое мгновенье. Пизда – красна!

И в то же время мне приходит мысль, что вот демонстрация того, как женщине ничего не стоит пустить в себя мужчину, даже не будучи возбуждённой, даже в усталости или во сне. И какого дьявола женщины так систематично сопротивляются мужскому желанию в самом начале – ведь им ничего не стоит дать мужчине удовлетворение, которое ему так неоспоримо нужно. Ведь даже если тебе не хочется, но ты видишь мужчину, которого ты возбудила и который просит тебя. Дай ему себя. С тебя не убудет, а, может быть, даже прибудет.

И злоба на женщин, установивших свою мнимую недоступность, за исключением, которое они соизволяют делать для того или другого, вырастала до ненависти. Но я знаю, что вот я скоро кончу, и ненависть исчезнет, но пока я ебу её и как бы мщу всему остальному женскому роду, который мне сейчас, увы, недоступен. И вот вечно юный оргазм пронзает меня, и я вдавливаюсь в неё в слепой необходимости слияния. Она подаётся на меня, давая понять, что чувствует мой оргазм, что ей самой сейчас не до ебли, ей бы только заснуть поскорее. Я мечтаю заснуть с хуем в её пизде, но он, увы, скоро выскальзывает. Карен с закрытыми глазами тянется к тумбочке, нащупывает коробку с тампонами и вставляет тампон, чтобы сперма не вытекала, вместо того чтобы сжать ноги и всасывать её до последней капли влагалищем.

Всё проходит: взаимопонимание, участие, нежность, любовь, но всегда остаётся пизда, которая тебя никогда не подведёт и даст тебе оргазм. Потому-то в женщине пизда самое важное, ибо на неё можно положиться, тогда как на женщину можно только лечь.

Карен является воплощением ненависти к себе, неуверенности в себе, отвращения к себе. А женщина, неуверенная в себе, с умеренной похотью, воспринимает более сильную похоть мужа или любовника как угрозу, поскольку она понимает, что мужчина, чье желание сильнее, чем у нее, может либо бросить её ради более похотливой женщины, либо завести параллельно других любовниц. Это опасение, эта тревога вконец заглушают остатки её умеренной похоти, которая снижается до еле заметного уровня.

Карен ненавидит себя до такой степени, что не в состоянии оставаться наедине с собой. Она не выносит тишину и всегда держит включённым телевизор. Ей необходимо давление извне, которое отвлекало бы её от самой себя. Ей нужен перечень дел, которые требуются выполнить к определённому сроку. Ей нужно соблюдать диету, требующую пожирания определённого числа калорий в день. Стоит ей оказаться без этого давления, как она впадает в депрессию и, чтобы заполнить себя суетой, начинает безостановочно есть всё, что попадается под руку.

Она всегда носила длинные юбки, стараясь скрыть свои полные, коротковатые ноги, которых болезненно стеснялась. А ноги, хоть, конечно, не идеальные, но вполне приемлемые и уж вовсе не оправдывают такого параноидального стыда.

Однажды Карен меня спросила, мечтал бы я, чтобы у неё ноги были красивее. «Нет», – ответил я. И тотчас подумал, что я мечтаю не о других ногах, а другом, новом теле, целиком. Тогда пусть у этого тела будут такие толстые ляжки, что, даже когда она разведёт ноги, пизда будет не видна и, чтобы до неё добраться, нужно будет руками разгребать в стороны мясо.

Как-то, проходя мимо женщины со злобным лицом, я сказал, что её, наверно, давно не ебли. Карен съехидничала, что кто же захочет такую. Я промолчал, но подумал, что я бы не замедлил, не будь я женат.

– Посмотри, какая толстая баба, – сказал я, увидев проходящую в толпе гигантшу, которыми так полнится Америка.

– А она что, виновата? – сразу огрызнулась Карен, якобы защищая толстуху от несправедливости, а на самом деле ненавидя меня за то, что я упомянул о верёвке в доме повешенного. Ведь Карен считает себя толстой.

Плакала она не только по всякому поводу и, что самое интересное, даже без всякого повода. Прежде всего она ревела, если возникало какое-либо препятствие, которое следовало преодолеть. Даже если ей нужно было выразить какую-то мысль или привести аргумент в споре, то она пасовала и сразу пускала слезу, а потом обозлевалась, чтобы утвердиться в сварливости, а вовсе не для того, чтобы преграду преодолеть.

Любая сентиментальная ситуация, какой бы ничтожной она ни была, тотчас вызывала потоки слёз. Слезливое умиление доканывало Карен. Она с готовностью плакала над книжками, которые она перечитывала, или над фильмом, который она смотрела по многу раз. В них непременно шла речь о несчастной или счастливой любви или о злоключениях или торжестве над невзгодами какого-либо ребёнка. Но в жизни любовь и дети вызывали у неё раздражение.

