Под сенью боярышника

Под сенью боярышника
Ми Ай

Роман китайской писательницы Ай Ми, ставший на её родине бестселлером, посвящён периоду Культурной революции в Китае и основан на реальных событиях. Герои повествования – старшеклассница Цзинцю, отправленная на перевоспитание в деревню, и участник геологической партии по имени Сунь проникаются взаимной симпатией, но чтобы не скомпрометировать себя, молодые люди вынуждены скрывать свои чувства. Искренние, романтические отношения героев проходят сложные испытания, но не всем планам и мечтам суждено сбыться.

Ми Ай

Под сенью боярышника

Глава первая

В первые недели весны 1974 года Цзинцю, бывшую тогда ещё старшеклассницей, и троих других учеников отобрали для участия в проекте по подготовке нового школьного учебника. Они должны были поехать в дома бедных и тёмных крестьян в Западной Деревне и брать у них интервью, превращая их рассказы в книгу по истории для преподавания в Средней школе №8. Перед Культурной революцией учебники были полны феодализма, капитализма и ревизионизма и, как славно провозгласил Председатель Mao, отмечали правление одарённых учёных и роскошных дам, императоров, генералов и министров на протяжении целых эпох. Теперь же образование нуждалось в реформах.

Отобранные несколько человек были учениками, чьи оценки в написании эссе были выше средних. Всех вместе их назвали Ассоциацией реформы образования Средней школы №8.

Теперь эта четвёрка тащилась по тропе через гору за товарищем Чжаном, старостой деревни, которая станет их новым домом на следующие несколько месяцев, и за тремя своими учителями. Гора была небольшой, но со всей своей поклажей, привязанной к спинам, и авоськами в руках, они быстро вспотели, и вскоре уже товарищ Чжан сам изрядно согнулся под их багажом. Две из трёх девочек, даже избавленные от своих рюкзаков, всё ещё задыхались и пыхтели, карабкаясь в гору.

Цзинцю была сильной, и хотя тоже устала под грузом, настояла на том, что понесёт свой рюкзак сама. Способность терпеть тяжёлую работу была стандартом, по которому она измеряла других людей, и она искупала любые политические недостатки своей надёжной и хорошей работой, не боясь затруднений и постоянно убеждаясь, что никогда и ни в чём не отстаёт от других.

Замечая, что каждый выдох гостей всё больше и больше походил на последний, товарищ Чжан не скупился на ободрения:

– Уже недалеко, ещё чуток дальше, а там доберёмся до боярышника и сможем передохнуть.

Легендарное дерево боярышника напомнило Цзинцю сливу в старинном рассказе, где генерал Цao Цao давал пустые обещания об освежающем фруктовом соке, чтобы подстегнуть своих измотанных солдат. Она также думала о советской песне, которую разучила несколько лет назад благодаря учительнице-стажёру русского языка Аньли, которая приехала на практику в Среднюю школу №8 из провинциального педагогического училища. Двадцатишестилетнюю Aньли прикрепили к классу Цзинцю. Аньли была высокой и стройной, с жемчужной белой кожей, приятными чертами лица и прямым, заметным носом. Но самыми лучшими у неё были глаза. Большие, коронованные замечательными веками. Это были не просто два века, в каждом из них укрывались две или, возможно, три складки. Фактически если бы эти глаза были посажены глубже, то её можно было принять за иностранку. Ученицы со своими незатейливыми веками жутко ей завидовали.

Отец Aньли был каким-то артиллерийским начальником второго дивизиона, но, после позора Линь Бяо (псевдоним известного политического деятеля Юй Жун, маршала, сыгравшего в годы гражданской войны 1946 – 1949 гг. ключевую роль в победе Коммунистической партии над Гоминьданом и объявленного предателем в годы Культурной революции в Китае. – Прим. перев.), заместителя главнокомандующего Mao, он тоже попал под огонь критики и был понижен в должности. Пострадала и Aньли. Впоследствии её отец снова вошёл в почёт и таким образом смог вызвать Aньли из деревни и пристроить её в провинциальное педагогическое училище. Тайной было то, почему она решила изучать русский язык, так как к тому времени он был предметом, который давно перестал являться популярным. Сразу после Освобождения, в начале пятидесятых годов, очевидно, было повальное увлечение русским, но затем китайско-советские отношения испортились, и Советский Союз был заклеймён как ревизионист из-за своих попыток исправить марксистско-ленинскую теорию. Таким образом, те же самые учителя снова сменили русский на английский.

Aньли испытывала симпатию к Цзинцю, и, когда у неё было время, она учила её русским песням, таким как «Ой, боярышник милый…» (Имеется в виду русская песня «Уральская рябинушка» («Ой, рябина кудрявая»), которая была переведена на китайский язык и стала очень популярной в Китае в те годы. Так как рябина не распространена в Китае, а боярышник занимает особое место в поэзии и культуре Поднебесной, название песни было адаптировано именно таким образом. – Прим. перев.). Разумеется, делалось это втайне. Не только всё, связанное с Советским Союзом, становилось опасным, но и всё, загаженное идеей любви, считалось пагубным влиянием и гнилыми остатками класса капиталистов.

«Ой, боярышник милый…» считался непристойным, растленным, дурного стиля, потому что слова говорили о двух молодых людях, которые любили одну девушку. Она любила их обоих и не могла решить, кого следует выбрать. И вот, чтобы принять решение, она спрашивала совет у боярышника. В последних строках девушка пела:

Ой, боярышник милый мой, –

Оба хороши.

Ах, боярышник, друг мой,

Сердцу подскажи!..

У Aньли был прекрасный, хорошо поставленный голос – «в итальянском стиле», как она сама говорила. К этой песне такой голос подходил как нельзя лучше. На выходные она, бывало, приходила в дом Цзинцю, и та подыгрывала ей на аккордеоне.

Поэтому, когда товарищ Чжан упомянул боярышник, Цзиньцю, поддавшаяся воспоминаниям, на мгновение удивилась, соотнеся его с песней. Но потом быстро сообразила, что их проводник всё-таки имел в виду настоящее, а не воображаемое дерево, и что он наметил своё дерево целью для семерых, сражающихся с горой.

Теперь рюкзак Цзинцю тяжело давил на её потную спину, а лямки авоськи глубоко врезались ей в ладони. Чтобы облегчить это давление, она перемещала рюкзак по спине взад-вперёд, слева-направо и справа-налево. И в тот самый момент, когда она стала чувствовать, что дальше идти уже не может, товарищ Чжан объявил:

– Пришли. Давайте немного отдохнём.

Группа издала общий вздох – так вздыхают люди, которым только что прочитали постановления об своей амнистии, – и все повалились на землю.

После того, как силы вернулись к ним, кто-то спросил:

– А где этот боярышник?

– Вон там, – сказал товарищ Чжан, указывая на дерево невдалеке.

Цзинцю увидела ничем не примечательное дерево, высотой шесть или семь метров. Воздух ещё был холодным, поэтому не только белых цветов не было на ветках, но даже и зелёных листьев не было видно. Цзинцю смотрела разочарованно. Образ, который навевала ей песня, был гораздо поэтичнее и очаровательнее. Когда она слушала «Ой, боярышник милый…», ей представлялась сцена, где два красивых молодых парня стоят под деревом и ждут свою несравненную девушку. Молодая девушка в одном из тех платьев, что так любят русские женщины, спускается к ним по тропинке в радужных сумерках. Кого же ей выбрать?

Цзинцю спросила товарища Чжана:

– У этого дерева белые цветы?

Этот вопрос, казалось, что-то пробудил в старике Чжане.

– Ах, это дерево! Изначально цветы были белыми, но во время войны с Японией под ним казнили бесчисленное множество храбрых мужчин, и их кровь пропитала почву до самых корней. С тех пор цветы на этом дереве начали изменять свой цвет, пока все не стали красными.

Группа сидела тихо, пока товарищ Ли, один из их учителей из города, не сказал ученикам:

– Вы ещё не записываете?

Понимая, что их работа уже началась, все четверо стали копаться в поисках своих блокнотов. Четыре или пять царапающих ручек были, видимо, обыденным делом для товарища Чжана, поэтому он продолжил говорить. Как только история дерева, которое свидетельствовало о славных подвигах жителей Западной Деревни, была изложена до конца, пришло время снова отправляться в путь.