(Интересно, кстати, что из всех видов искусств живопись и скульптура крайне редко могут вызвать слёзы. Тогда как литература, музыка, кино делают это с лёгкостью.)

Настроение её было всегда в состоянии неустойчивого равновесия, будь оно плохим или хорошим. Чуть что – и всё переворачивается с ног на голову. Не похвалишь вовремя, скажешь слово, которое ей покажется не тем, и всё чудное настроение рушится. Но восстанавливается сразу, как предложишь пожрать в хорошем ресторане.

Другая её страсть – фильмы и книги ужасов. Она могла читать их или смотреть ночи напролёт. Ею владела полная неспособность прочтения и строчки серьёзной литературы. Только бы поиграть. Всё, что было всерьёз, страшило и вызывало ненависть.

В приступе мелодраматизма она захотела на обручальных кольцах выгравировать изнутри на моём: «Карен навсегда», а на её: «Борис навсегда». А как дошло до дела, «навсегда» превратилось в «никогда». Затаптывание вдрызг стакана по еврейской традиции во время свадебной церемонии (моя дань еврейству) пришлось ей по вкусу, потому что это была тоже игра. Но чтение книги по еврейской истории, которую она до свадьбы будто бы ужасно хотела изучить, так никогда и не свершилось.

Текст церемонии бракосочетания оказался смешным и фальшивым. Мы компилировали его из уже существовавших текстов, которыми поделился с нами судья накануне свадьбы. Какая это была нелепость – мы подготавливали текст для судьи, который своей властью и этим текстом налагал на нас узы брака. То есть мы сами мазохистски сковали себе цепи, вручили их палачу и он по нашему приказу нас в них заковал. Карен не пожелала взять мою фамилию, а приделала мою к своей через чёрточку, подражая недоёбанным феминисткам, под предлогом, что она хочет оставаться сама собой. А суть-то в том, что она просто не желала отдаться мне, как я отдался ей. Она хотела оставаться в своём дерьме в прямом и переносном смысле, ей было невмоготу сделать шаг из него.

При всей своей «дерьмовости» она обладала особым чувством брезгливости. Прежде всего ей был противен запах пизды – ну, прямо как некоторые мужики, что отшатываются от её феноменологии: мясо, а пахнет рыбой; о пизде можно сказать – ни рыба ни мясо. И уж коль зашла речь о рыбе, Карен любила ловить рыбу, но ей было противно надевать червей на крючок, и всегда кто-нибудь должен был делать это за неё.

Разбирая грязное бельё для стирки, она не могла притронуться к моим носкам и трусам – брала их, морщась, двумя пальцами, будто я не менял их каждый день, а носил неделями. Представляешь, если бы я заболел и потребовался бы хоть какой-нибудь уход за мной от моей «заботливой» жены? А я, в обязанности которого входила заправка стиральной машины, с нежностью брал её трусики и прижимал к носу, прежде чем бросать в машину.

В процессе свадьбы мне казалось, что церемония бракосочетания проходит безукоризненно и красочно, свежо и искренне. В дни годовщины свадьбы и несколько раз без специальной причины мы слюняво просматривали видео, и я стал убеждаться, что всё было тоскливо, фальшиво и напыщенно. Судья говорил, как пономарь, не отрывая глаз от текста, тогда как мы просили его выучить текст наизусть. Тосты были вымученные и длинные до неприличия. Карен не умела и не любила танцевать. Мы тренировались в вальсе до свадьбы – уж один танец было необходимо протанцевать новобрачным. Танец же оказался корявым, полудохлым.

У Карен был отвратный тик – от волнения рот кривился, будто бы в улыбке, такой извиняющейся и как бы покорной. Улыбка эта состояла из выпирания вперёд нижней челюсти и одновременного натягивания губ вниз. На протяжении всей свадебной церемонии тик то и дело появлялся на её лице. Не прекращаю дивиться, как это я с самого начала умудрился заставить себя не замечать это явление – оно одно должно было меня убедить держаться от Карен на пушечный выстрел. За исключением времени, необходимого для совокуплений.

Одни свадебные фотографии чего стоят! Свадебные фотографии – это фотография любви во гробу. Недаром жених и невеста наряжены, как мертвецы, – в чёрное и белое.

Я на свадьбе пыжился, как индюк, страшась улыбнуться, весь погружённый в торжественность ситуации. Омерзительнее зрелища я не видывал. Все эти церемонии и ритуалы, которым я так радостно себя подверг, – это способ сокрушить индивидуальность и сделать её членом общества. На какой-то период это обществу удалось. Но это была его пиррова победа в моей жизни.

Как мне обидно, что свои лучшие чувства я тратил на дрянную женщину. А ведь попадись мне добрая, преданная женщина, любимая мною и влюблённая в меня, во сколько чудесного могли бы мои чувства обратиться. Включая даже ребёнка.

Б.