Спустя какое-то время Цзинцю оглянулась на боярышник, теперь уже еле заметный, и ей показалось, что она увидела человека, стоявшего под ним. Это был не солдат из рассказа товарища Чжана, крепко связанный японскими дьяволами, а молодой красивый человек… Она отругала себя за свои мелкие капиталистические мыслишки. Ей нужно сосредоточиться на том, чтобы учиться у бедных крестьян и упорно трудиться над составлением учебника. Рассказ о боярышнике будет определённо включён в него, но под каким названием? Как насчёт «Забрызганный кровью боярышник?» Возможно, слишком уж кроваво. «Красный цветущий боярышник», может быть, получше. Или просто – «Красный боярышник».

Рюкзак и авоська Цзинцю ощущались ещё тяжелее после отдыха, никак не легче. Она понимала, что это ощущения на контрасте: так немножко сладости перед полной ложкой горечи намного усиливает горький вкус. Но никто из учеников не смел жаловаться. Бояться борьбы и усталости – удел капиталистов, а получить клеймо капиталиста было единственным, что пугало Цзинцю.

Её классовое происхождение было скверным, поэтому она не должна путешествовать, эксплуатируя крестьян, заставляя их таскать её сумки – это бы означало поднять себя ещё выше масс. У Партии политика – Нельзя выбрать своё классовое происхождение, но можно выбрать свой собственный путь. Она знала, что люди, подобные ей, должны быть гораздо осмотрительнее, чем те, у кого хорошее классовое происхождение.

Но борьба и усталость никуда не уходили только потому, что о них не говорят. Цзинцю жалела, что каждый больной нерв не вянет и не умирает. Так бы она не чувствовала вес на своей спине или боли в ладонях. Она попыталась сделать то, что проделывала всякий раз, чтобы облегчить боль: дать волю своим мыслям.

И через какое-то время она почти чувствовала, что её тело было где-то в другом месте, как будто душа её уплыла далеко-далеко и жила своей, совершенно иной жизнью.

Она не знала, почему продолжала думать о боярышнике. Образы связанных солдат из рассказа товарища Чжана чередовались у неё с красивыми молодыми русскими в белых рубашках из песни. В своём воображении она и сама становилась героем, убитым японцами у легендарного дерева, и тут же оказывалась молодой русской девушкой, терзаемой нерешительностью. Цзинцю не могла честно сказать, была ли она больше коммунистом или ревизионистом.

В конце концов, они достигли конца горной дороги, и товарищ Чжан остановившись указал вниз на склон горы.

– Вон там Западная Деревня.

Ученики бросились к краю утёса, чтобы полюбоваться Западной Деревней, распростёршейся перед ними. Они увидели маленькую реку с водой цвета нефрита, которая змеилась внизу у подножия горы и окружала деревню. Купавшаяся в весеннем солнечном свете и окружённая яркими горами и кристальной водой, Западная Деревня была красива, привлекательнее, чем другие деревни, где Цзинцю ранее работала. Панорамный вид открыл поля, простиравшиеся по всему склону горы, как стеганое одеяло, собранное из лоскутков зелёного и коричневого цвета и усеянное крошечными домиками. Несколько зданий сконцентрировались в середине, рядом с дамбой; они, как сказал товарищ Чжан, принадлежали военной базе.

В соответствии с системой в уезде Ичан у каждой деревни было большое армейское подразделение, и главой деревни был фактически партийный секретарь такого подразделения. Поэтому жители деревни называли его Глава деревни Чжан.

Группа спустилась с горы, прибыв сначала в дом товарища Чжана, расположенный у обрыва реки. Его жена была дома и поприветствовала их, попросив называть её Тётенькой. Она сказала, что остальная часть семейства в полях или в школе.

Как только они отдохнули, товарищ Чжан начал устраивать, где кто будет проживать. Два учителя, товарищ Ли и товарищ Чэнь, а также ученик Крепыш Ли, должны были жить вместе в одной семье. Другой учитель, товарищ Ло, оставался здесь ненадолго, только дать инструкции насчёт того, как записывать, и через день-два должен был возвращаться домой, в школу. Таким образом, ему довольно было приткнуться где-нибудь. Одно семейство согласилось отдать одну из своих комнат девочкам, но у них хватало места только для двоих.

– Тот, кто остался, может жить у меня, – сказал товарищ Чжан, решив подать пример. – Боюсь, лишних комнат у меня нет, так что девочке придётся спать в одной постели с моей младшей дочерью.

Три девочки встревожено переглянулись. Цзинцю глубоко вздохнула и проявила сознательность:

– Почему бы вам двоим не пожить вместе? Я останусь у товарища Чжана.